Странствие Бальдасара - Маалуф Амин - Страница 65

• Предыдущая
• 65/94
• Следующая

Переводчик — французский священник родом из Тулузы, просит именовать себя «отцом Анжем». Его присутствие возле Али удивило меня, пока они не заговорили по-персидски. Мне не удалось узнать о нем ничего больше, потому что он удалился сразу же после того, как господин сказал ему, что мы сможем беседовать по-арабски.

В этот вечер любезный хозяин рассказал мне одну из самых странных историй: будто бы с начала этого года каждую ночь с небосклона исчезает несколько звезд. Достаточно, сказал он мне, понаблюдать за небесным сводом в полной темноте, сосредоточившись на местах большого скопления звезд, чтобы убедиться, что некоторые из них внезапно гаснут и уже не загораются снова. Он, кажется, убежден в том, что небо в этом году мало-помалу опустеет и в конце концов сделается совсем черным.

Чтобы проверить его слова, добрую половину ночи я просидел на палубе, запрокинув голову и разглядывая небеса. Я попытался не сводить взгляда с выбранной точки, но каждый раз мои глаза затуманивались. Через час я замерз и отправился спать, так ни в чем и не удостоверившись.

18 мая.

Я передал басню о звездах своему венецианскому другу, а он расхохотался даже прежде, чем я закончил рассказ. К счастью, я ничего не сказал о том, насколько живо задела меня эта история. И к счастью, мне хватило мудрости не знакомить друг с другом моих попутчиков.

Продолжая насмехаться над толками о конце света, Джироламо сообщил мне вещи, которые не могли меня не обеспокоить. Я испытываю при нем такую же болезненную неловкость, какую переживал когда-то давно, разговаривая с Маимуном. С одной стороны, мне бы очень хотелось разделить его спокойствие и презрение ко всяческим суевериям, что заставляет меня подчеркнуто одобрять его слова, но в то же время мне не удается помешать этим суевериям, даже самым нелепым из них, вить гнездо в моем мозгу. «А что, если эти люди правы?», «Если их предсказания подтвердятся?», «А если до конца мира и в самом деле осталось только четыре месяца?» — эти вопросы поневоле кружатся у меня голове, и хотя я уверен в их бесплодности, мне не удается от них отделаться. Это доставляет мне огорчение, я испытываю стыд, двойной стыд. Стыд за то, что я разделяю опасения невежд, и стыд за то, что я так горячо соглашаюсь с моим другом, утвердительно кивая головой на все его речи и отрицая их в своем сердце.

Вчера вечером я снова испытал те же чувства, пока Джироламо рассказывал мне о неких московитах, которых называют «капитонами» 53 и которые стремятся к смерти, как он сказал, «потому что убеждены, что Христос уже совсем скоро вернется в наш мир, чтобы установить здесь Свое Царствие, и они хотели бы принадлежать к числу тех, кто последует за Ним, а не оказаться среди множества грешников, что будут поражены Его молниями». «Они считают, что всем миром сейчас правит Антихрист, что вся земля населена проклятыми, даже сама Московия и их Церковь, молитвы и обряды которой они более не признают. Их вождь велит им умирать с голоду, потому что так они не навлекут на себя вину за самоубийство. Но некоторым из них кажется, что времени уже почти не осталось, и они, не колеблясь, спешат тягчайше презреть божественную заповедь. Не проходит ни одной недели без того, чтобы с одного или другого края этой обширной страны не сообщали самые ужасающие вести. Эти люди собираются более или менее многочисленными группами в церкви или даже в простом сарае, запирают двери и добровольно предают себя огню, умерщвляя себя и сгорая целыми семьями под пение молитв и истошные детские крики».

Эти картины неотступно преследуют меня с той самой минуты, как их вызвал рассказ Джироламо. Я думаю о них день и ночь и беспрестанно спрашиваю себя, мыслимо ли, что все эти люди умирают ни за что. Возможно ли, в самом деле, так обманываться и приносить в жертву свою жизнь лишь из ошибки в убеждениях? Я могу испытывать к ним только уважение, но мой венецианский друг говорит, что совершенно его не чувствует. Он сравнивает их с невежественными животными и осуждает их поведение, называя его глупым, преступным и богохульным. Более того, он ощущает к ним некоторую жалость, но эта жалость покрыта коркой презрения. А когда я признался ему, что считаю его суждение жестоким, он возразил, что никогда нельзя быть более жестоким к тем, кто так жесток к себе, к своим женам и детям.

19 мая.

Хотя угасание звезд, кажется, трудно проверить, история, рассказанная моим персидским другом, показала то, что он, почти так же, как и я, постоянно думает об этом проклятом годе.

Нет, не так, как я, гораздо больше, чем я. Я до сих пор еще разрываюсь на части между любовными делами, торговлей, привычными заботами, мне каждый день приходится подстегивать свою лень, чтобы не отказаться от погони за «Сотым Именем». Я размышляю об Апокалипсисе время от времени, я думаю об этих вещах, не слишком-то в них веря, скептицизм, разбуженный во мне отцом, хранит меня от переизбытка Веры, — или, может, надо было бы сказать, что скепсис отвергает постоянство, будь то следование рассудку или поиск химер.

Но вернусь к моему «принцу» и другу, он перечислил мне сегодня все предсказания, скопленные им о нынешнем годе. Они пришли со всех сторон света и весьма многочисленны. Некоторые из них мне знакомы, другие — нет или знакомы не слишком хорошо. Он знает гораздо больше меня, но и мне ведомо кое-что, чего не знает он.

Прежде всего, конечно, это предсказания московитов и иудеев. А также сектантов из Алеппо и английских фанатиков. И самые недавние — одного португальского иезуита. А еще — и в его глазах они самые тревожные — прорицания четырех величайших астрологов Персии, которые обычно никогда ни в чем не соглашались и оспаривали благосклонность своего государя, а теперь все они будто бы в один голос утверждают, что в этом году люди станут называть Господа его иудейским именем, как называл его некогда Ной, и что случится то, что не случалось уже со времен Ноя.

— Новый потоп поглотит землю? — спросил я.

— Да, но на этот раз — потоп огненный!

То, как мой новый друг произнес эти последние слова, напомнило мне моего племянника Бумеха. Тот пророчествовал и предвещал неисчислимые бедствия таким же торжествующим тоном. Можно подумать, что Создатель, почтив их своим доверием, пообещал им тайно избавление от несчастий.

20 мая.

Весь вечер я обдумывал слова персидских астрологов. Не столько из-за угрозы нового потопа, о котором говорится во всех пророчествах о конце света, сколько из-за упоминания имени Бога и в особенности из-за намека на его иудейское имя. Полагаю, что это тот священный тетраграмматон 54, который — если я правильно прочел об этом в Библии — не может произносить никто, кроме первосвященника, и то только один раз в год, в святая святых, в день Искупления. Что же произойдет, если тысячи людей по требованию Саббатая начнут по всему миру выговаривать вслух это неизреченное имя? Не прогневят ли они этим Небеса настолько, что земля и все, кто населяет ее, будут уничтожены?

Эсфахани, с которым я долго спорил сегодня, видит это совсем по-другому. На его взгляд, когда люди произносят неизреченное имя, то вовсе не для того, чтобы воспротивиться воле Господа, а, напротив, чтобы приблизить ее свершение, приблизить конец времен, приблизить освобождение; и, кажется, его нисколько не беспокоит то, что этот так называемый мессия из Смирны ратует за это всеобщее поругание Закона.

Тогда я спросил его, не может ли, по его мнению, тетраграмматон, открытый Моисею, быть тем самым Сотым Именем Аллаха, которое разыскивают некоторые толкователи Корана. Мой вопрос ему так понравился, что он положил мне правую руку на плечо и, почти подталкивая, заставил пройти рядом с ним несколько шагов, так, что я даже покраснел из-за этой проявленной им вольности.

• Предыдущая
• 65/94
• Следующая