Все лучшие повести о больших приключениях - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/79
• Следующая

— Распишитесь, дядя Костя.

Дядя Костя взял карандаш двумя пальцами, как берут швейную иглу, и что-то вышил на разлинованном листе бумаги.

— А это ваши хендрики, девочка Люся.

Люсе тоже дали два пластмассовых пакета. И она тоже расписалась.

Дядя Костя вышел из кабинета. И было видно в окно, как он выкатывал с участка большую тележку на резиновом ходу.

— У него мать болеет, — сказал дир. — Ему очень нужны хендрики.

Дир помолчал, а потом сказал:

— Девочка Люся, нам срочно требуются эвкалиптовые листья, чтобы кормить Плюмбум-Чоки.

— Да, я постараюсь их купить, — ответила Люся.

— И еще. Вы обещали с папой поговорить про комиссию. Они нас замучили. Все спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?», «Покажите места общего пользования», «По какой программе у вас идут занятия?». Мы им все рассказываем, а потом, когда они уезжают, мы им вслед включаем забыванты на всю мощь. Они отъедут на два километра и снова возвращаются. И спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?».

— Я не успела поговорить с папой, — сказала Люся. — Но теперь у вас есть телефон. Вы позвоните мне, а я все узнаю.

Еще Люся поговорила про свою любимую подругу Киру Тарасову. Что ее тоже можно привлечь к работе. Конечно, в тактичной форме. Она молодая, но очень обещающая обманистка. Ни одного слова не скажет, чтоб не приврать. Но никогда в этом не признается.

Дир отказался:

— Девочка Люся. У нас сейчас очень трудное положение. Мы не можем увеличивать связи с городом. Вы видели, что делается возле добродушей и забывантов?

— Уважаемый дир, я много раз слышала про добродуши и забыванты. Но я так и не знаю, что это такое.

— Это такие устройства для снятия раздраженности и злости. Они висят незаметно на деревьях вокруг поселка. Мы же не обычный интернат. И злые люди могут принести нам вред. Добродуши снимают агрессию с выходящего. А чтобы о нас поменьше рассказывали, вслед уходящим включаются забыванты.

— И на меня включается добродуш? — спросила Люся.

— На вас не включается. Вы без добродушей добрая. Поэтому вас и пригласили с нами сотрудничать. И очень многие люди добрые и веселые, как вы. Но все-таки еще есть… всякие там… Темнотюры…

Он прошелся по комнате.

— Против них мы и ставим добродуши. Но вот что получается. К этим добродушам потянулись плохие люди. Они успокаиваются под добродушами. От них уходит злоба на окружающий мир и ненависть. Им становится легче дышать, а нам-то не легче! Когда пойдете домой, девочка Люся, обратите внимание!

— Хорошо, — сказала Люся.

— Вот вам на всякий случай жахтрилевая обойма. В случае опасности достаньте одну косточку. И бросьте. Это сушеные жахты. На свету они мгновенно взрываются.

По дороге к станции Люся все время обращала внимание. Да, у некоторых деревьев кучками сидели на траве небритые личности. В основном мужчины.

Вид у них был не самый товарный. Иногда в городе таких людей милиционеры приводят на разгрузку вагонов или на подметание улиц. Народ коротко и весело называет их пятнадцатисуточниками.

Они поглядывали вверх, на вершины деревьев. Так курортники на пляже улыбаются солнцу.

Люся подумала:

«Плохо, что у нас есть такие люди. Наверное, в стране у Мохнурки таких людей нет. Интересно, а где находится эта страна?»

В электричке она занималась.

Не успела Люся решить задачку по арифметике, как электричка протарахтела положенные до Москвы километры.

По дороге с вокзала Люся зашла в большую новую стеклянную аптеку на своей улице.

Аптека перед закрытием была пуста и загадочна. Казалось, когда уйдут последние посетители и закроются двери, здесь станут танцевать старинные красивые медицинские привидения.

— У вас есть эвкалиптовые листья? — спросила Люся у женщины-аптекаря за прилавком.

— Есть, — ответила женщина. — Развесные и в пачках.

Тут она заметила у Люси пакеты с красными крестами.

