Ладья света - Емец Дмитрий Александрович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/59
• Следующая

«Он не был другом только тем, кто не хотел видеть в нем друга! И я такая же! Теперь прощай»

Фломастер в руке у Прасковьи сломался. Возможно, ей не стоило так решительно ставить последний восклицательный знак.

Прасковья повернулась и пошла по коридору к выходу. За ней, вопросительно оглядываясь на «папоцку» мчался малютка Зигя. Шествие замыкал Шилов, несший на плече грифа. Eго худая спина была перечеркнута ножнами меча.

Каждый вечер Дафна летала и брала с собой Депресняка. Обычно Мефодий увязывался с ними и смотрел, как они носятся, снизу похожие на маленькие темные пятна. Стоять с задранной головой было неудобно. Мефодий ложился на крышу и глядел на четкий силуэт раскинутых крыльев Дафны, когда она пролетала между ним и луной. Чем дольше Мефодий смотрел, тем больше недоумевал: почему люди не летают? Ведь если само это желание возникает если есть зуд в лопатках и непреодолимое ощущение движений крыльями — значит, все не просто же так?

Вот и сегодня Дафна собралась летать. Ей хотелось отработать маневр, сложный с точки зрения геометрии полета. Одно крыло подгибается, другое резко зачерпывает воздух, и страж прокручивается в воздухе, как пуля из нарезного оружия.

— У нас это называли «спираль Арея»!

— Какая спираль? — вздрогнув, переспросил Буслаев.

— Ну Арей же летал когда-то! И Лигул летал, и все прочие, конечно, тоже… Но Арей, говорят, тренировался почти постоянно. Ему удавалось сделать больше всего поворотов на одном взмахе крыла.

— Это у нею осталось. Быть первым всегда и во всем. Потом он так же тренировался с мечом! — сказал Буслаев.

— Так ты не идешь?

— Нет. Мне нужно… ну, в общем, надо мне!

Мефодий знал, что, если скажет «почитать» или «подготовиться к занятиям», Дафна ощутит ложь, поэтому выбрал промежуточную форму недомолвки. Когда Дафна ушла, Буслаев с минуту ходил по комнате, собираясь с мыслями. Потом распахнул окно. Стоял тихий московский вечер. На баскетбольной площадке кто-то резал барана. Рядом, в каменном сарайчике подстанции, кричал ишак.

Мефодий достал сверток, который дала ему Прасковья, и потянулся перерезать скотч, но в последнюю секунду опустил ножницы, увидев, как дрожат пальцы.

«Я волнуюсь? — подумал Буслаев. — Да, волнуюсь…»

Он взял спату и, захватив про запас хороший дамасский клинок, способный разрубить шелковый платок, направился к бывшей комнате Прасковьи. Около нее уже вертелось с полдесятка озеленителей, как-то успевших пронюхать, что комната освободилась. Один из озеленителей уже ковырялся в замке отмычкой. Другой предлагал высадить дверь.

— Статья 158 УК РФ. Кража, совершенная группой лиц по предварительному сговору, — сказал Мефодий, недавно из любопытства посетивший лекцию по уголовному праву.

— Э-э! Зачем плохо говоришь? Снаружи стоим, да! — сказал озеленитель с отмычкой, внимательно глядя на дамасский клинок в руке у Мефа.

— В случае, если лицо не проникало в жилище и находилось снаружи, но участвовало во взломе дверей, запоров или решеток, обеспечивало безопасность других лиц, стоя на стреме, либо по заранее состоявшейся договоренности вывозило похищенное, содеянное им является соисполнительством и рассматривается по статье 34 УК РФ.

— Совсем обидел, да? Посмотреть хотели! — горестно сказал озеленитель с отмычкой, неохотно удаляясь к лестнице. Другие, часто оглядываясь, потянулись за ним.

Мефодий пожалел, что засветил хороший клинок. Озеленители — ребята не промах и в холодном оружии разбираются. У них это в крови. Теперь придется все тщательно прятать и врезать дополнительные замки.

Он толкнул дверь Охранное заклинание узнало его. Двигаться приходилось в сплошной темноте. Мефодий перешел на бег. Одна комната сменяла другую. Все двери были распахнуты. Длинная анфилада сквозила в бесконечность. Где-то впереди искрой светила луна.

Большинство комнат были неправильными: удлиненными, изломанными, со множеством углов, а то и вовсе растекающимися, точно их рисовал Пикассо, а Дали, стоя рядом, оттирал его плечом и врисовывал что-то свое. Объединяла комнаты лишь луна, просверливающая их ослепительно прямым голубоватым светом.

