Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Томас Пейн - Страница 18

Но, высказывая продиктованные благоразумием правила для руководства [нашим поведением] в обществе, я не должен забывать об одном важном положении: никогда не вступать ни с кем в спор. Я ни разу не видел, чтобы кто-либо из спорящих убедил другого аргументами. Но мне часто приходилось видеть, как, разгорячившись, люди становятся грубыми и вступают в драку. Убеждение — либо результат нашего собственного хладнокровного размышления в одиночестве, либо бесстрастное взвешивание про себя того, что мы слышим от других, оставаясь сами не вовлеченными в спор. Одним из правил доктора Франклина, благодаря которому он прежде всего и прослыл милейшим человеком в обществе, было: «Никогда никому не возражай».

Если он бывал вынужден выразить свое мнение, он делал это скорее задавая вопрос, как бы для справки, или высказывая сомнение.

Когда я слышу, как кто-то высказывает мнение, которого я не разделяю, я говорю себе: он так же имеет право на свое мнение, как я — на свое это, вознаградят, поверив ему, и я не имею права лишать его этой благодарности. Если ему понадобится какая-нибудь информация, он попросит об этом, и тогда я сообщу ее в обдуманных выражениях; но если он продолжает верить своей собственной версии и проявляет желание спорить со мной по этому поводу, я его выслушиваю, но ничего не возражаю. Если он предпочитает заблуждаться, это его дело, а не мое.

Среди нас чаще всего встречаются два класса спорщиков. Первый — из числа молодых студентов, только вступивших на порог науки, со своими первыми взглядами по поводу ее основных принципов; их представления еще не содержат подробностей и вариантов, которые при дальнейшем развитии расширят их знания. Второй класс спорщиков, которых мы встречаем в обществе, состоит из раздражительных и грубых людей, пристрастившихся к политике. (Добродушие и вежливость никогда не вносят в смешанное общество вопросов, по которым, как можно предвидеть, возникнут различные мнения.) От тех и других спорщиков держись, мой дорогой Джефферсон [Рандольф] в стороне так же, как ты бы чуждался зараженных желтой лихорадкой или чумой. Находясь среди них, считай, будто ты среди больных Бедлама, больше нуждающихся в совете по части медицины, чем морали.

Будь только слушающим, будь скрытен и старайся выработать в себе привычку молчать, особенно о политике. В том беспокойном состоянии, в котором находится наша страна, никакая попытка призвать кого-либо из этих пылких фанатиков к порядку не приведет к добру ни фактически, ни в принципе. Они твердо определили свою линию поведения как в отношении фактов, в которые они будут верить, так и в отношении взглядов, согласно которым будут поступать. Поэтому проходи мимо них, как мимо рассерженного быка; не пристало здравомыслящему человеку пререкаться по дороге с таким животным.

Т. ДЖЕФФЕРСОН — Д. АДАМСУ^{1}

Монтичелло. 12 октября 1813 г.

Дорогой сэр...

Для того чтобы сравнить нравственные принципы Ветхого и Нового заветов, потребуется тщательное изучение первого, отыскание во всех его книгах нравственных предписаний и их осуществление на протяжении его истории, а также принципов, которые они доказывают. Для того чтобы оценить их по справедливости, должна быть исследована в качестве комментария к ним еврейская философия, должны быть изучены и поняты Мишна, Гемара, Кабала, Иецирах, Зогар, Кошри и их Талмуд^{2}. Брукер^{3}, кажется, глубоко вник в эти хранилища этики, а Энфильд^{4}, конспектировавший его, делает следующее заключение: «Этика столь мало объяснялась евреями, что во всей их компиляции, называемой Талмудом, есть только один трактат на темы нравственности. Их книги о нравственности главным образом состоят в подробном перечислении обязанностей. Из закона Моисея были выведены 613 предписаний, которые были разделены на два класса, утвердительный и отрицательный, 248 [предписаний] в первом и 365 в последнем. Это дает читателю некоторое представление о низком уровне нравственной философии у евреев в средние века. Добавим, что из этих 248 утвердительных предписаний только 3 рассматривались как обязательные в отношении женщин, а для того, чтобы быть спасенным, считалось достаточным в смертный час выполнить какой-нибудь один закон; соблюдение остальных считалось необходимым лишь для того, чтобы увеличить блаженство в будущей жизни. Какая ужасная развращенность чувства и нравов должна была преобладать, прежде чем к этим испорченным правилам поведения возникло доверие! Из этих сочинений нельзя составить последовательную систему учения о нравственности» (Энфильд, кн. 4; гл. 3). Иисус предпринял реформацию этой «ужасной развращенности». При выяснении чистых принципов, которым он учил, мы должны сбросить искусственные одежды, в которые их нарядили попы, исказившие их в разных формах, как орудия своего обогащения и власти. Мы должны отвергнуть платонистов и плотинистов, стагиритов и гамалиелитов, эклектиков, гностиков^{5} и схоластиков, их сущности и эманации, их логосы и демиурги, эонов^{6} и демонов, женских и мужских, и т. п. и т. п., или, проще говоря, бессмыслицу. Мы должны свести нашу книгу только к простым евангелистам, выбрав даже из них лишь слова Иисуса, отбросив двусмысленные выражения, в которые они облечены, так как часто забывалось или не понималось то, что он обронял, а за его изречения выдавались собственные неправильные представления и умонепостижимо выражалось другим то, чего они и сами не понимали. И тогда останется наиболее возвышенный и благотворный кодекс нравственности, который когда-либо был предложен человеку. Для собственной пользы я совершил эту операцию, отбрасывая стих за стихом из печатной книги и собирая материал, который, очевидно, принадлежал ему и который так же легко различим, как алмаз в навозной куче.

