Жут - Май Карл Фридрих - Страница 52

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая

Он натужно засмеялся, пытаясь скрыть свою растерянность.

– Ваша мысль просто смешна! – сказал он. – Аладжи вам наверняка ничего не сделают; они рады, что ускользнули отсюда.

– Посмотрим! И вторая, куда более серьезная опасность поджидает нас в штольне, в том месте, где доски настелены над расщелиной в скале. Я говорю тебе, что мы не ступим на них, прежде чем тщательно их не обследуем. Быть может, они закреплены так, что посторонний, не зная, как надлежит наступать на них, угодит в пропасть. Нет, этого не случится! Что же касается круглой залы, в которой ты пророчишь опасность для нас, то мы уверены, что там с нами ничего не произойдет.

Он испустил проклятие и топнул ногой, не говоря, впрочем, ни слова.

– Стало быть, ты понимаешь, что я вижу тебя насквозь, – продолжал я. – Я знаю, что ты солгал мне. Ты постарался отвлечь мое внимание от подлинной опасности. Я не хочу с тобой препираться или наказывать тебя. Собаки лают, это положено им по природе, а собаки – это вы. Я узнал, что хотел знать, и теперь велю отправить тебя в ваш гарем. Будь здоров и напряги всю свою мудрость, дабы поразмышлять о том, как выбраться из этой пещеры. Ты же изучал геологию и, стало быть, чувствуешь себя в скалах и пещерах как дома.

Его увели, вновь связав ему ноги. После этого Халеф опять вздумал развести свой «костерчик», но я отговорил его.

Тем временем мы решили посмотреть, сколько же денег было в обоих пакетах. Халеф вынес их из комнаты, развязал и вытряхнул их содержимое на мой разложенный шарф. Мы насчитали тридцать серебряных меджидов, что составляло 600 пиастров, и еще восемь тысяч пиастров в виде золотых монет достоинством в фунт и полфунта. Если пересчитать это на немецкие деньги, то получим почти 1600 марок. Для чего Стойко взял с собой такие деньги?

Конечно, деньги снова положили в пакеты, а потом привели четверку лошадей, чтобы осмотреть их, ведь среди них имелся один превосходный скакун. Это была каурая лошадь с белым пятном на лбу, настолько красивая, что я тотчас вскочил на нее, дабы опробовать ее, пусть даже на ней не было седла. Она моментально отзывалась на шенкеля[33], но, как я сразу заметил, выучка у нее была непривычной для меня.

– Блестящая лошадка! – промолвил лорд. – Возьмем ее с собой?

– Естественно, – ответил я. – Вообще мы возьмем с собой всех лошадей, что здесь есть. Только драгоман оставит свою лошадь. Ведь он может помешать этим плутам неожиданным образом выбраться из пещеры. Забрав лошадей, мы хотя бы обезопасим себя от немедленной погони.

– Well! Тогда я попрошу себе каурую лошадь! По пути сюда я сидел, наверное, на козле; еще и теперь все мое тело ломит. Настроение у меня такое, словно я сверзился с Чимборасо[34], а напоследок еще и прокатился по непроходимой чаще. Надеюсь, вы не имеете ничего против.

– Против этого завидного ощущения в вашем теле? Ничего не имею против.

– Чушь! Я полагаю, что я поеду на каурой лошади?

– Возьмите ее, пожалуйста!

– Надолго?

– Этого я не знаю, ведь она же нам не принадлежит.

– Вы хотите и для нее разыскать хозяев?

– Может быть. Я не думаю, что углежог – настоящий хозяин этой лошади. Он ее украл. Может быть, это – лошадь Стойко.

– Послушайте, мастер, у вас есть два-три качества, которые мне показались недурственными, а вот других способностей вы лишены. Так, умение воровать, похоже, не относится к вашим талантам.

– Быть может, вы им обладаете?

– Лишний вопрос! Лорд никогда не ворует, но эту каурую лошадку я возьму с собой, не задумываясь. Мы же имеем полное право считать ее своим трофеем!

– Для любого мошенника все, что он ни найдет на стороне, тоже трофей. Уведите лошадей! Посидим у костра и посмотрим, хватит ли медвежатины на всех. Кусок лапы для Дэвида Линдсея еще имеется.

– Ба… медвежатины? Ба… медвежьей лапы? – спросил Линдсей, широко раскрыв рот.