Лишь однажды среди геометрически неправильных комнат (Прасковья ненавидела предсказуемые четырехугольники) попалась подчеркнуто обычная, с подозрительно простой мебелью комнатка, обклеенная желтенькими обоями с веселыми человечками. Обои эти, отсвечивающие луной, к удивлению Мефодия, оказались такими же, как у них с Дафной.

Буслаев вспомнил, как они с Дафной ссорились, когда ей вздумалось затеять всю эту обойную возню на ночь глядя, а у нее не оказалось какого-то правильного, непроступающего клея, за которым она и послала Мефодия. Сходить за клеем Буслаев был не прочь, но предлагал отложить все это на две-три недельки, а еще лучше — до следующего года.

— Почему-то если какой-то ремонт, или покрасить, или починить, или обои — это все только мне нужно? — недовольно воскликнула Дафна.

— Видишь ли, есть такое понятие, как инициатор. Я мог бы жить в неотремонтированной комнате, а ты нет. Значит, инициатор ремонты — ТЫ! — парировал Мефодий, но, увидев ее лицо, за клеем все же потащился, ощущая себя жертвой женского произвола.

И вот теперь Буслаеву странно было видеть здесь такие же обои с человечками — наклеенные кривовато, без попадания в рисунок. Впервые Мефу пришло в голову, что Прасковья подражала Дафне, пыталась повторить тот же уют, тот же резвящийся вкус, ту же прирученную одомашненность, которые были присущи Дафне и которых никак не могло оказаться у выросшей в Тартаре Прасковьи.

Мефодий стал оглядывать углы. Ага! Вот следы пожара, вот разбитый вдребезги стул, а вот и следы выстрелов на стене. Вся ясно! Здесь Прасковья в очередной раз начудила с обоями и, перестав притворяться Дафной, вернулась в свои собственные берега.

Буслаев опять перешел на бег, но на сей раз бежал недолго. Так и не достигнув луны, он остановился, стал искать выключатель, но нашел лишь висевшую за шторой мумифицированную змею, твердую, как палка. Хмыкнув, Мефодий почесал змеей спину и настроил глаза на ночное зрение. Мир сразу стал подробнее. Мефодий увидел громоздкий шкаф с козлиными ногами и громадные часы, существовавшие лишь в виде отражения в стекле шкафа.

Короткая стрелка была на двенадцати. Длинная показывала четверть первого.

«Наврал Шилов! Полночь уже позади. Видно, комната сгорит утром или вообще не сгорит!» — подумал Меф и перерезал скотч.

Внутри свертка оказался черепаховый гребень самой простой формы, украшенный россыпью мелких драгоценных камней. Перевернут? его, Мефодий разглядел буквы, выложенные теми же камнями:

«Мы без остатка в том, что любим».

Гребень был явно женским. Меф озадачился. Не напутала ли Прасковья? Буслаев встряхнул его, поочередно коснулся четырех его зубцов.

— Арей! Это я! — нерешительно окликнул он.

Никто не отозвался. Лишь со странным костяным звуком метался маятник в часах, существующих только в отражении. Меф посмотрел на гребень истинным зрением — и опять ничего. Никакой явной магии в гребне не ощущалось — лишь что-то тонкое, неуловимое, похожее на выветрившийся запах духов.

Озаренный зародившейся в нем мыслью, Мефодий протянул палец и провел по выложенной камнями надписи. Надпись вспыхнула, точно начертанная живым огнем. Буслаев удовлетворенно кивнул, поднял гребень и коснулся им своих волос. В тот же миг он услышал детский смех, и голос женщины, и голос мужчины. Голоса были отдалены, разносились над водой, дробились. Разобрать их было невозможно, но все же Мефодий был готов поклясться, что голос мужчины ему знаком.

— Арей! — крикнул он в уверенности, что его услышат.

Голоса смолкли, и Буслаев увидел Арея. Мечник стоял от него шагах в трех и внимательно смотрел на маятник, метавшийся в стекле шкафа. Поначалу Арей показался Мефу материальным. Он бросился к нему, но тот отстранился и предупреждающе вытянул руку, запрещая приближаться. А еще спустя мгновение Буслаев увидел, что грудь Арея прозрачна и сквозь нее проглядывает стена.

• Предыдущая
• 27/59
• Следующая