Солдатские сказки - Дорофеев Александр - Страница 4

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая

И опять повезло старшому — ему первому скакать. Как вспрыгнул солдату на спину, так всю кожу когтями сволок. Да хоть и не прост старый бес, а видно, что глуп. Три раза запрыгивал, три воловьих шкуры сорвал!

— Ну, и толстокожий вы народ, солдаты! — плюнул бесище.

— А иначе никак! — потешается солдат. — Такая служба — что ни день, по сто шкур спускают! Верно, дядька-ротный?!

Оглянулся бес.

— Это что ли твой ротный в тёмном уголке? А чего рот раззявил?

— Да, видать, над тобой потешается!

— Чином не вышел надо мной глумиться! — зашипел бесище зловредный.

Подлетел к болвану — хвать его по башке. Да тут главная-то пружина и сработала! Угодил бес в чугунные объятья, словно в тиски, нипочём не вырваться.

А солдат и давай царапкой ему спину драть — всю шкуру долой!

Орёт бесище во что горазд — то волком, то филином, то жабой.

— Ву-у-ву, ух-ух, ква-ква! Пусти, служивый!

— Да кто тебя держит! — говорит солдат, — Вижу, сам поддаёшься для смеху!

Как вырвался бесище, да как попал в своё логово — всё во мраке, ничего не помнит.

Долго он отлёживался. И пиявками его пользовали, и гадючьим ядом, и медвежьим помётом, а только разрыв-трава на ноги поставила.

Собрал старшой бесовской совет. Надо решать, что делать с проклятым солдатом, как выкурить из царского дворца. И надумали бесы золотом откупиться. Тут же и отправились всей шайкой.

А солдат приметил их из окна и кричит:

— Эй, дядька-ротный, поспешай! Должники идут за щелчками! Придётся попотеть!

— Полно тебе, служивый, — щебечут издали бесы. — Мы с миром! Бери золота, сколько хочешь, только сгинь из дворца.

— Ну и бесы — никакой выдумки! — удивился солдат. — Чуть что — золото! Желаете уважить, так покажите фокус-покус. Ходит молва, ребятишки, что большие вы ловкачи — хоть куда втиснетесь. Коли влезете всей гурьбой в мой ранец, уйду, право слово, куда глаза глядят.

Обрадовались бесы.

— Чего проще-то?! Открывай свой ранец!

И в один миг набились, как сельди в бочку, — целая прорва. А сверху — сам старшой, будто налим усатый.

— Вы, ребята, подружней, чтоб без зазоров! — командует солдат. — Если пряжки не сойдутся — это не в счёт…

— Не твоя печаль, как мы тут притулились, — ворчит старый бес. — Натяни крышку, дурень, да застёгивай!

Солдат на ранце ремни подтянул, пряжки и защёлкнулись. Вскинул ранец на спину и пошёл к царю.

— Вот, ваше величество, вся нечистая сила скопом! Получите под расписку.

— Да верно ли, что все тут? — спрашивает царь.

— Все! Все! — вопят бесы из ранца. — От мала до велика! И старшой с нами!

— Ну, раз такая фортуна, — обрадовался царь. — Сжечь их без отсрочки!

— Жалко ранца, батюшка-величество, — опечалился солдат. — Сколько он послужил верой и правдой!

— Новый выдам! — обещает царь, — Крокодиловой кожи, с золотыми пряжками!

На том и порешили.

Слуги, не мешкая, сложили гору из осиновых дров и елового лапника, а на вершину — ранец с бесами.

Как полыхнуло, как затрещало, завыли бесы хором, словно бешеный вихорь! Да вскоре притихли в дыму. Развеялись по миру, как и не бывало.

У царя-батюшки и слёзы высохли, и насморк прошёл.

— Вот что, служивый, — говорит царь, — Моё слово верное. Про ранец, конечно, помню! Но и про Марфу-царевну не забыл! Хоть ты её и в лицо-то не видывал, а бери в жёны, как обещано, а также и полгосударства на закуску. А как я помру, так и со всей страной управишься.

На другой же день полилось вино из бочек, полетели пироги из печей.

Весёлый был пир — на весь мир! И свадьба такая же! Наконец, солдат Марфу-царевну разглядел. Ну, ничего — подходящая, пригожая.

После бесов-то любая царевна писаной красавицей покажется!

Охранял молодой солдат покои царицы. Ходила царица мимо, не замечала его. А тут на беду вдруг заметила — улыбается солдат!

— Как так на службе?! Что за дерзость?! — говорит грозно.

Растерялся солдат — чего тут скажешь?

— Ах, молчишь!? — разгневалась царица. — Отвечать не желаешь?! Ну, так будет тебе вместо завтрака двадцать палок на спину!

А начальство, как всегда, радо стараться. Выписывают бедному служивому каждое утро по двадцать палок. И месяц так, и другой пошёл.

Уже свет белый солдату не в радость. В глазах — потёмки. Не жизнь у солдата, а каторга, сущий ад. Ходит солдат потерянный, по сторонам не глядит, а только под ноги, на сыру землю.

И вот слышит однажды чей-то голос ласковый:

— О чём, служивый, печалишься?

Стоит перед ним странник с котомочкой на плече — то ли монах, то ли юродивый, то ли нищий, то ли старец Божий. Да кто его разберёт! Словом, на кота похожий.

А поговорить с ним хочется. И рассказал солдат, что по приказу царицы бьют его палками на завтрак.

— Уже, батюшка, спины не чую, — вздыхает, — Еле ноги таскаю. Тянет меня к себе сыра земля! Утопиться что ли?

— Это дело не мудрёное — всегда успеется! — отвечает странник. — Да, может, как знать, помогу я тебе.

Скинул он с плеча котомочку. Странная котомка у странника — не велика и не мала. Вроде мешок, а вроде бы и кошель с тесёмками.

Странник внутрь дунул, намурлыкал что-то, да и затянул узелком тесёмочки.

— Готово, — говорит. — Теперь слушай-запоминай свой манёвр. В полночь-заполночь обойдёшь три раза с котумочкой вокруг дворца. У ворот распусти тесёмки и смело ступай в покои — все спать будут. Царицу — в котумочку. Котумочку — за плечи. И бегом в дом лихача-извозчика. Там царицу оставишь, а жену извозчика во дворец доставишь!

Ну, манёвр, конечно, необычный. Да солдат ко всякому привычный. И не такое исполнял!

Одного понять не мог, что у него за плечами, — котомочка или котумочка? Но махнул на это рукой. И сделал всё в точности, как велел странник. После чего котомка сгинула.

Ранним утром, ещё солнце не взошло, пробудился лихач-извозчик, толкает жену в бок:

— Подай, баба, квасу!

— Молчать! — взвилась спросонок царица. — Какая такая баба?! Я тебе — государыня!

Извозчик очень изумился, челюсть отвисла.

— Ты, жёнка, чего — спятила!? — говорит, — Аль баранины на ночь объелась?

— Ай, мужик нечёсаный! — завопила царица, оглядевшись. — Эй, стража!

— Сейчас, погодь, будет стража, — кивнул лихач-извозчик, — Уже спешит во все лопатки!

Снял кнут со стены и давай её лупить, отхаживать.

— Вот те, баба, стража! Вот те, мужик нечёсаный! А вот и государыня!

Уморился и снова захрапел.

А царица вся в слезах сидит в уголке среди хомутов, вожжей и попон вонючих.

«Где я, на каком свете? — думает, — На этом такой жути быть не может! Похоже, что на том я свете — не иначе, как в аду».

Совсем ослабела царица от таких мыслей да прилегла на кровать.

А извозчик-лихач вскоре пробудился — на работу пора — и снова жену в бок пихает:

— Ну, баба, и впрямь очумела! Живо за хозяйство!

Но царица строптивая. Хоть и думает, что в аду, да не отступает. Всё бы ей вывернуть на свой манер.

— Пошёл прочь, простофиля! — и пощёчину ему, — Что хочу, то и ворочу! Прикажу — в кандалы закуют! Прикажу — сейчас высекут!

Извозчик ушам не верит. Сроду такого не слыхал. Тем более от собственной бабы.

Схватил вожжи, свернул вчетверо, и царицу — вдоль-поперёк:

— Завтрак на стол! Коней скрести, овса задавать! Полы драить!

Так от всей души вдалбливал, что взялась-таки отлупцованная царица по хозяйству хлопотать. Да всё у неё наперекосяк — из рук валится, бьётся и ломается.

Затеяла стирку — рукава у рубахи оторвала.

— Наверное, я захворала, — говорит.

— Сейчас здоровёхонька будешь, — ободряет извозчик, — Кнут-молодец все болезни лечит!

«Ну, сущий ад, — думает царица. — Может, мне в этой поганой лохани утопиться?»

А извозчик и думать-то не дозволяет. Знай, учит — то кнутом, то вожжами, а то и оглоблей. Ну, если в аду и больше чертей, то рядом с царицей за её грехи — один самый главный — лихач-извозчик! Живого места на ней не осталось. Ни прилечь, ни присесть. Только и остаётся у плиты стоять да чужие подштанники стирать.

• Предыдущая
• 4/11
• Следующая