Кровавый апельсин - Льювеллин Сэм - Страница 30

• Предыдущая
• 30/57
• Следующая

Залитая лунным светом поверхность воды в доке не была больше ровной и спокойной. На ней вскипали огромные пузыри. Как я и предполагал, полоска воды между стеной дока и бортом корабля превратилась в бурную реку, которая начала заполнять все пространство вокруг. Будто кто-то вытащил огромную пробку из отверстия ванны. Я почувствовал, как опять бешено заколотилось мое сердце.

У меня совсем не оставалось времени — ведь я не мог дожидаться, пока вода поднимется от моих голеней к коленям. Я взглянул вверх, но все, что я увидел там, — это выступ следующей балки. Скользкие бревна ворот не оставляли надежды на спасение. Ближайшая лестница, если она существует, находится не менее чем в тридцати футах справа от меня.

Вода между тем достигала уже пояса. Я передвигался маленькими осторожными боковыми шажками, чтобы удержаться на месте. И знал, что это еще не конец.

Течение окончательно взбесилось. Я оступился, и вода швырнула меня в кипящий чан дока.

Шлюзы по площади имели, должно быть, десять квадратных футов. Когда они были открыты целиком, вода из них вырывалась с напором, подобным напору воды в проливе Ла-Манш. Но вода текла не горизонтально, она била вверх по вертикали, образуя многочисленные завихрения и водовороты. Несмотря на мой солидный вес, меня потащило, как щепку, швыряя и переворачивая по пути. Я ударялся обо что-то твердое и не мог понять, обо что.

Это было все равно что бороться вслепую с одним из участников матча боксеров-тяжеловесов. В моих глазах стоял темный красный туман, а рот был полон соленой воды. Удары, которые я выдержал, толкали меня все дальше и дальше, в конец темного, покрытого рябью туннеля, по которому я скатывался вниз. На сей раз я ощутил новый удар в лицо, более сильный, чем любой из всех предыдущих. Инстинктивно подняв руки, чтобы защитить глаза, я наткнулся на бревно. Известное изречение о том, что утопающий хватается за соломинку, я проверил на практике и теперь хорошо знаю, что человек, избитый до полусмерти в ремонтном доке, будет хвататься даже за бревно девять на девять. Я и схватился за него руками и ногами, стиснул, как самый пылкий любовник. И тут только заметил вдруг, что дышу уже без труда, а мои плечи и голова находятся над водой.

Правда, я никак не мог понять, почему вокруг стоит такая кромешная тьма. Конечно, это можно было бы объяснить и моим полуобморочным состоянием. Но, прильнув к столбу, я начал приходить в себя.

А вода все прибывала. Когда она дошла мне до горла, я решил попытаться подняться по столбу. Мне это удалось, но было ясно, что бесконечно такое продолжаться не может. У меня уже окоченели руки и ноги, и я наконец понял, почему вокруг такая темнота: подпорка, к которой я словно прилип, удерживала ремонтируемый корабль в вертикальном положении, и вместо неба я видел острую скулу дна корабля.

Я надеялся, что место, которым подпорка касается борта корабля, находится выше ватерлинии. Но это было не так.

Вода продолжала прибывать, а я — карабкаться вверх по бревну. Через пять минут моя голова ударилась о металл. Я добрался до его конца. Вода все поднималась.

Я отпустил стояк, и вода тотчас обступила меня. Правда, теперь она почему-то казалась мягче, нежнее. Я плыл, неуклюже двигая руками и ногами, и достаточно ее наглотался. Огромные бревна теснились вокруг меня. Я снова было попытался прицепиться к одному из них, но почувствовал удар: на этот раз защемило пальцы. Эта боль в длинной череде моих страданий показалась уже несильной и не вызвала даже слез. Большие мучения вызывала морская вода, попадая в мою ободранную глотку.

Вода теперь и в самом деле успокоилась. Даже стены дока стали казаться ниже. Я долго думал почему. Наконец до меня дошло: уровень воды поднялся и сравнялся с уровнем воды снаружи. Это означало, что...

Я оглянулся. Позади меня возвышалась темная неразличимая стена корабля. Она сливалась с темнотой усыпанного звездами неба. Корабль держался на плаву, и подпорками ему служили бревна в доке.

