Выбери любимый жанр

Весенний детектив 2010 (сборник) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 50

Изменить размер шрифта:

– Я серьезно, девочка.

– А твоя дочь? Она не придушит меня в уголке?

– Как видишь, дочь редко навещает меня.

– Я подумаю. Спасибо тебе.

Мила приложила губы к его мятой щеке и вылетела из мастерской, он слышал ее стремительные шаги по лестнице. Как скоро удалялся стук каблучков, так же быстро пространство вокруг заполнял вакуум, где ничего нет, даже воздуха. Владислав Иванович выключил свет и распахнул окно, захотелось еще раз увидеть Милу и зарядиться энергией ожидания.

Вот и воздух, пахнущий тающим снегом и намокшими деревьями, но он уже не стимулирует внутреннюю силу, которая весной утраивается, способна горы свернуть на пути к надеждам. Так бывает у молодых, они не видят перемен в природе, а просто чувствуют прилив сил. Старики лишены приливов, но видят и запоминают все мелочи, будто после зимы им это пригодится где-то там, за пределами галактики.

А вон Мила, летучая, как капель. Пробежала до ворот, не оглянувшись (впрочем, его не рассмотрела бы, темно), по улице пошла быстро, уверенно, легко… Остановилась… Пересекла улицу… С кем это она?..

В отличие от Владислава Ивановича он полноват, но очень юркий, подвижный для своего «нежного» возраста, по характеру брюзгливый и нервный, а также подозрительный. Он ждал ее, потому что знал, что Мила у «гончара», как презрительно прозвал скульптора Седова в зрелые годы – с тех пор у них подспудная вражда и соперничество. Конечно, соперничество надо понимать не буквально, не на профессиональном поприще они столкнулись. Это битва характеров, принципов, убеждений и… просто антипатия. А знал потому, что сидел на чердаке своего дома, направив бинокль на окна мастерской. Всегда так делал. Мастерская у Седова в мансарде, там он малюет, а ваяет в пристройке. Правда, уже давненько не ваял, видно, силы не те.

Он позвал Милу, та изменила маршрут, подошла.

– Ко мне не зайдешь?

– Хм, ладно, зайду.

Поднимаясь на открытую террасу, столкнулись с родственницей Ириной Ионовной – как раз вышла из дома, да и стала как вкопанная, колюче уставившись на девушку, заодно загородив мощным станом вход. Не хотела пускать их обоих, это так очевидно.

– Ты иди, иди, Ира, – заискивающе пролепетал Муравин, пряча глаза. – У меня гости.

– Вижу, – процедила та, нехотя сделав шаг в сторону.

От нее исходил поток злобы, а Миле плевать, кому там она не нравится.

Девушка прошла в дом, сбросила демисезонное пальто, которое поймал Муравин и повесил в шкаф. Дом у него небольшой, но уютный, тоже двухэтажный, как у Седова. Правда, у последнего еще мансарда, да и хоромы побогаче, так он же скульптор, в свое время зарабатывал много, тогда как Муравин делился доходами с государством. Разумеется, не обделяя себя. Маловато прихватил, теперь очень жалел, что совесть слушался. Зато в его доме, как в музее, – повсюду много красивых вещиц, без которых легко обойтись, но они создают неповторимый уют. Для чего нужна сейчас табакерка? Ни для чего. Просто красиво. А три слона из черного дерева с настоящими бивнями из слоновой кости для чего? Для красоты. И вазочки, шкатулки, светильники, картины в золоченых рамах – все для души.

Мила плюхнулась на диван, включила телевизор, заметив печенье домашнего изготовления, одно выхватила из вазы и отправила в рот. А Муравин заходил по гостиной, негодуя от гнева, однако не перешел на истеричный крик, хотя иногда такое и случается.

– Ты не собиралась ко мне заходить.

– Не-а, не собиралась.

– У него ты провела два часа тридцать пять минут.

– Ого! – усмехнулась Мила. – Подсчитывал? Ты же знаешь, когда я позирую, в тот вечер к тебе не захожу. Устаю.

– Твое позирование мне… неприятно.

– Ну и что? – довольно равнодушно пожала она плечами. – Шипишь, будто я твоя собственность. Это единственный мой заработок. Небольшой.

– Тебе мало тех денег, которые я даю?

