Слепой Агент [Последний долг, Золотой поезд] - Майоров Сергей - Страница 48

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая

Он стал жевать медленнее.

— Красный джип. «Оцепление».

Он еле заметно кивнул — скорее всего, в ответ на какие-то свои мысли.

— Меня интересует, когда он здесь бывает и кто на нём ездит.

Он опять кивнул.

— Все, — я пожал плечами.

Сторож доел булочку и допил кефир. Поставил пустую бутылку под стол, вытер грязным полотенцем руки, набил и закурил короткую изогнутую трубку. Закинул ногу на ногу и сидел, покачивая головой и скрестив руки на груди. Потом показал в сторону лежащего на столе раскрытого журнала:

— Смотри.

Я придвинулся к столу и начал листать исписанные страницы. Разные почерка, разный цвет чернил. Нужную запись я тем не менее обнаружил: «Шевроле-блейзер» м439РО. Водитель — Попцава Реваз Дурович. Хозяин машины — частное охранное предприятие «Оцепление». Была здесь в прошлый понедельник с 17.30 до 18.50.

Я полистал журнал. Джип появлялся на стоянке регулярно, каждый понедельник после 17 часов, и стоял, как правило, до 19. Один раз вместо Реваза был записан Горохов Виктор Алексеевич. Это было полгода назад и не в обычное время, а утром, с 10 до 11.40.

Я переписал данные машины и водителя в свой блокнот. Поднялся.

— Ты ведь уже не в милиции работаешь?

— Нет.

— Я так и думал. — Он удовлетворённо кивнул.

— До свиданья. — Я пошёл к двери, так и не услышав ответа.

На пороге я остановился и посмотрел в спину замершего перед телевизором внешне крепкого ещё человека. Вздохнул и стал спускаться.

Второго нужного мне типа я нашёл в помещении игровых автоматов у заднего входа в гостиницу. Невысокого роста, круглолицый и упитанный, с выпирающим из расстёгнутой меховой куртки круглым брюшком. Из бокового кармана куртки торчит антенна радиотелефона, а унизанные кольцами толстые пальцы теребят чётки и связку ключей. Он был гостиничным сутенёром. Раз я поймал его с коробком «травки», которую он нёс какому-то важному клиенту, а потом несколько раз бил его толстую морду, пока он сам не предложил мне жить в дружбе. Ничего ценного в плане информации я от него получить не успел, но кое-что, опасное для себя, он успел мне наболтать.

Не заходя в зал, я остановился у стены и присвистнул.

Он не обратил внимания. Я свистнул снова, а потом крикнул:

— Эй, Фунтик!

Фунт — кличка. Фунтиком его звали только я и другие опера, а Савельев при общении с ним неизменно добавлял ещё и подзатыльник.

Фунт вздрогнул и обернулся. Лицо его выражало ярость. Отыскав взглядом меня, он покрылся пятнами, а потом, нахохлившись, засеменил ко мне, скрипя новыми ботинками.

Я стоял и улыбался.

— Послушай, ты, — задыхаясь, сказал он, — ты…

Я врезал ему по роже. Несильно. Он заткнулся и заморгал. Быстро-быстро, как и полтора года назад.

Я улыбался. Фунт был растерян. Он знал, конечно, что из милиции меня уволили, но кем я был теперь, не догадывался и боялся ошибиться.

— Здравствуй, Фунтик, — доброжелательно сказал я. — Как жизнь? Как здоровье?

Он потёр ушибленное место и промолчал.

— Пошли, разговор есть. — Я показал на приоткрытую дверь кафетерия.

— А ты уверен, что нам есть о чём говорить?

Я задумчиво посмотрел на свой кулак, и Фунт ощутимо напрягся.

— По-моему, я никогда не разрешал тебе обращаться ко мне на «ты». Разве не так?

Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я снова кивнул на двери кафе, откуда выходили два высоченных негра в сопровождении потрёпанной нашей соотечественницы. Она работала в гостинице ещё до моего увольнения; имени её я не помнил. В память врезалось, что она имела высшее техническое образование и когда-то преподавала в ПТУ.

— Пошли?

Фунт вздохнул и, передёрнув плечами, зашагал к кафе.

Мы сели за столик. Я взял себе кофе, он — банку «джин-тоника». С треском открыл её, глотнул и поставил на столик, разглядывая носки своих ботинок… Приняв какое-то решение, он вскинул голову и уставился на меня своими водянистыми бегающими глазами.

