Странствие Бальдасара - Маалуф Амин - Страница 34

• Предыдущая
• 34/94
• Следующая

Туман опять сгустился, и у меня в висках пульсирует кровь.

Среда, 9.

В полдень темно, как на закате, но корабль уже не трясет. Люди не общаются друг с другом, а когда все же разговаривают, то тихими и боязливыми голосами, будто свита в присутствии короля. Над нашими головами низко летят альбатросы и еще какие-то другие неизвестные птицы с черным оперением, испускающие неприятные крики.

Я застал Марту в слезах. Она не хотела назвать мне причину и утверждала, что это только от усталости и тревог путешествия. Когда я начал настаивать, она наконец призналась:

— С тех пор как мы вышли в море, что-то говорит мне, что мы никогда не доплывем до Смирны.

Предчувствие? Или эхо ее тревог и всех этих несчастий?

Я быстро заставил ее замолчать, прикрыв ей рот рукой, будто мог помешать этим словам улететь в эфир и достигнуть ушей Всевышнего. Я стал умолять ее никогда больше не произносить подобных фраз на корабле. Не стоило бы мне настаивать и принуждать ее говорить. Но — Господи! — разве мог я догадаться, ведь она была совсем лишена суеверных страхов? Не знаю, должен ли я восхищаться этим ее свойством или опасаться его?

Хатем и Хабиб все время шепчутся — то серьезно, то весело — и замолкают, как только я оказываюсь рядом с ними.

Бумех же прогуливается по палубе с утра до вечера, погруженный в непостижимые размышления. Молчаливый, ушедший в себя, в уголках губ — отстраненная улыбка, которая вовсе не улыбка. На лице у него все тот же светлый пушок, в то время как его младший брат бреется уже три года. Может, он даже не смотрит на женщин. Впрочем, он ни на кого и ни на что не смотрит: ни на мужчин, ни на лошадей, ни на драгоценности. Он знаком только с кожей книг. Несколько раз он прошел мимо, не заметив меня.

Но сегодня вечером он зашел ко мне и задал загадку:

— Знаешь семь церквей Апокалипсиса?

— Я уже читал о них, это — Эфес, и Филадельфия, и Пергам, думаю, и Сардис, и Фиатира…

— Да, так, Фиатира, та, которую я забыл.

— Подожди, их же только пять!

Племянник вдруг начал произносить наизусть, словно про себя:

— «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа. Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: …то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Эфес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию» 33.

Боже мой! Как же я забыл Смирну?

Пятница, 11.

Предчувствие Марты обмануло ее, мы добрались до Смирны.

Так как ноги мои сейчас стоят на твердой земле, я могу наконец написать это не дрожащей рукой: во все время плавания у меня было то же чувство, что и у нее. Даже больше, чем чувство, — жестокая уверенность. У меня внутри все сжималось, но я храбро старался скрыть это от других. Да, мне казалось, что я взошел на корабль, чтобы совершить свое последнее путешествие. Быть может, это все же и есть мое последнее путешествие, но оно не закончится прежде нашего прибытия в Смирну. Пока мы плыли, я спрашивал себя только, когда наступит конец. Вначале, когда разразилась буря, я был убежден, что мы погибнем в кораблекрушении. Потом, по мере того как море и небо успокаивались и в то же время затягивались мрачной темнотой, мои сомнения сделались таковыми, что я все меньше мог бы сознаться в них. Я больше не испытывал обычных страхов, как всякий, кто плывет на корабле: не глядел на горизонт, следя, не появятся ли пираты, или грозовые тучи, или пресловутые чудища, я не боялся ни пожара, ни эпидемии, ни морских течений, ни падения за борт. Не было больше ни горизонта, ни бортов корабля. Ничего, кроме этих бесконечных сумерек, этого липкого тумана, этого низкого облачного неба — неба конца света.

Уверен, что все мои спутники чувствовали то же самое. Я догадывался об этом по их взглядам приговоренных за неверие, по их шепоту. Я также видел, как поспешно сошли они на берег.

Слава богу, мы теперь на земле, мы в Смирне. Сейчас, правда, снова сумерки, но на этот раз — в свой привычный час. Как только мы вошли в бухту, небо очистилось. Завтра мы увидим солнце.