– Не смеши. Денег он дает! – Мила пыталась расстегнуть «молнию» на сапожке, ее заело. – Видишь? Даже сапоги не могу купить на твои деньги.

– Почему не разулась в прихожей?

– Ничего, твоя Ирка вымоет полы. Пусть зарабатывает наследство, о котором мечтает.

– Скажи, он трогал тебя? – Не все высмотрел в бинокль Муравин, во время перерывов «гончар» и Мила исчезали из поля зрения. – Что он делал с тобой?

– Слушай, каждый раз одно и то же, надоела твоя дурацкая ревность. Сейчас вообще уйду.

– Нет, нет, нет… – замахал он руками, действительно испугавшись. У него длинные кисти рук, наверное, про такие говорят: загребущие. – Я не буду больше, не уходи.

– Сними сапог, «молнию» заедает.

Леонид Семенович уселся на диван, девушка положила ногу ему на колени. Он возился с «молнией», а Мила, вздохнув, поделилась:

– Скоро не буду к тебе приходить, а если и буду, то редко.

– Почему? – дернулся Муравин.

– Потому что перееду к Седову. Тетка, хозяйка квартиры, озверела, гонит с жилплощади. Надо же где-то жить, вот он и предложил у него поселиться. Сейчас я не завишу ни от кого, но, когда перееду к нему, будет по-другому, я не смогу к тебе приходить.

– Как это? – обалдел Муравин. – В качестве кого ты поселишься?

– Без качества. Просто так.

– У него есть дочь, зять, внуки… Они тебя выставят…

– Думаю, из-за меня он с ними рассорится.

– Ты чудовище, – поглаживая ножку, ласково сказал Муравин. – Хищное, равнодушное, жестокое чудовище.

– Ну и загнул, – не обиделась Мила. – Столько плохих слов – и все про меня. Кстати, подарок приготовил?

– Подарок? Какой подарок? Зачем?

– Значит, не приготовил. А Седов просил приехать восьмого, потому что у него есть подарок для меня.

– Ах, да-да, я забыл – Восьмое марта… Но подумаю, чем порадовать тебя. – И вдруг Леонид Семенович заговорил с юношеской страстностью: – Не переезжай к нему, очень прошу тебя, не надо!

– Не переезжать? – лукаво улыбнулась Мила. – А что ты можешь мне предложить взамен?

– Скажи, что хочешь.

– Я хочу… – Она задумалась, пробежавшись глазами по гостиной, будто выбирая себе подарок.

Впрочем, что не умеет делать Мила, так это думать. Ей просто нечем.

Он молод, как и она, немножко безбашенный, импульсивный, резкое слово для него норма, только не мат, между прочим, умный – жуть. Скоро получит диплом, что потом делать – не знает, да и не задумывается пока. Во всяком случае, так виделось Миле, которая не любит строить планы, гадать, что там будет дальше, соответственно полагает: все нормальные люди живут сегодня. Хотя ей не стоит верить, когда она так говорит, потому что при всем пофигизме она знает, чего хочет. Жить. Просто жить без забот, тревог, суеты и страха. Для этого нужно совсем немного – мани в кармане.

Когда Паша целует, становится жарко. У него сильные губы, крепкие руки, плотные мускулы. Он главенствует, она же добровольно приняла положение наложницы, не более, ничего не требует, ни на что не претендует. Если Паша говорит, Мила слушает его, открыв рот буквально! Никогда с ним не спорит, потому что он, на ее взгляд, не бывает неправым, другие парни для нее не существуют.

Казалось бы, что может привлекать умного парня в абсолютной дуре? Красота приедается, если не подпитывается общением, житейской мудростью и еще чем-нибудь особенным (на вкус). Именно эти качества и привлекли Пашу – в Миле он разглядел идеал женщины, считал надежной партнершей, с которой можно строить будущее, а секс он в шутку назвал ее призванием. Мила на самом деле в постели безупречна, а главное – искренна и естественна. Кроме всего прочего, она покладистая и заботливая в быту.

Паша жил в институтском общежитии и приходил к Миле, задерживаясь до утра, последнее время все чаще ночевал у подружки, остался он и седьмого. Бурные страсти улеглись, и в минуту отдыха Паша начал вслух строить планы на завтрашний день:

– Мы придумали для девчонок особенный подарок: с утра едем на природу. Тебя берем, разумеется. Холодно, конечно, но костер разожжем, сосисок поджарим, вечером культурная программа…