Дети погибели - Арбенин Сергей Борисович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая

Лев Саввич пристально поглядел ему в глаза.

– Фамилия?

– Моя-с? – телеграфист чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Акинфиев. Иван Петров. Из дворян-с.

– И с генералом Дрентельном, значит, вы давно знакомы?

– Точно так-с. Только раньше, осмелюсь сказать, шапочно, когда они ещё Измайловским полком командовали.

– Измайловским, значит… Ну, так вот что я вам скажу, любезный: подите прочь.

Телеграфист на секунду онемел. Потом отшатнулся, выговорил побелевшими губами:

– Да-да, я понимаю-с… Время такое… Никому верить нельзя…

– Вы – провокатор, – перебил его Маков. – Ни с каким Акинфиевым Филиппов не работал. А с кем он работал – я вам не скажу. Понятно вам?

– Понятно… – прошептал Акинфиев. Съежился, начал неловко и торопливо засовывать свёрток в карман пальто. Свёрток почему-то никак не хотел умещаться в кармане. – Простите, Бога ради… Я ведь от чистого сердца… Душа болит от всего, что замышляют эти.

Он потоптался, развернулся, и сделал несколько неровных шагов, – сапоги утопали в снегу выше щиколотки. И вдруг обернулся.

– Господин Филиппов, земля ему пухом, работал с Петенькой.

Он как-то жалко улыбнулся и неровной, подпрыгивающей походкой устремился между оградок к тропинке. Маков негромко сказал:

– Постойте.

Телеграфист замер.

– Петенька – это вы?

– Я-с… Сынок у меня был – Петенька. Погиб на Кавказе, в стычке с горцами. Подпоручика только, по выходе из Инженерного училища, успел получить…

– Хорошо, – проговорил Маков, всё еще сомневаясь. – Дайте мне эти ваши бумаги. И учтите: я шуток не люблю.

Бумаги Петеньки, которые Маков просмотрел вечером в своём домашнем кабинете, оказались такими, что, будь в них правды даже только десятая часть – и этой части хватило бы, чтобы взорвать всю Россию. И куда могли повести ниточки дальше? Страшно подумать.

И ещё одна мысль не давала покоя: почему эти бумаги Петенька не передал Филиппову? Господи, – Маков перекрестился. Вот времечко: никому нельзя верить. Ни-ко-му.

А потом похолодел от другой мысли: ведь Филиппова сначала допросили перед тем, как убить. Что именно они успели выпытать у Филиппова? Знал ли он, что везут его убивать? Если знал, – то, конечно, мог рассказать о многом…

Маков долго не мог уснуть в эту ночь.

Утром Макова ждала еще одна неприятная новость: в МВД поступила записка из жандармского СПб Управления с уведомлением о том, что дело об убийстве Филиппова должно быть передано из ведения судебного следствия в Третье отделение «ввиду явно политического характера преступления». Бумага была подписана полковником Комаровым и завизирована Дрентельном. Никаких обоснований того, что убийство совершено по политическим мотивам, не указывалось.

Маков, читая записку, багровел.

«Политические мотивы! Именно политические! Рыльце, видно, сильно в пушку! Ну да мы еще посмотрим…»

Маков приказал составить подробное изложение мотивов, опровергающих политический характер убийства и доказывающих, что Филиппов был убит грабителями.

Начальник департамента полиции Извеков стоял навытяжку, а Маков, расхаживая по кабинету, говорил:

– Копии протоколов свидетельских показаний. Копию первичного досмотра. Всех свидетелей перечислите поимённо, с указанием адресов. Опись украденного у Филиппова имущества. Характер ранения, – он ведь ножом зарезан, как мне сказали? Обычным ножом, с каким на Обводном каждый второй бродяга ходит. Всё это приложите к записке. Снеситесь с полицией при градоначальнике, затребуйте все сведения об убийстве. А также с судебным следователем. И, сделайте одолжение, Иван Иванович, – составьте записку как можно скорее.

– На высочайшее имя?

– Да. С копией для министерства юстиции, графу Палену – лично.

Извеков удивлённо приподнял брови, но промолчал.

