Красавица и чудовище - Макбейн Эд - Страница 24

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая

— Я не одержимый, Фрэнк.

— Тогда как можно назвать твое состояние?

— Послушай, — сказал я, — у меня нет настроения обсуждать дальше этот вопрос, договорились? Если это тебя так сильно волнует, я откажусь от своей доли дохода, сколько бы времени у меня ни заняло…

— И это не одержимость, а?

— Что бы это ни было, черт побери, не будем больше говорить на эту тему, ладно?

— Чудесненько, все в порядке, — сказал Фрэнк, — еду домой. Удостоишь ли ты нас своим присутствием завтра утром или неотложные дела зовут тебя в дальнюю дорогу?

— Буду на месте, — ответил я.

— Польщен. Если у тебя найдется свободная минутка, может, разберешься в той груде записок, которую Синтия положила на твой стол. До встречи, Мэттью, — попрощался он и ушел.

А я, оставшись в его кабинете в одиночестве, размышлял о том, что за все годы нашей совместной практики у нас ни разу до этой минуты не возникало с Фрэнком разногласий по серьезным вопросам. Я отправился к себе, где нашел на столе обещанную мне груду посланий и поручений, оставленных Синтией. Вытащил из-под стола свой портфель и бесцеремонно сгреб в него все записочки. Подождут, пока доберусь до дома; утро вечера мудренее. Но одно обстоятельство необходимо выяснить немедленно.

В одном из шкафов нашей уютной приемной, где сидела Синтия, я откопал нужное мне дело и унес в свой кабинет. Уже стемнело. Зажег настольную лампу и достал из нижнего ящика стола бутылку виски, которую держал там про запас для тех клиентов, которые приходили в слишком сильное волнение, изливая мне душу. Как правило, я и капли в рот не брал в адвокатской конторе «Саммервилл и Хоуп». Мне приятнее заниматься этим на свободе, не торопясь, но и в этих случаях не позволяю себе лишнего, хотя моя бывшая супруга Сьюзен, стоило мне выпить рюмку, начинала ныть, что мое увлечение «Бифитером» превращает меня в человека «опустившегося, замшелого и неустойчивого» (это ее точные слова). Но даже относясь со всем возможным уважением к ее приговору, следует отметить, что на самом деле не «Бифитер», а сама Сьюзен действовала на меня так, что я превращался в человека «опустившегося, замшелого и неустойчивого». Извлек из нижнего ящика стаканчик — у Синтии они всегда под рукой на случай очередной истерики — и плеснул в него на два пальца виски, а затем раскрыл папку с делом о разводе Салли Оуэн.

Она обратилась к нам в октябре прошлого года; в своем заявлении писала, что ее муж, Эндрю Н. Оуэн (еще одно «Н», подумал я: что же на этот раз крылось за ним — Николас, Норрис, Ньютон, Натаниэль?), бросил ее и переехал к женщине по имени Китти Рейнольдс, которая проживала в то время на острове Люси, в квартире, расположенной над принадлежавшим ей магазинчиком предметов женского туалета. Магазинчик входил в комплекс дорогих магазинов острова Люси. О белой женщине, которая увела мужа Салли, было сказано, что она блондинка и ей 35 лет.

Я закрыл папку.

Внезапно меня охватила страшная усталость.

Я выбрался к Китти Рейнольдс, женщине, которая фигурировала в деле о разводе Салли Оуэн, только к четырем часам дня в среду. Чувство вины приковало меня невидимыми цепями к моему столу в нашей конторе. Чувство вины и жуткое количество дел, которые просили меня уладить клиенты. Мне предстояло разобраться с этим сегодня, до завтрашних праздников и нашего отъезда в пятницу в девятидневный отпуск. Я собирался вернуться в субботу на той неделе, но, тем не менее, в конторе появлюсь только в понедельник, 7 декабря.

Первым позвонил в то утро наш клиент Марк Портьери.

— Марк, — приветствовал я его. — Как дела?

— Паршиво, — ответил он.

— Что случилось?

— Хочу сделать новое завещание.

— Еще одно? — удивленно спросил я. — Зачем?

— Хочу быть абсолютно уверенным, что ей не достанется ни цента.

— Кому? — спросил я.

— Дженни.