В результате получилось 46 страниц в 1/8 долю листа чистых, неподдельных доктрин, таких, какие проповедовали и в соответствии с которыми действовали неграмотные апостолы, апостолические отцы и христиане первого века. Их платонизированные преемники в действительности в иные времена, чтобы узаконить извращения, которые они внесли в учение Иисуса, сочли необходимым отречься от ранних христиан которые черпали свои принципы из уст самого Христа, его апостолов и современных им отцов [церкви] Они отлучили последователей этих ранних христиан как еретиков, заклеймив их позорным именем эбионитов или беггардов^{7}.

Т. ДЖЕФФЕРСОН — ДЖ. АДАМСУ

Монтичелло, 28 октября 1813 г.

Дорогой сэр...

Отрывок, который Вы цитируете из Феогнида^{1}, я думаю, скорее относится к этике, чем к политике. Все произведение представляет собой моральную проповедь, parainesis, а приводимый отрывок звучит как упрек человеку, который, занимаясь своими домашними животными, стремится повысить ценность их породы, используя для этого самых лучших самцов, но не обращает никакого внимания на улучшение своей собственной расы; человек смешивается путем брака с порочными, уродливыми или старыми из честолюбивых побуждений или ради своего благополучия. Это соответствует принципу, принятому позднее пифагорейцами и выраженному Океллом^{2} в другой форме: Peri de tes ek ton allelon antropon geneseos и т. д. — oych hedones heneka he mixis. Насколько позволяет неразборчивость оригинала, перевод этого принципа таков: «Что касается половой связи людей, как и с кем она должна происходить, то мне кажется правильным, чтобы она была чиста, соответствовала законам благопристойности и святости, происходила в браке. Прежде всего необходимо установить, что люди вступают в связь не ради удовольствия, а ради потомства. Половая способность и стремление к совокуплению даны человеку богом не ради удовольствия, а для продолжения рода. Не может рожденный смертным быть причастным к божественной жизни. Не дав бессмертия людям, бог наделил их способностью непрерывно продолжать человеческий род. Поэтому мы устанавливаем как принцип, что в половую связь вступают не ради удовольствия». Однако природа, не доверяя этому нравственному и абстрактному мотиву, по-видимому, предусмотрела более надежное средство для увековечения рода, заложив в конституцию обоих полов силу страстного желания. Любовное общение не только потворствует этому грешному побуждению, но путем брака содействует также благосостоянию и честолюбивым стремлениям; при этом не обращают внимания на красоту, здоровье, взаимопонимание или добродетель объекта, от которого будет потомство. Выбор лучшей особи мужского пола для гарема из тщательно отобранных женщин, как предлагает Феогнид, по примеру овец и ослов, несомненно, улучшит породу человека, как это происходит с грубым животным, и произведет потомство настоящих aristoi [аристократов]. Практика показывает, что моральные и физические качества человека, будь они хорошими или дурными, в какой-то степени передаются от отца к сыну. Но я подозреваю, что равноправие мужчин восстанет против привилегированного Соломона [с его гаремом] и заставит нас продолжать покорно соглашаться с amaurosis geneos aston^{3}, на что жалуется Феогнид, и довольствоваться случайными аристократами, родившимися от случайных связей. Я согласен с Вами, что среди людей существует естественная аристократия. Ее отличают природный талант и добродетель. Раньше физическая сила давала право занять место среди аристократов (aristoi). Но с тех пор как изобретение пороха посылает слабым, как и сильным, смерть от метательных снарядов, физическая сила подобно красоте, хорошему настроению, вежливости и другим достоинствам имеет лишь второстепенное значение. Есть еще искусственная аристократия, которую отличает благосостояние и происхождение; ни талантом, ни добродетелью она не обладает, иначе она принадлежала бы к первому классу. Естественную аристократию я считаю самым ценным даром природы для обучения тому, как занимать ответственное положение и управлять обществом. Действительно, было бы непоследовательно сотворить человека для участия в общественной жизни и не наделить его достаточной мудростью и добродетелью, чтобы он мог справиться с делами общества. Разве нельзя сказать, что та форма правления наилучшая, которая наиболее эффективно предусматривает чистый отбор естественных аристократов для правительственных учреждений? Искусственная аристократия — вредный ингредиент в правительстве, и следует предусмотреть средство, препятствующее получению ею власти. В вопросе о том, какое средство считать лучшим, у меня с Вами есть разногласие, но мы расходимся во мнении как разумные друзья, пользующиеся свободным проявлением разума и взаимно снисходительные к его ошибкам. Вы считаете, что лучше всего поместить псевдоаристократию в отдельную законодательную палату, чтобы не подчиненные ей органы могли препятствовать злу, которое она может совершить, и можно было бы защитить имущих от аграриев и грабительских побуждений большинства населения. Мне кажется, давать им власть с тем, чтобы помешать им наносить вред, означает вооружать их для этого и увеличивать, а не уменьшать зло. Ибо если не подчиненные им учреждения могут наложить запрет на их действия, то и они в свою очередь могут сделать то же. Зло могут причинять явное или не утверждая каких-либо предложений. Политика сената Соединенных Штатов дает достаточно примеров этому. Я также не считаю обязательным, чтобы защищали богатых, так как те в достаточной мере найдут себе путь в любой законодательный орган, чтобы себя защитить. От 15-ти до 20-ти наших законодательных учреждений за истекший тридцатилетний период деятельности доказали, что едва ли можно опасаться с их стороны какого-либо уравнивания собственности.