Аальхарнская трилогия. Трилогия (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 72

— Поэтому ты и живешь дурачком, — закончила Несса свой рассказ. — Ну хоть живешь, и то хорошо.

На следующий день ее шок прошел, Несса окончательно поняла, что потеряла мать и стала изгнанницей и погрузилась в тяжелое молчание, проронив за весь день едва ли несколько слов. Тихая и сосредоточенная, она сидела возле крохотного оконца и смотрела в пустоту; изредка по ее щеке прокатывалась слезинка, Несса стирала ее ладонью и безвольно роняла руку на колени. Андрей искренне ей соболезновал, но с разговорами не лез и только под вечер, когда до него как-то вдруг дошло, что Несса за целый день не спросила о еде, предложил ей ломоть хлеба и пару отварных клубней земляшки.

Утром Андрей пошел рыбачить. Закутавшись в плащ и сидя на самодельных мостках, он смотрел на ровную темно-зеленую гладь озера, похожую на старое зеркало, и вспоминал, как ездил с Антоном на Камчатку ловить в резервации кистеперых рыб. Осенний день тогда был чистым и прозрачным, как стеклышко, а огромные рыбы захватывали наживку и прыгали на дне лодки, изгибаясь и стуча хвостами… Впрочем, и здесь клевало неплохо; насаживая на кукан очередную рыбину, Андрей думал, что со дня на день надо будет отправиться в леса — поискать лекарственных растений. В местной флоре он так и не разобрался до конца, хотя и знал, что кора баульника очень хороша при бронхите, а листками чамы следует лечить больные почки. Конечно, местные с радостью снабдили бы его мешочком трав, вот только после казни вдовы Андрей совершенно не желал отправляться в деревню. Видеть никого не хотелось.

Но по пути домой с уловом он все-таки столкнулся с деревенскими. Селюков везли с хмурыми армейцами и инквизицией; лохматый Марысь высунулся из фургона и помахал Андрею:

— Едем храм строить! Молись за нас!

Один из инквизиторов скользнул взглядом по Андрею, словно прикидывал, не закинуть ли его в повозку, но останавливаться не стал. Андрей помахал селюкам и, пока они не скрылись за поворотом, стоял и смотрел им вслед.

— В Кучках была инквизиция, — сообщил он Нессе, вернувшись домой. Девочка, сидевшая у окна, подняла голову и посмотрела на Андрея, словно не понимала, кто он и о чем толкует. Андрей сгрузил снасти в угол и кинул улов на лавку. — Начали строить храм, забрали нескольких из деревни.

Несса кивнула. Андрею было ее безумно, невероятно жаль, но он решил не предаваться сантиментам.

— Рыбу почисть, — приказал он. — Горшки на печке, за водой — к ручью. Я бы еще ушицы на обед похлебал.

Несса не шевельнулась. На ее лице красовалось истинное недоумение, допустимое разве что у дочки богача, которую какой-нибудь немытый крестьянин принуждал бы к стряпне и уборке.

— Ну-ка быстро, — велел Андрей. — Не сиди. Я еду принес, а как ее приготовить — уже дело женское. Хочешь тут оставаться — придется вносить свою долю.

Тут Несса встрепенулась и схватилась за рыбу.

— И правда, что это я…

Через несколько минут она уже гремела горшками.

…Когда очередной ком грязи налипал к сапогам, Андрей выругивался старым добрым русским матом, но делать было нечего — корни летавицы собирают в начале осени, после первых двух недель дождя, а отвар из них — лучшее средство от воспаления легких. Давным-давно профессор Мееркян уверял, что эту неприятность легко можно победить с помощью старого коньяка, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы убедиться в том, что ученый муж использует помянутое лекарство от всех болезней…

Сделав еще шаг, Андей увяз по щиколотку. Впереди начинались Ржавые болота — скучная рыжая поверхность с редкими скрюченными березками и блестящими озерками темной ледяной воды над топью, тянущейся на много лиг вперед. Кое-где виднелись кровавые брызги и разводы — это созрела красная кашка, изумительно вкусная и полезная ягода, вот только собирать ее было трудно, и не одна ягодная промыслица сгинула в этих местах, так и не донеся корзины с добычей до дома.

— Где бы взять коньяк? — задумчиво спросил Андрей сидевшую на ближайшей ветке взъерошенную птицу, осторожно высвободил ногу из жижи и медленно пошел по едва заметной звериной тропе в обход болот. Птица грустно посмотрела ему вслед, словно задумалась: чего ради тут шатается этот двуногий?