– Вероятно, Лев Саввич, раньше сегодняшнего вечера не успеем… А то и до утра…

– До утра? Утром уже поздно будет! – повысил голос Маков. – Если сегодня в полиции появятся жандармские ищейки, – они вытащат все бумаги, – и потом их уже не разыщешь!

– Немедленно распоряжусь, ваше высокопревосходительство! – официально ответил Извеков.

Глядя ему в спину, Маков подумал: «Нет, этот не выдаст… Разве что… купят?»

Дежурный адъютант доложил: в приемной дожидается городовой по фамилии Кадило.

– Ах, да!.. Совсем из памяти выпало… Пусть войдёт.

Маков ещё не решил, что делать с этим каретником. Но, едва вспомнив это слово – «каретник», – тут же и понял, что нужно сделать.

Кадило был свеж, румян и бодр, как и положено петербургскому городовому.

– Ну, как служба, Кадило? – спросил Маков.

– Служу царю и Отечеству!

– Молодец!

– Рад стараться! – гаркнул Кадило так, что стакан на подносе звякнул о графин.

Маков показал ему жестом: садись, мол. Кадило снова присел на самый краешек кресла, да так осторожно, словно боялся провалиться в мягкую бездонную обивку.

– Значит, вот что… Опиши-ка мне ещё раз ту карету, в которой Филиппова увезли.

– Каретка, значит, так себе, видно, что нанятая. Дверка ободрана… – Кадило замолчал, морща лоб. – Темно было, ваше высокопревосходительство. Да я и не очень смотрел: слышу, вроде знакомцы господина Филиппова, приглашают к ним в карету присесть.

– Та-ак… – Маков встал, опершись руками о стол. – Значит, эту карету ты уже отличить не сможешь?

Кадило помялся.

– Должно быть, не смогу. Обычная городская, чиновники для выезда нанимают…

– Чиновники-то – те с кучером нанимают. А тут что за кучер был?

Лицо Кадило внезапно просветлело:

– А ведь и правда! Кучером-то был не простой извозчик! Я их, извозчиков, навидался! Сидят на облучке – кулём, руки между колен. Когда седока ждут – завсегда так сидят. Так, извиняюсь, легше нижнему, значит, месту, и спина не затекает. А тот сидел прямо, даже не смотрел, кого в карету сажают. Должно, из военных…

– Из военных. А не из жандармов?

Маков снова сел, побарабанил пальцами по столу.

– М-да… – сказал. – Значит, в этом деле ты мне не помощник…

Кадило стоял прямо, – подскочил ещё одновременно с Маковым, извиняющимся голосом пролепетал:

– Ну… Разве ещё что… В карете женщина была. Духами дамскими больно уж несло.

Маков внимательно посмотрел на Кадило, думая уже о чём-то другом. Снова поднялся:

– Женщина, говоришь? Не из панельных ли девиц?

– Не могу знать! А только духи не простые, не те…

– Вот как. А! Ты же проституток, как и извозчиков, много перевидал… Ладно, Кадило, ступай на службу. Квартальному скажешь: вызывали в министерство показания сверять. Пропуск у дежурного подпишешь, – покажешь квартальному. И вот что… О том, что было здесь… – Маков взглянул в лицо Кадило, – …и когда вы с Филипповым по каретным дворам ходили – никому ни слова. Понял? Это государственная тайна. Даже своей вдовушке… Чухонке, как бишь её… Ни гу-гу. Понял ли?

– Понял, ни гу-гу! – зардевшись, но браво ответил Кадило. – Не извольте беспокоиться, а дальше меня не выйдет.

Маков обошёл вокруг стола, подал серый канцелярский конверт.

– Это – за службу. Купишь новую шинель, сапоги… Конфект чухонке своей…

– Рад стараться! – ещё громче гаркнул Кадило, и ловко спрятал конверт – Маков даже не заметил куда.

Пока бумаги будут ходить в Зимний и обратно, Маков должен был сделать ещё одно необходимое дело.

Он вызвал правителя канцелярии, но получил известие, что правитель прихворнул. Пришлось иметь дело с его заместителем Зайцевым.

– Необходимо произвести выемку всех бумаг господина Филиппова, – сказал Лев Саввич Зайцеву.

Зайцев, смуглый от природы, с лицом, словно высеченным из древнего камня, молча кивнул.

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая