Все это очень странно - Линк Келли - Страница 9

Он поднялся на крыльцо и постучал. Если откроет кто-то из родителей, он будет настаивать на своем — ему нужно поговорить с их дочерью. Кэролл постучал еще раз, но напрасно. Дом заслонился ставнями от снега и стоял с каким-то вопросительным видом, словно ждал, что скажет Кэролл. И Кэролл прошептал:

— Рейчел? Ты где?

Дом молчал.

— Рейчел, я тебя люблю. Пожалуйста, выйди, поговори со мной. Давай поженимся, давай сбежим отсюда! Украдешь у матери ногу — пока отец сделает новую, мы будем уже в Канаде. Можно поехать на Ниагару в медовый месяц и ногу взять с собой, если хочешь, то есть Эллен! Возьмем Эллен с собой!

Сзади раздалось легкое покашливание, словно кто-то прочищал горло. Кэролл оглянулся и увидел Фиалку, Каштана и шестерых огромных отпрысков — они сидели на дорожке у сарая, рядом с его машиной. Мокрая черная шерсть щетинилась на хребтах, черные бархатные губы угрожающе кривились. В доме кто-то засмеялся. Или это эхо всплесков на пруду?

Один из лабрадоров поднял голову и гавкнул.

— Ну-ну, — сказал Кэролл, — хорошие, хорошие собаки! Тихо, Фиалка, тихо, Каштан! Рейчел, на помощь!

Она пряталась за дверью.

— Мама сказала, чтобы я оставила тебя им на съедение. Если приедешь.

У нее был усталый вид. Старый растянутый свитер, наверное, взятый у матери. Если беременность и была правдой, никаких признаков пока Кэролл не заметил.

— Рейчел, ты всегда слушаешься маму? Ты меня больше не любишь?

— У меня была сестра-близнец, — сказала Рейчел. — Ее звали Эллен. В семь лет она утонула в пруду — я ее потеряла. Ты что, не понимаешь? Сначала кто-то теряет что-нибудь небольшое, нос, например. Потом ты тоже начнешь что-то терять. Несчастье заразно, как проказа. Если мы поженимся, убедишься на себе.

Откуда-то из-за поредевших новогодних елок послышались шаги — на дорожке со стороны пруда. Собаки навострили уши, но не спускали глаз с Кэролла.

— Скорей уходи, — сказала Рейчел. Она провела его к машине мимо собак.

— Я все равно вернусь.

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

Собаки смотрели на отъезжающую машину, сбившись вокруг Рейчел и возбужденно махая хвостами. Кэролл приехал домой в очень плохом настроении, взял с постели лоскутный плед и стал внимательно рассматривать. Он искал волоски черной собачьей шерсти, которые видел утром. Но на пледе, конечно, ничего не оказалось.

На следующий день Кэролл пошел в библиотеку. Полдня он вынимал из коробки сданные накануне книги, расставляя их по полкам, и вдруг, в очередной раз запустив туда руку, наткнулся на странный предмет, не похожий на книгу. Сырой и теплый, покрытый короткой шерстью. Кэролл почувствовал на руке горячее влажное дыхание. Он сжал пальцы, но животное увернулось, а когда Кэролл еще раз попробовал схватить его, раздалось рычание.

Кэролл отпрянул, и из коробки вылезла большая черная собака. Два студента рядом удивленно смотрели, что будет дальше.

— Позовите, пожалуйста, мистера Кассатти, — сказал Кэролл одному из них. — Его кабинет за углом.

Собака подошла ближе. Уши плотно прижаты к голове, шея ходит из стороны в сторону, изгибаясь, как змея.

— Хорошая? — Кэролл протянул руку погладить. — Фиалка?

Короткий выпад, клацанье сомкнувшихся зубов; собака откусила Кэроллу мизинец чуть выше ногтя.

Студент вскрикнул. Кэролл стоял, глядя на правую руку, на медленно капавшую кровь. В ушах застыл короткий деловитый хруст, с которым собачьи зубы отхватили кончик пальца. Пристальный взгляд собаки напоминал Рейчел.

— Отдай палец, — сказал Кэролл.

Собака заворчала и убежала за стеллажи.

— Надо поймать ее, — сказал студент, — чтобы тебе пришили палец. Черт, а если у нее бешенство?

Пришел мистер Кассатти, держа перед собой большой атлас, словно щит.

— В библиотеке собака?

— Вон туда побежала, — показал Кэролл. — Откусила мне палец, — он протянул руку к мистеру Кассатти, но тот уже заглядывал за стеллажи и вертел головой.

— Не вижу никакой собаки.