В Смирне, суббота, 12 декабря 1665 года

Мы устроились на ночь в монастыре капуцинов, и мне приснилось кораблекрушение. А на море все дни я проводил в страхе, но стоило мне задремать, я видел во сне твердую землю своего дома в Джибле.

Монахи приняли нас вежливо, но без особого рвения. Я все же воспользовался именем отца Тома Парижского, хотя, по правде, немного злоупотребил им. Но если бы я попросил у него рекомендательное письмо, он написал бы его для меня. Все произошло так быстро, что я даже не предупредил его о своем предстоящем отъезде. Я не хотел, чтобы те, кто следил за мной в Константинополе, могли, отправившись в церковь, узнать из его уст, куда я уехал. Конечно, я мог бы просить его ничего никому не говорить, но тогда пришлось бы объяснять, почему меня преследуют, и заставлять его лгать, чтобы защитить себя… Словом, я пришел без рекомендации и поступил так, как будто она у меня была. Я даже назвал отца Тома «своим исповедником», хотя это определение вовсе не ложно, но несколько неправильно и отчасти хвастливо.

Но сегодня я желал написать совсем не об этом. Я хотел следовать хронологии событий и рассказать сначала о прошедшей ночи, о своем сне. Прежде чем перейти к главному. К странным вещам, происходящим в этом городе, о которых я слышу со всех сторон. Источники моих сведений многочисленны. Главный — это глубокий старик, капуцин, отец Жан-Батист из Дуэ, проживший двадцать лет на Леванте, а прежде живший пятнадцать лет в Генуе, ностальгию по которой он сохранил и которой гордится, будто это его родной город; он сказал, что польщен беседой с потомком славного рода Эмбриаччи, и открыл мне свое сердце, словно мы были знакомы с детства. Но в том, что я собираюсь сейчас рассказать, я полагаюсь также на иностранцев, встреченных мной сегодня, и на местных жителей.

Все они утверждают, что некий человек в этом городе — еврей по имени то ли Саббатай, то ли Шабтай, а может, и Шабетай — провозгласил себя мессией и объявил о конце света в 1666 году, указав точную его дату, вроде бы июнь. Самое странное то, что большинство обитателей Смирны — даже среди христиан или турок, даже среди тех, кто насмехается над этим человеком, — кажется, убеждены, что его предсказание сбудется. Включая самого отца Жана-Батиста, уверяющего, что появление ложных мессий есть несомненный знак, подтверждающий неизбежность конца света.

Мне сказали, что евреи не желают больше работать, что они все дни теперь проводят в молитвах и ритуальных постах. Их лавки закрыты, и приезжим с трудом удается найти менялу. Я не мог проверить это ни сегодня, ни вчера вечером, потому что был их шабат 34, но посмотрю завтра: завтра день Господень 35 — для нас, но не для евреев и не для турок. Я отправлюсь в их квартал, расположенный на холме по дороге к старому замку, тогда как иноземцы, которые здесь большей частью голландцы и англичане, живут у морского побережья, по обе стороны улицы, ведущей в порт. Тогда я смогу увидеть собственными глазами, правду ли мне говорили.

13 декабря 1665

Евреи повсюду кричат о чуде, и для меня, всю жизнь живущего в Оттоманской империи, это так и есть: их так называемый мессия жив и здоров, я собственными глазами видел, как он вышел на улицу свободный, распевая во все горло. Однако еще сегодня утром любой мог предать его смерти.

Его отправили к кади, который представляет в Смирне закон и имеет обыкновение наказывать со всей суровостью тех, кто угрожает общественному спокойствию. То, что происходит сейчас в Смирне, является для властей более чем угрозой — неслыханным вызовом, чтобы не сказать оскорблением. Никто больше не работает. Не только евреи. В этом городе — одном из тех, где живет больше всего иноземных купцов, — уже ничего не продают и не покупают. Носильщики в порту не желают больше ни загружать корабли, ни разгружать их. Лавки и мастерские закрыты, а люди толпами собираются на улицах, чтобы беседовать о конце света и падении империй. Говорят, что уже появляются паломники из самых отдаленных областей и простираются ниц у ног упомянутого Саббатая, что его сторонники называют его теперь не только мессией, но и царем царей.

• Предыдущая
• 34/94
• Следующая