Длинные толстые стебли летавицы поднимались из грязи, как маяки, на их верхушках покачивались седые пушистые метелки, словно кого-то манили. Осторожно вытягивая корни, Андрей размышлял над старой легендой, прочитанной в одной из книг отца Грыва: летавица растет над беззаконными могилами, там, где погребены воры, самоубийцы и воины. Она пьет силу мертвых и потому вырастает выше всех лесных трав.

Вскоре заплечный мешок Андрея приятно оттягивала очень даже приличная пригоршня узловатых чистых корней. Подумав, что летавицы для первого раза достаточно, Андрей подхватил удачно приключившуюся рядом ягодку красной кашки и неторопливо побрел по тропе дальше. Примерно в получасе пути он, по старой памяти, ожидал обнаружить более-менее сухое место с зарослями круники. До чего же она ему нравилась! Ее листочки можно было заваривать вместо чая — получался прекрасный ароматный напиток, чуть терпкий, но совсем не горький. Сушеные мелкие ягоды шли в состав желудочного сбора, а летучий эфирный запах корешков совершенно не улавливался человеческим носом, зато насекомые, которых в Кучках водилось в избытке, просто не переносили его и уходили надолго.

Однако до примеченной круники Андрею дойти не удалось. То ли коварная тропка завела его неведомо куда, то ли он сам за размышлениями свернул не в ту сторону, но вскоре стало ясно, что он попал в места довольно глухие и совершенно незнакомые. Андрей остановился, поправил сидор и огляделся: ни следа его личных примет, никаких опознавательных знаков. Совершенно точно, он ни разу в этом месте не бывал, да и звериная тропка совершенно растворялась чуть поодаль. Кругом было болото — сонное, вольготно раскинувшееся болото, на котором, помимо безобидных птиц и прыгунков, изумительно похожих на земных зайцев, водились еще и громадные рогачи, и мохнатые здоровяки-медоеды. Конечно, сейчас они на людей не нападают, потому что сыты, но кому охота искушать судьбу?

Андрей как следует выматерился еще раз и, развернувшись, медленно побрел назад по собственным следам, которые еще не пропали на влажной траве. Хорошо, что до заката еще довольно долго, размышлял он, ходить в ночи по болоту — удовольствие ниже среднего. Справа возник еще один стебель летавицы; Андрей механически его вытянул, обрезал корень. Сапоги, которые ему подарили несколько лет назад в деревне для рыбалки и хождений по болоту, потихоньку начинали промокать… Да уж, ничего хорошего, наверно, летавицу придется заварить прямо сегодня.

Слева мелькнула тень — Андрей обернулся и увидел в десятке метров молодого красавца-рогача. Осторожно переставляя тонкие рыжие ноги, он шел по болоту, тихо всхрапывая и периодически наклоняясь к кочкам, чтобы подобрать особенно аппетитный листок или ягоду. Рогач был гладкий, упитанный — видно, летом не голодал. Андрей стоял и смотрел, не шевелясь и не издавая звуков: рогач шел своей дорогой, не оглядываясь на человека; увенчанная огромными ветвистыми рогами голова животного размеренно покачивалась на ходу.

А затем Андрей увидел танк.

Самый настоящий танк ТМ-2024, один из тех, которые во множестве производили на оружейных заводах Тулы для потенциальных войн на гуманоидных планетах. После того, как земляне потерпели сокрушительное поражение на крохотной планетке двойной системы Саак-са, эти танки, по одному из пунктов мирного договора, были уничтожены. В плавильные печи они, разумеется, не пошли: несусветный вой подняли экологи Гармонии, и потому старый хлам решено было захоронить на тех территориях, чьи владельцы не предъявят претензий по поводу — эта схема успешно использовалась еще с двадцатого века при захоронении ядерных отходов. Ядерные и химические отходы, кстати, тоже в массовом порядке повезли на планеты, которые не собирались заселять выходцами из метрополии, а что местные перемрут, так и бог с ними. На Земле еще со времен колоний как-то не было принято жалеть колонизируемых, а перевозка отходов стоила намного дешевле, чем их земная утилизация. Это потом, когда установилась Гармония, разумную жизнь возвели в величайшую ценность, захоронения прекратили, а перед жителями понесших ущерб планет, извинились — разумеется, не лично, тем более никто из них не узнал, что с некоторых пор живет на могильнике.