Земля-пустыня - Мацумото Сэйте - Страница 4

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая

— Прочитала письмо, и сразу захотелось зажечь поминальную палочку, — сказала Сэцуко, возвращая Такако письмо.

— Спасибо тебе, — поблагодарила Такако и провела ее в комнату, где находился домашний алтарь. На алтаре стояла фотография Ногами того времени, когда ему присвоили звание первого секретаря. На его губах застыла легкая улыбка, сквозь узкие веки смотрели живые глаза.

— Кто доставил останки дяди в Японию? — спросила Сэцуко.

— Господин Мурао. Он служил в том же представительстве, что и муж. Теперь он начальник отдела в департаменте стран Европы и Азии.

— Вы встречались с ним с тех пор?

— По приезде в Японию он дважды заходил, зажигал поминальные палочки.

По-видимому, этот Мурао навестил семью своего сослуживца по обязанности, а потом, вероятно, закрутился на работе и забыл о них, подумала Сэцуко.

Такако в свое время рассказывала Сэцуко, о чем тогда говорил господин Мурао, передавая ей урну с прахом покойного мужа.

В последние месяцы, когда поражение Японии становилось все более очевидным, Ногами, по его словам, развил в нейтральной стране активную дипломатическую деятельность. Одна из стран оси — Италия — уже капитулировала перед армией англичан и американцев, Советский Союз наносил один за другим мощные удары по германской армии. Ситуация складывалась так, что при всем желании нельзя было и предположить, будто у Японии оставались какие-либо шансы на победу. И задача Ногами состояла в том, чтобы действуя через нейтральную страну, постараться добиться выгодных для Японии условий мира. Предполагалось достигнуть этой цели путем переговоров с союзными державами.

Однако почти все, с кем вел переговоры Ногами, были на стороне противника и не сочувствовали Японии. Отсюда можно понять, какие трудности испытывал японский дипломат. И он не выдержал. Болезнь поразила легкие, и, когда Ногами поместили в больницу, от этого еще недавно цветущего человека остались лишь кожа да кости.

Извещение о его кончине было передано японскому представительству через министерство иностранных дел Швейцарии. Господин Мурао, специально отправился туда за останками Ногами, но шла война, и на дорогу потребовалось немало времени. Когда он прибыл в Швейцарию, Ногами уже кремировали, и Мурао передали только его прах.

В больнице Мурао сказали, что умер Ногами спокойно, но в последние дни очень тревожился за судьбу своей страны.

Вместе с прахом ему вручили и завещание покойного, адресованное жене. В завещании главным образом говорилось о воспитании Кумико, однако покойный давал в нем совет и жене — выйти замуж вторично. Сама Сэцуко этого завещания не читала, но ее мать, видевшая его, подробно пересказала ей его содержание.

Спустя несколько дней после того, как Сэцуко навестила тетку, ей позвонила Кумико.

Она поблагодарила за подарки и спросила, правда ли, что Сэцуко видела в книге посетителей фамилию, написанную почерком отца.

— Правда, — ответила Сэцуко и улыбнулась: Кумико, должно быть, хочет все узнать из первых рук.

— Расскажи мне все подробно, — попросила Кумико.

— К моему сожалению, больше того, что я говорила твоей маме, я ничего не знаю, — как можно мягче ответила Сэцуко, боясь разочаровать девушку, безумно любившую отца.

— Тогда разреши прийти к тебе завтра, если я, конечно, не помешаю твоему мужу.

— Завтра его не будет, у него какие-то дела в университете.

— Вот и прекрасно, это даже лучше, что его не будет. Есть одно дело, о котором мне неудобно при нем говорить.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет! Просто я хотела зайти вместе со своим другом. Он работает в газете и очень заинтересовался тем, что ты обнаружила в Наре.

— Он работает в газете?

— Противная! Мама ведь тебе уже все сказала! — воскликнула Кумико.

Повесив трубку, Сэцуко встревожилась: почему это газетный репортер вдруг проявил интерес к ее открытию?

Когда она вечером поделилась своим беспокойством с Реити, тот, развязывая галстук, недовольно поморщился:

— Вот что бывает, когда начинают болтать глупости. Нынешних газетчиков хлебом не корми — только подавай сенсацию.