— Что это у тебя в руках? Неужели хендрики?

— Да, хендрики, — ответила Люся.

— И много тебе надо эвкалиптовых листьев?

— Много, — сказала девочка. — Чтобы целую неделю кормить эвкалиптового медведя.

— Хорошо, — сказала женщина. — Я тебе дам столько листьев, что ты сможешь кормить двух медведей в течение месяца. Только ты отдашь мне один хендрик.

— Я согласна, — сказала девочка-учительница.

— Тогда приходи послезавтра в это же время, — предложила женщина-аптекарь. — Я работаю во вторую смену. И пожалуйста, хендрик никому не отдавай. Хендрик — это очень редкое и дорогое лекарство.

Как это странно получается. Забот у Люси поприбавилось. А учиться она стала лучше. Не столько больше стала знать, как лучше соображать.

Она научилась брать учебник и смотреть на него без страха.

А когда она стала больше понимать, учиться ей стало больше нравиться. Кто бы мог подумать — Эмилия, завуч, оказывается, имеет потрясающую собаку, эрдельтерьера. И катается в парке на велосипеде. А собака бежит рядом и ни на кого не бросается.

А учитель Косолапов — не просто учитель, а кандидат исторических наук. Он с ректором в университете поссорился и перешел в школу к ребятам. Он говорит:

— Если мы не возьмемся серьезно за воспитание молодежи, у нас не только в университете, у нас в Госплане бестолковые люди окажутся. А люди, которые хорошо историю знают, не то что на работе, они в личной жизни не допустят ошибок. Столько у них отрицательных примеров перед глазами.

Во вторник Люся даже взяла Киселева на буксир. И Карину Мариношвили. Она стала с ними заниматься.

Во время учения Киселев все ее смешил.

— Я, — говорит, — математику учить не буду! Я решил стать эскимосом. А точнее, эскимосским охотником. Там, на севере, другая жизнь идет. Чем ближе к Северному полюсу, тем меньше математики нужно и всяких знаний. Я уже научился сырое мясо есть.

Такой веселый муж попадется — наплачешься.

А Карина сказала:

— Ты лучше грузчиком иди на холодильный комбинат. Там без всяких знаний ящики с тушенкой будешь таскать. И сырого мяса там тоже завались.

Люся заставляла эскимосского Киселева рисовать график роста поголовья оленей. Сначала их было х. Потом у всех олених, то есть х, стали рождаться иксики. По одному в день. Сколько оленей стало у неформального эскимосского пастуха Киселева-бельды к концу осеннего сезона?

И Киселев через оленей легко математику понимал. А Мариношвили через оленей ничего не схватывала.

Ей пришлось все через кофты объяснять и через пуговицы. На склад х ящиков с кофтами завезли. На каждой кофте х пуговиц. Сколько было всего кофт, если, когда их съела моль, 100 пуговиц осталось?

Через кофты и пуговицы задачи быстро до Карины доходили.

В это время папа с работы пришел.

Они с Киселевым стали в шахматы играть. И папа все приставал к Киселеву — какие проблемы сейчас волнуют молодежь десяти лет? А Киселев отвечал, что он не знает. Потому что он — молодежь одиннадцати лет.

Люся у папы спросила:

— Папа, скажи, пожалуйста, если комиссии в одно место приезжают постоянно, это хорошо или плохо?

Папа оторвался от шахмат:

— Я не очень понял вопрос. Повтори, пожалуйста.

— Допустим, папа, за городом есть школа. Не совсем обычная, со звериным уклоном. В эту школу стали постоянно комиссии приезжать. Это хорошо или плохо? Что теперь будет?

— Трудно ответить сразу, — сказал папа. — Но опыт показывает, если комиссии стали приезжать, значит, что-то будет. Или эту школу начнут расширять и изучать, или быстро закроют.

— Почему так, папа?

— Потому что комиссии делают выводы. Выводы бывают или плохие, или хорошие. Если выводы хорошие, школу будут увеличивать, строить новые корпуса, усиливать звериный уклон. Если выводы будут плохие, школу тихонечко прикроют. И про звериный уклон забудут.

• Предыдущая
• 49/79
• Следующая