Именно то, что док оказался буквально запружен ими, помогло мне. — Так как течение теперь совсем ослабло, я мог плыть в сторону и обогнуть скользкий бетон, чтобы найти наконец то, что я искал, — лестницу, ее железные ступени, проложенные в стенной щели. Мое плечо дало о себе знать, едва я прикоснулся рукой к первой ступеньке. Потом я начал взбираться.

Думаю, ступенек было не более десяти. Но мне показалось — не менее десяти тысяч. В конце концов я приноровился к определенному ритму движения. Больная рука вверх — чтобы схватиться. Здоровая рука вверх — к следующей ступеньке. Правая нога вверх. Левая нога вверх...

Вода ручьями стекала с моей одежды. Лило из носа. Наверное, это была кровь. Но я выбрался из пучины! Видел отражение тусклого серого света луны на бетоне и усмехался этому зрелищу: я был так рад видеть все это, что, если бы у меня были силы, я бы стал лизать лунный свет, как собака.

Остались еще три ступеньки. Две. Теперь я страдал от боли в плече, боли, как от раскаленного железа, прикоснувшегося к телу. Оставалась одна ступенька. Я подтащил себя вверх, приподнял голову и плечи над краем дока. Передо мной маячили два темных столба. Сердце упало, когда я понял, что это такое.

Ноги!.. Одна из них поднялась в воздух. И я почувствовал удар в висок. Ноги мои выпрямились, а руки ослабли. Кровь зашумела в голове, и я опрокинулся назад. Падая, я услышал крик, мало напоминающий человеческий, скорее это был предсмертный рев обреченного животного. Сегодня я уже слышал его... Голос Джона Доусона. Сейчас это был мой собственный голос.

Было холодно и черно, будто все кануло в вечность. Что-то опять затекало в рот, нос, попадало в гортань. Горький привкус вызывал острую боль в горле. Сколько это продолжалось? Год? Два? Все стало настолько далеким, что не имело больше никакого значения. Огромный круглый ноль, где не было понятий «вверх», «вниз», «есть» или «было», понятия «что-нибудь»... Вот что я ощущал. Казалось, мир вокруг погружался во всепоглощающий сон.

Сон...

Кто-то издалека, пожалуй в нескольких милях от меня, стал бить палочками по барабану. Звук был довольно слабый, но все равно действовал на нервы. Каждый удар причинял боль и невыносимое страдание, унося меня в неведомую даль из этой прекрасной, спокойной черноты пучины, где я уже ощущал себя так хорошо и спокойно.

Стук становился все громче, перерастал в грохот, и я понимал это так же хорошо, как и слышал. Сборище теней сгрудилось, сморщилось и улетучилось, а я почувствовал, что теперь кто-то колотит меня по ребрам. К горлу поднималась тошнота. Мне было совсем плохо.

Стук по ребрам внезапно прекратился.

— О, — сказал чей-то голос надо мной. — Са va mieux, hein?[33]

Мне опять стало плохо. Попытался пошевелиться, но не смог. Горло и легкие саднило. Попытался застонать — это удалось. Пара чьих-то рук сгребла меня за плечи и вытащила из кошмара беспамятства.

— С прибытием, — произнес голос.

Чернота неба странно мешалась с голубым светом. Я никак не мог понять, что происходило. Чье-то лицо склонилось надо мной. Мне было трудно определить, кому принадлежало это лицо, но оно казалось мне тяжелым, морщинистым, плохо выбритым.

— Reste tranquille[34], — произнес голос того же человека. В его дыхании смешались запахи алкоголя и табака. Меня снова затошнило.

Затем были люди в огромных сверкающих касках и их громкое гудение. Этот гул казался невыносимым. Кто-то перекатил меня на носилки, я подумал: «Скорая помощь», больница. Мгновенный проблеск сознания подсказал мне, что со мной произошел несчастный случай, а тот человек, от которого пахло вином и табаком, должно быть, вытащил меня оттуда, где все это произошло. Я поднял руку, постарался произнести: «Mersi», но рука безжизненно свалилась вниз. Я снова впал в забытье.

• Предыдущая
• 30/57
• Следующая