– Конечно, сэр! Пусть Оско и Омар приведут наших лошадей, ведь у них имеется тот самый деликатес, о котором я говорил.

– Настоящая медвежатина?

– Да, мясо одного белого медведя; мы позавчера поймали его в капкан. Стоило приманить его мучными червями, и он мигом туда угодил.

– Глупость! Говорите толком, сэр! У вас впрямь с собой медведь?

– Да, нам удалось подстрелить вот такую зверюшку.

– Вот как! Вы просто обязаны рассказать об этом!

– Пусть Халеф поведает вам эту историю! Он уложил его и получил шкуру; вы можете судить по ней о том, каким же исполином был тот Топтыгин.

– Халеф, малыш? Он уложил медведя? Well! Я готов в это верить. Этот Халеф пойдет напролом, если надо совершить подвиг. Медведь здесь, на Шар-Даге! Кто бы подумал! Халеф, будь добр, доложи нам об этом приключении!

Хаджи, не мешкая, выполнил эту просьбу. Рассказывать было его главной страстью, особенно если речь шла о деле, в котором он сам принимал участие. Он начал по своему обыкновению:

– Да, господин, мы встретили медведя и прикончили этого исполина Шар-Дага. Его следы напоминали следы слона, и народы Земли содрогнулись бы, видя их. И все-таки наша пуля вонзилась ему в грудь, и наш нож пресек его жизнь. Ему уже не отведать конины и не усладить свою глотку малиной. Мы зажарили его лапы и почти уплели его правый бок. Теперь же тебе суждено узнать, каким образом нам удалось вычеркнуть его имя из книги земных перемен, дабы та половина лапы, что еще сохранилась у нас, показалась тебе вкуснее.

Как известно, Линдсей и Халеф понимали друг друга, хотя скудные познания в других языках все же мешали им объясняться. Лорд располагал небольшим запасом арабских и турецких слов, а Халеф за время нашего путешествия с Линдсеем постарался нахвататься английских выражений и запомнить их. Кроме того, если говорить было не о чем, я рассказывал малышу о своей отчизне. Из любви ко мне он очень интересовался ей. Я объяснял ему все, что было непонятно, и называл немецкими словами предметы, которые он намеревался запомнить. Таким образом, он усвоил множество немецких выражений и пристрастился прибегать к этим – в его глазах обширным – познаниям. Я дал ему повод применить их и сегодня; он с радостью им воспользовался.

Говорил он то по-турецки, то по-арабски, обильно нашпиговав свой рассказ английскими и немецкими выражениями. Последние он часто употреблял, не слишком заботясь о том, верно ли он подобрал их или нет. Получилась несусветная мешанина, над которой мы втихомолку потешались от души. Лорд выслушивал все это с очень серьезным видом, лишь иногда задавая вопрос, если Халеф, смело выказывая свои познания, сбивался на невнятицу. Впрочем, энергичные жесты, которыми малыш сопровождал свой рассказ, помогали истолковать его.

Тем временем Оско и Омар привели наших лошадей, и мы установили вертел, нанизав на нем куски медвежатины. Впрочем, Халеф отдал должное правде. Хотя он и представил свое поведение в самом ярком свете, он заявил, что его не было бы уже в живых, если бы я вовремя не подоспел с ножом.

Во время этого рассказа было сущей потехой наблюдать за мимикой лорда. Он имел привычку, особенно если рассказ его увлекал, не сводить глаз с говорившего и даже подражать его выражению лица. Так же он вел себя и сейчас. На его лице точнехонько отражалась оживленная мимика хаджи. Его глаза, брови, большой нос, широкий рот беспрестанно находились в движении, и – ввиду особенных форм его лица – это движение по контрасту с мимикой Халефа очень нас забавляло, хотя мы старались никак не выказать это.

– Well! – сказал он, когда Халеф окончил рассказ. – Вы сделали доброе дело, милый хаджи. Хотя может статься, что с вашей стороны были допущены некоторые ошибки, но вы же не испугались – в этом я уверен! Хотел бы я быть при этом! Со мной такого еще не случалось! Только я соберусь совершить что-нибудь героическое, как обязательно что-то мне помешает.

– Да, – кивнул я ему, – случилось даже, что вас схватили и заперли в сторожевую башню. Какие же героические мечтания побудили вас сломя голову помчаться в Албанию?

• Предыдущая
• 52/90
• Следующая