Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления - Гогенцоллерн Фридрих Второй Великий - Страница 22

ждут от них того, что противоречит их первоначальному желанию. Все считают, что

государи должны быть настолько честолюбивы, чтобы стремиться снискать славу, и

совершать великие дела, и в то же самое время хотят, чтобы они были настолько

равнодушны, чтобы избегать наград за свои достижения. Та причина, которая побуждает

их искать похвалы, должна склонять также и к тому, чтобы ее презирать. Это означает

требовать слишком многого от человека. Поэтому от государя требуется более

властвовать над собой, чем над другими.

Государи, которые не заботились о своей славе, были или равнодушны ко всему,

или чересчур сладострастны, или слишком мягкосердечны. Много имелось государей,

которые не были одухотворены никакой добродетелью. Хотя и свирепые тираны

старались снискать себе похвалу, однако у них это было вызвано суетностью и

стремлением к совершению различных злодеяний. Они желали похвалы, но вместо этого

заслуживали презрение. Для злонравного государя лесть бывает смертоносным ядом, для

государя же, прославившегося заслугами, лесть — это лишь небольшая ржавчина на их

славе. У разумного правителя излишняя лесть вызывает лишь озлобление против

льстецов, и он удаляет их от себя.

Кроме того есть и другой род лести. Он был свойствен софистам, которые

прославились своим красноречием. Эта лесть укрепляет страсти. Она жестокости придает

вид правосудия, расточительности придает обличие щедрости. Подпадая под обаяние этой

лести, можно все пороки скрывать под покровом свободного времяпровождения и

веселья, и, наконец, это красноречие возвеличивает пороки, чтобы тем самым увенчивать

славой порочных героев. Многие из людей внимают этой лести с удовольствием, ибо,

оправдывая их вкус, она помогает избежать обвинений в несправедливости. Невозможно,

чтобы государи поступили сурово с тем, кто хвалит те достоинства, в наличии которых у

себя государи не сомневаются. Такого рода лесть является самой тонкой. Она не

описывает побед и осад государя, как это делают историки, она не поет государю

дифирамбы в витиеватых предисловиях, не ослепляет государя высокопарным

воспоминанием о его успехах, но. приняв вид истины и высокого чувства, нежно отворяет

вход в его сердце, притворной добродетелью и справедливостью. Как может государь,

будучи великим мужем и героем, не внимать той истине, которая ввиду своей

отстраненности не позволяет прогневаться на льстеца, из уст которого она исходит? Как

можно было Людовику XIV, который знал, что только одна его осанка внушает страх

подчиненным, и находил в этом удовлетворение, прогневаться на одного своего старого

офицера, который говоря с ним, дрожал, заикался, останавливался в речах и напоследок

провозгласил: «По крайней мере, Ваше Величество, я не трепещу так перед вашим

неприятелем!»

Государи, перед тем как они получили власть, были такими же людьми, как и все

остальные, и поэтому они могут припомнить то, какими они были ранее, и это убережет

их от яда лести. Те же государи, которые всю жизнь правили державой, с самого

младенчества, как боги питались фимиамом. Поэтому лесть для них жизненно

необходима.

По моему мнению, было бы справедливее соболезновать государям в этом

отношении, нежели осуждать их. Льстецы, а тем более клеветники, заслуживают

проклятие и ненависть всего света, равно как и те, кто, утаивая от государей истину,

становятся в один ряд с его неприятелями. Траян78 с помощью похвал Плиния Младшего

поощрялся к добродетели; в противоположность этому, Тиберий благодаря лести своих

сенаторов только укрепился в злодеяниях.

78 Марк Ульпий Траян (53 – 117) — римский император с 98 г.

ГЛАВА XXIV. ОТЧЕГО ИТАЛЬЯНСКИЕ ГОСУДАРИ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ

ЗЕМЕЛЬ?

Притча о Кадме, который посеял зубы убитого змея, и из них выросли

воинственные народы, истребляющие друг друга, является хорошей иллюстрацией того,

что представляли собой итальянские государи во времена Макиавелли. Лживые клятвы и

измены, которые были для них не в диковинку, уничтожили их полностью. Если читать

итальянскую историю конца четырнадцатого, или начала пятнадцатого века, то в ней

нельзя найти ничего иного кроме свирепости, наглости, пренебрежения обязательствами,

беззаконных завоеваний, тайных убийств, словом, одни только гнусные злодеяния, одно

упоминание о которых заставляет содрогаться сердце.

Если бы по примеру Макиавелли попробовать упразднить правосудие, то за этим

последовало бы истребление всего человечества: ведь беззаконие могло бы в короткое

время все государства в обратить в пустыню. Беззаконие и варварство итальянских

государей было причиной того, что они лишились своих земель. Ложные правила

Макиавелли без сомнения могут привести к гибели тех, кто настолько глупы, что желают

им следовать.

Я ничего не утаиваю. Подлая трусость этих итальянских государей вместе со

злостью во многом способствовала их гибели. Бесспорно, что слабость неаполитанских

королей была причиной их падения. Кто бы ни говорил, что при оценке этих событий он

пользуется некими правилами политической науки, однако, при всем том, ему придется

против своей воли прибегнуть к правосудию.

Я спрашиваю Макиавелли, что он имеет в виду, когда говорит: если в государе,

который только взошел на престол, то есть, который беззаконно получил его,

обнаруживаются разум и заслуги, то народ охотнее подчиняется ему, нежели тому кто

своей властью обязан праву рождения. Ибо люди больше восхищаются настоящим, чем

прошлым, и если оказывается, что это изменение улучшает их жизнь, тогда уже они

больше ничего для себя не желают.

Признает ли Макиавелли тем самым, что народ из двоих храбрых и разумных

мужей наглого и беззаконного победителя предпочитает законному государю? Или

понимает он под этим государя без добродетелей и отважного разбойника, который не

имеет недостатка в способностях. Что касается первого предположения, то такое вообще

невозможно, поскольку не сочетается со здравым смыслом. Любовь народа к тому

человеку, который действует против закона, чтобы стать их повелителем, и который в

остальном никаких заслуг не имеет, сомнительна. Ибо что заставило бы предпочесть его

законному государю? Поэтому и последнее предположение Макиавелли неверно.

Ибо чего можно ждать от такого человека, который начинает свое правления со

злодеяния, как не тирании? Может ли муж узнавший в день свадьбы о неверности своей

жены, иметь надежду, что она будет ему верна в дальнейшем?

Макиавелли сам себе противоречит в этой главе. Он говорит, что без любви

народа, без склонности знатных лиц и без армии, находящейся в хорошем состоянии, не

возможно государю взойти на престол. Справедливость принуждает его признать это, но

он уподобляется тем проклятым духам, о которых богословы говорят, что они хотя и

исповедуют Бога, однако, не перестают Его при этом поносить.

Если какой государь желает снискать любовь народа и знати, то ему следует быть

дружелюбным и благостным, имея при этом достаточно сил для того, чтобы нести на себе

бремя правления.

Должность государя подобна всем остальным. В каком бы человек ни состоял

звании, если он несправедлив, то он никак не сможет обрести доверие других людей.

Самый неправедные ищут всегда честных людей, подобно тому, как самые неспособные

строемятся оказаться в компании знающих и разумных людей. Разве можно быть

справедливым самому незначительному бургомистру, если государь имеет право на

злодеяние? Кто хочет расположить к себе людей, должен обладать такими свойствами,

которые я описал, а тот, которого описал Макиавелли, только и способен на стремление к