Два студента хором заговорили, громко подтверждая, что сами только что видели тут черную собаку, а мистер Кассатти повернулся к Кэроллу. Пол в углу у коробки был влажный и липкий, будто кто-то пролил кока-колу. От собаки не осталось и следа.

Мистер Кассатти отвез Кэролла в больницу, где врач сделал ему обезболивающий укол и сказал, что пришить кончик пальца будет очень просто.

— Каким образом, интересно? — спросил мистер Кассатти. — Он говорит, что палец остался в зубах у собаки.

— Какой собаки? — спросил врач.

— Это собака откусила, — объяснил Кэролл.

Врач удивленно поднял брови.

— Собака в библиотеке? Судя по срезу, палец попал в машину для резки бумаги. Слишком ровная рана, собачий укус выглядит иначе. Значит, кусочек пальца вы не принесли?

— Собака его съела, — сказал Кэролл. — Миссис Рукк сказала, эта собака съест меня, но она почему-то не стала. Видимо, я не понравился ей на вкус.

Врач и мистер Кассатти вышли поговорить в коридор. Кэролл дождался, когда они повернут налево, к столику медсестры, и выскользнул из кабинета в другую сторону, к выходу из больницы. Идти было немножко трудно — видимо, обезболивающее ослабляет действие гравитации. При каждом шаге Кэролл подпрыгивал, отталкиваясь от асфальта. Когда передвигаться пешком стало совсем сложно, он сел в такси и назвал адрес фермы Рукков.

Палец нисколько не болел, и Кэролл старался не забыть сказать об этом Рейчел. Руку забинтовали марлевым бинтом, теперь она казалась ему совсем чужой. Под марлей ощущалось приятное тепло. Кожа тонкая и натянутая, как резиновая перчатка. На душе у Кэролла стало гораздо легче: конечно, не сразу, но он научится терять, поднатореет в этом деле — навык придет так же легко, как и все остальное в жизни.

Они с Рейчел поженятся у пруда, весной, под свежей листвой шестичасового дуба. Мистер Рукк наденет свой самый нарядный нос — латунный, с розовой бархатной подкладкой, или другой, в цветочек. Кэролл вдруг вспомнил маленькую могилу у тропинки, ведущей к пруду, — никакой это не пруд, решил он, — нет, они поженятся в церкви. Или в библиотеке.

— Высадите меня здесь, — сказал он водителю.

— С вами точно все в порядке? — спросил тот. Кэролл кивнул — да, точно, точно. Он помахал вслед такси рукой с укороченным пальцем.

Миссис Рукк сошьет дочери свадебное платье с высокой талией — атлас, шелк, кружева, оно будет желтовато-бледное, как мотыльковые крылья, а еще будет свадебный торт с восемью веселыми собаками из сахарной глазури, белой, как снег. Церковь он почему-то никак не мог представить. Она растекалась, менялась в воображении — стала сначала библиотекой, потом черным прудом. Окна были высокие, узкие, а стены сырые, как в колодце. Внутри тоже все менялось, стены сближались, превращались в стеллажи с книгами, в темные бархатные волны. Кэролл представил, как ведет Рейчел к алтарю, а черная вода добралась до щиколоток, будто у них обоих уже нет ступней. Опять вспомнился белый свадебный торт — стоит разрезать его, и темнота хлынет, как чернила.

Кэролл помотал головой и прислушался. Со склона холма сквозь редкие новогодние елки доносился глухой щемящий звук. Это будет замечательная свадьба — хорошо, что он потерял лишь кусочек мизинца, а не безымянный палец. Во всем надо видеть хорошие стороны, подумал Кэролл. И пошел по тропинке к пруду, чтобы сказать об этом Рейчел.

— Когда ты Мертвая, — говорит Саманта, — тебе не надо чистить зубы.

— Когда ты Мертвая, — говорит Клер, — ты лежишь в деревянном ящике, и там всегда темно, но ты нисколько не боишься.

Клер и Саманта — двойняшки. Вместе им двадцать лет, четыре месяца и шесть дней. Быть Мертвой у Клер получается лучше, чем у Саманты.

Няня зевает, прикрыв рот длинной белой ладонью.

— Я сказала, идите чистить зубы и пора спать.

Она сидит между ними на цветастом покрывале. Все трое играют в паунс, карточную игру с тремя колодами, по одной на каждого игрока. У Саманты не хватает валета пик и двойки червей, Клер то и дело жульничает, но няня все равно выигрывает. На руках у нее разводы крема для бритья и прилипшие кусочки туалетной бумаги. Трудно сказать, сколько лет этой новой няне — сперва двойняшки думали, она взрослая, но сейчас няня кажется не старше их самих. Как ее зовут, Саманта забыла.