Но Сэцуко не считала, что подобное происшествие может послужить темой для сенсации.

— Так-так, значит, у Кумико появился возлюбленный. — Реити заинтересовался именно этой новостью.

— Сегодня, кажется, придет Кумико со своим репортером, — вспомнил Реити, собираясь в университет.

— Постарайся пораньше вернуться, чтобы их застать, — попросила Сэцуко.

— Очень жаль, но как раз сегодня мне придется задержаться. Ты извинись за меня, — сказал Реити и, взяв свой старый портфель, ушел.

Соэда оказался совсем не таким, каким Сэцуко рисовала в своем воображении газетного репортера. На первый взгляд он смахивал на обычного служащего какой-нибудь фирмы. Отличали его лишь косматые, небрежно причесанные волосы. Держал он себя учтиво, с достоинством и довольно сдержанно.

Соэда подал свою визитную карточку, из которой Сэцуко узнала, что зовут его Сеити и служит он в солидной газете. Одет он был скромно, но со вкусом. Высокий рост и мужественное лицо создавали впечатление определенной надежности. Он вовсе не был похож на тип газетчика, готового погнаться за любой сенсацией.

После того как хозяйка и гости перекинулись несколькими словами о погоде и обменялись последними новостями, Кумико заговорила о цели их визита:

— Сестрица, я тебе уже говорила, что Соэда заинтересовался тем, что тебя поразило в Наре. Тебе не трудно все это повторить?

— А вам мое открытие не показалось странным? — спросила Сэцуко у Соэды.

— Нет, просто меня оно очень заинтересовало, — серьезно ответил юноша.

Сэцуко взглянула на Соэду, большие глаза юноши излучали доброжелательность.

— Кое-что о судьбе господина Ногами мне удалось выяснить, — продолжал Соэда. — Нашел я и официальное сообщение о его кончине, и, полагаю, это сомнения не вызывает. Тем не менее рассказ Кумико о том, что вы обнаружили в нарских храмах, вызвал у меня странное чувство.

— Почему? — удивленно спросила Сэцуко.

— В общем-то, серьезной причины нет, — спокойно ответил Соэда, — но меня удивило совпадение: фамилия, написанная почерком Ногами, обнаружена именно там, где он любил бывать при жизни. И мне захотелось услышать от вас подробности вашего посещения Нары.

Почему этот юный репортер заинтересовался Ногами, соображала Сэцуко. Может, он просто хочет больше узнать об отце своей невесты? Но тогда зачем ему было искать встречи с ней? Обо всем, что он хотел узнать, он мог бы спросить у Кумико и ее матери.

— Но все-таки, почему вас это заинтересовало? — спросила Сэцуко.

— Для меня важно все, что касается людских судеб, — ответил Соэда.

Сэцуко эти слова не показались высокопарными, может потому, что гоноша держался удивительно скромно, а может благодаря серьезному тону, каким они были сказаны.

В самом деле, задача газетчика, видимо, в том и состоит, чтобы изучать человеческие судьбы. И Сэцуко показалось, что этот юноша испытывает то же самое странное чувство, какое охватило ее, когда она увидела так поразивший ее почерк. Правда, чувство это, вероятно, возникло у него по другой причине, в результате хладнокровного анализа фактов. И хотя у Сэцуко не было каких-то особых оснований для такого предположения, она поверила в это инстинктивно, приглядываясь к Соэде.

В общих чертах Соэда уже кое-что знал со слов Кумико, но только в общих чертах, и Сэцуко ничего не оставалось, как подробно рассказать о своем путешествии в Нару. Соэда слушал внимательно, делая иногда короткие заметки в блокноте.

— Любопытно, что фамилия, написанная почерком, столь похожим на почерк господина Ногами, обнаружена в тех храмах, какие он больше всего любил. Я, конечно, не думаю, что отец Кумико жив. И все же у меня возникло желание более подробно узнать о его последних днях, — сказал Соэда, выслушав рассказ Сэцуко. — Дело в том, что я уже давно хочу заняться исследованием деятельности японских дипломатов во время войны и ваш рассказ вновь возбудил профессиональное любопытство репортера к этой теме.

• Предыдущая
• 4/62
• Следующая