Я уже достал из кармана удостоверение, которым снабдил меня Марголин, и, не раскрывая, вертел его в руках, отхлёбывая горячий кофе и усмехаясь.

— Ты уверен, что правильно себя ведёшь? — спросил Фунт.

Он начал говорить энергично, с «наездом», встряхивая длинной светлой чёлкой и наклоняясь все ниже к столу. Постепенно напор его ослабевал, и, замолчав, он неотрывно смотрел на зажатую в моих пальцах «ксиву».

Я показал ему обложку, потом, когда он удивлённо вскинул на меня свои водянистые голубые глаза, раскрыл книжечку.

— Понятно?

Он подавленно молчал. Убирая удостоверение в карман, я понял, что не обманул его ожиданий.

— Значит, говоришь, дела у тебя идут нормально? Это хорошо… Я тебя, Фунтик, не задержу. Так, обрешили пару вопросов и разбежались. Как в старые добрые времена. Помнишь, да? Помнишь, как ты мне про армян, которые с золотом заморачивались, говорил? Или про бойца с «тэтэшником», который на последнем этаже отирался?

Первый случай, про армян, был чистейшей правдой, а второй я придумал экспромтом. Фунт удивлённо вскинул брови, но не возразил. Подумал, наверное, что я просто путаю.

— Или ещё… — Я улыбнулся.

— Я понял. — Сутенёр допил коктейль и нервно смял банку. Ему явно хотелось добавить ещё, и чего-нибудь покрепче, но отойти к стойке он не решился.

— Я тебя сильно не затрудню. В память о нашей прежней пылкой дружбе. Меня интересуют трое наших ребят, которые приезжают сюда каждый понедельник.

— Но… — Похоже, он меньше всего ожидал услышать этот вопрос.

— Я работаю в отделе внутренней безопасности. Открою тебе такой маленький секрет, поскольку парень ты надёжный, проверенный…

— Да?

— Жду.

— Я возьму ещё джина…

— Попозже. Не бойся, я не дам тебе засохнуть. Ну?

— Я…

— Фунтик, не раздражай меня. Глядишь, на свете станет одним сутенёром меньше. Или одним инвалидом больше, кому как нравится. А твои девочки будут скучать недолго. Я позабочусь, подберу им какого-нибудь душевного товарища. Н-ну?

— Я… — Бедный, он весь покрылся испариной. — А что мне сказать?

— Все. Всё, что знаешь. Я не обижусь, если получится много.

— Спрашивайте, а так…

— Ты меня утомил! Ты, баран, языка русского не понимаешь? Чего придуриваешься, блоха помойная?

В кармане куртки у него зазвонил радиотелефон, и я сказал:

— Я тебе сейчас трубку в задницу засуну, козёл ты драный! Чего, бля, крутым стал?

Гостиницу курировали «хабаровские», никакой ценности Фунт для них не представлял и рассчитывать на их поддержку не мог. Он исправно отстёгивал им деньги из заработка своих девочек, и на этом их отношения заканчивались, если не считать, что местный «бригадир» лупил его за какие-то дела, и разок его пинали всей бригадой, по пьяни. Он шмыгнул носом.

— Ну, приезжают в понедельник вечером. Часа на два-три. У одного из них тут сестра дежурной по этажу работает. Они и останавливаются на её третьем этаже. Нигде, естественно, не регистрируются… она так пускает.

— Какие номера они берут?

— Триста сороковой, триста сорок третий. Это в конце коридора, около пожарной лестницы.

— Что делают?

— Да ничего! В номере своём сидят…

— Что, и баб к себе не водят?

— Нет, не видел ни разу. — Фунт опустил глаза.

Я перегнулся через стол, глядя ему в лицо, протянул руку, забрался под толстый меховой воротник и скомкал свитер. Выдержав паузу, тряханул его, сжимая свитером дряблую толстую шею.

Он прекрасно понимал, что я раскусил его враньё.

— Ты меня зае…л, падла, — прошипел я, и Фунт сорвавшимся тонким голоском отозвался:

— Я понял, понял!

Я немного подождал, глядя, как наливается кровью его лицо, а потом отпустил пальцы и брезгливо вытер их о скатерть. Закурил. Фунт попытался поднести мне зажигалку. Я презрительно оттолкнул его руку.

— Дальше!

— Павлик… Ну, этот, у которого здесь сеструха работает, иногда баб приводит. Я его с какой-то посторонней засёк. И раза два моих брал, Ленку и Ритку. Вы их должны помнить…

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая