Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 80

Воодушевленный таким обещанием, Игнашка махал лопатой так, будто был не живым человеком, из плоти и крови, а хитроумным механизмом, созданным колдуном. Говаривали, что великий аальхарнский кудесник Апотека в свое время создал как раз такое существо: огромное, уродливое, из глины и железа, которое не нуждалось ни в еде, ни в питье, но при том могло работать за десятерых. Так ли оно было на самом деле, никто не знал, однако несколько крестьян, завербованных из Кокушек, самой что ни на есть аальхарнской глухомани, несколько раз подходили к Игнашке и опасливо трогали его за руку, чтобы удостовериться в том, что здоровенный парень с чуть опухшим лицом потомственного пьяницы — живое существо, а не порождение колдовского хитроумия.

Разумеется, никто никаких денег ему не дал и давать не собирался. Строители жили в жалких, сделанных на скорую руку бараках, в которых отовсюду с потолка сочилась дождевая вода, а солома спальных мест промокала и гнила. Вербованных кормили такой отвратительной кашей, что ее брезговали есть даже прибившиеся к стройке собаки, а работать приходилось столько, что под вечер, вернувшись в бараки, строители падали и засыпали мертвым сном.

По большому счету, до них никому не было дела. Котлован надо было вырыть до наступления зимы и провести все работы по его укреплению — вот это было действительно важным, а жизнь забитых полуграмотных крестьян не интересовала ни инквизиторов, ни наемных прорабов: сдохнут в грязевой жиже одни — завтра же на их место пригонят других, а бабы нарожают еще. Каким-то темным звериным чутьем Игнашка это понял, но не знал, что ему делать с этим пониманием. И потому он продолжал с прежним полусумасшедшим исступлением работать лопатой, довольствуясь тем, что уж эту радость у него никто не отберет.

Все изменилось в один прекрасный день, когда дождь перестал, из-за облаков выглянуло солнце, и лужи стали стремительно подсыхать, а настроение завербованных — улучшаться. Тогда к котловану в сопровождении двух прорабов пришла архитекторша, молодая девушка, которая была настолько хороша собой, что Игнашка мог бы описать ее только невероятным по забористости матом. Архитекторша остановилась как раз там, где Игнашка орудовал любимой лопатой, и спросила у одного из прорабов, Митека:

— А было ли что-то найдено в котловане?

Митек, та еще хитрая толстая рожа (из западенских, там все хитрые и себе на уме), поскреб макушку и сказал:

— Да что тут найдешь, ваша милость, кроме г*вна окаменелого, — тут он вспомнил, что вообще-то разговаривает с барышней из самой столицы, высокого полета птицей, а не забитыми селюками и мигом поправился: — Не г*вна, дерьма. Вот его тут навалом.

Девушка поежилась, плотнее кутаясь в легкий щегольский плащ.

— А я слышала, что на этом месте раньше был город…

— Врут, ваша милость, как есть врут, и языки без костей у того, кто это говорит, не извольте верить, — встрял второй прораб Кась — вот у него-то язык уж точно был без костей. — Никогда на этом месте не было никакого города, вот и в «Хрониках» утверждается, что…

И, продолжая болтать и увиваться, он повлек архитекторшу прочь от котлована. Тоша, завербованный с югов, чернявый и шустрый, копавший лишь немного медленней, чем Игнашка, посмотрел честной компании вслед и присвистнул:

— Эх, дурак! Не тебе она чета! — сказал Тоша и смачно сплюнул через щель между передними зубами. — Это княгиня, ее сам государь отличает! Не тебе, обрезанному, туда соваться!

— Обрезанному? — переспросил Игнашка. — Это как?

— Селюк, а не знает, — встрял дядька Бегдашич, самый старый и самый заросший мужик на стройке: по количеству дикого волоса издали его можно было принять за медоеда. — Как боров! Чтоб спокойнее был! Раз — и обрезали под корень, чего не надо.

По котловану пронесся смех.

— Дурак ты, Бегдашич, — сказал Тоша, — и шутки у тебя такие же. А у Кася такая вера. Он ведь из загорян, а им Заступник закон вполовину дал, обрезал. Глупые потому что. Весь не поймут. Потому и называются загоряне обрезанными.