Дженни — его бывшая жена. Фирма «Саммервилл и Хоуп» всего полгода назад занималась бракоразводным процессом Марка, и затем мы составили по его просьбе новое завещание, по которому его бывшая жена исключалась из списка лиц, имевших право наследования.

— Но ведь она не упомянута в завещании, — сказал я.

— Знаю. А я хочу внести специальный пункт, в котором было бы сказано, что после моей смерти она не получит ни цента.

— Такой пункт совершенно ни к чему, — возразил я. — Если она не упомянута…

— Я хочу включить такой пункт.

— Марк, — начал я, — вы имеете полное право не оставлять своей бывшей жене ни цента. Если она не упомянута в завещании, у нее не может быть никаких притязаний…

— Когда будут зачитывать завещание, — прервал он меня, — когда все соберутся, чтобы выслушать мою последнюю волю, хочу, чтобы прозвучали эти слова. Хочу, чтобы все услышали: «А моей бывшей жене Джейн Портьери не оставляю ничего».

— Хорошо, сделаем, — согласился я со вздохом. Марк представлял себе эту процедуру по голливудским фильмам: вся семья собирается в какой-нибудь пыльной конторе, чтобы выслушать дряхлого адвоката, который зачитывает собравшимся завещание. В реальной жизни тех, кто упомянут в завещании в качестве наследников, обычно информируют по телефону или по почте, ставя их в известность, что они унаследовали крупную сумму, или виллу на Бермудах, или аквариум с золотыми рыбками. — Но подумайте над тем, что я вам сказал, ладно? Мне не хотелось бы вводить вас в лишние расходы, ведь вы уже вполне недвусмысленно…

— Хочу изменить свое завещание, Мэттью, — заорал он и бросил трубку.

Тут же из приемной позвонила Синтия и сообщила, что меня ожидает некий Абнер Филдстон — имя его упоминалось в одной из вчерашних записочек, — он просит принять его на минутку. Я сказал Синтии, чтобы он вошел. Часы на стене моего кабинета показывали 9.30.

Филдстон оказался негром, которому было хорошо за семьдесят. Он рассказал мне, что родился в маленьком городке на Миссисипи в те времена, когда рождение черных ребятишек нигде официально не регистрировалось. Он очень переживал, что у него нет свидетельства о рождении.

— Прожил столько лет, — сказал он, — а у меня даже не было свидетельства о моем появлении на свет. Вы не можете помочь мне достать свидетельство о рождении?

— Нет, если такого документа не существует, — ответил я.

— Так что же мне делать, по-вашему?

— Есть и другие способы установить факт вашего рождения и получить эквивалент свидетельства о рождении.

— Правда? — воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой беззубой улыбке.

— Живы ли еще ваши отец и мать?

— Нет, — ответил он, и улыбка сползла с его лица.

— Есть ли у вас братья или сестры, которым известна дата и…

— Я единственный ребенок, — сказал он.

— А как насчет тетушек или дядюшек, которым было бы известно, когда и где вы родились?

— Тетушка Мерси самолично присутствовала при моем рождении, — обрадовался он, — она была акушеркой при моей матери.

— И эта тетушка еще жива?

— О да.

— Сколько же ей лет, мистер Филдстон?

— Девяносто восемь, — ответил он.

— И в здравом уме?

— Помнит все до мелочей, — заверил он меня.

— Дайте мне ее имя и адрес, — попросил я. — Дам указание отправить ей по почте аффидевит.[19]

— И у меня будет все, как положено по закону? — спросил он и снова расплылся в улыбке.

— По всем правилам вы станете юридическим лицом, — подтвердил я, улыбнувшись ему в ответ.

В 9.45 я принялся отвечать на звонки, что значились в списке, переданном мне накануне. В первую очередь позвонил нашему клиенту Холу Аштону (раньше его звали Гарольд Ашкенази), актеру, который состоял в «Эквити»[20] и играл в спектакле «Время нашей жизни» в «Канделлайте», одном из калузских клубов, где давали театральные представления.

Два дня назад, когда актеры выходили кланяться, он в темноте споткнулся и сломал ключицу. Аштон хотел узнать у меня, нельзя ли предъявить иск владельцу этого заведения.

• Предыдущая
• 24/53
• Следующая