Бегдашич очень обиделся на называние дураком и хотел было пустить в ход кулак да лопату, но Тоша вдруг тихим и мечтательным голосом промолвил:

— Говорят знающие люди, что в таких местах клады есть…

После такой новости Игнашка и Бегдашич побросали лопаты и сели рядом с Тошей. Игнашка прекрасно знал, что такое клады. Неподалеку от его родной деревни пахарь однажды выворотил плугом из земли тяжелый черный сундучок, полный красивых разноцветных каменьев и монет. Конечно, клад у него отобрали — из самой столицы приезжали государевы посланники, но пахарь в обиде не остался: его наградили новой лошадью и тремя мешками отборного зерна. И то правильно: на что селюку злато да каменья, а лошадь с зерном — дело нужное.

— Какие клады, Тоша? — спросил Бегдашич, озираясь и прикидывая, где бы тут мог быть спрятан клад и как его поскорее выкопать и удариться в бега. — Ты по сторонам посмотри, парень, тут кругом деревни да народ. Кто будет клад прятать в таком месте?

Тоша посмотрел на него как на скорбного разумом.

— Ты слышал, что та бумбарка сказала? — бумбарками на юге называли всех женщин приличного происхождения. — Тут был город. Кася ты не слушай. Он из обрезанных, да и сам дурак, каких поискать, только и умеет, что языком молоть. А бумбарка из самой столицы приехала, и сразу видно, что книг прочитала не одну, не другую, и всех и каждого тут по уму обгонит.

— Бабам ума не положено, — сказал Бегдашич. Он считал женщин чем-то вроде разновидности домашнего скота и искренне удивлялся тому, что они вообще умеют говорить.

— Положено или нет — это Заступнику решать, а не мне и не тебе тем более, — резонно возразил Тоша. — А я так думаю себе, что недаром бумбарка про находки спрашивала. Ей-то все про это место известно. Говорю вам точно, браты, был тут город. И кладов наверно — немерено.

Тоша бы еще долго рассуждал про клады, но тут появился хитромордый Митек, щедро раздал всем, сволочь такая, удары кнутом и велел возобновлять работу. Да и солнышко снова спряталось за облака, стало скучно и уныло. Однако Игнашка взялся за обычный труд с усиленной энергией. В том, что где-то тут, совсем рядом, зарыт клад, он не сомневался ни минуты. А когда он его выкопает — Игнашка так и представлял маленький такой сундучок из потемневшего от времени дуба — то к нему тоже приедут люди из столицы и наградят сладкими пряниками и горстью серебряных монет.

Игнашка действительно нашел клад, но совсем не такой, какой искал. Его лопата выковырнула из земли небольшую прозрачную ампулу из темно-зеленого пластика. Надписи на ампуле честно предупреждали: «Осторожно! Не вскрывать! Бактериологическая угроза!» — но Игнашка читать не умел, тем более на языках других планет. Он не заметил ампулы, а второй удар его лопаты вообще расколол тонкий пластик.

Под вечер Игнашке вполне предсказуемо стало нехорошо. Он валялся на гнилой соломе своего спального места, смотрел на Бегдашича, который сидел перед свечкой, пытаясь кое-как залатать прореху в рубахе, и чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Вдобавок, начали слезиться глаза; Игнашка протирал их кулаком, но это плохо помогало.

— Э, парень, что-то тебе не ладно, — подтвердил очевидное Тоша и благоразумно убрался спать в другой конец барака. Бегдашич посмотрел на хворого соседа и высказал предположение, что Игнашка подхватил легочный жабс: болезнь очень неприятную, но довольно быстро излечимую в хороших условиях. Разумеется, ни лекарств, ни нормальной еды никто бы Игнашке не дал, поэтому он положился на волю Заступника и постарался заснуть.

Утром его глаза слезились еще сильнее, и ко всему прочему добавился еще и кашель. Игнашка как мог оделся потеплее и вместе с верной лопатой отправился к котловану. Легочный жабс никому и никогда не давал отсрочки от работы, тем более тем, кто трудится на государевой стройке. Несмотря на отвратительное самочувствие, Игнашка работал лопатой по-прежнему быстро и ловко, и в земле ему мерещились золотые и серебряные кружочки монет.