Полыновский улей - Власов Александр Ефимович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/82
• Следующая

У пионеров все было продумано до мельчайших подробностей. Они заранее определили, кто и по каким предметам будет заниматься с Чиркуном, составили «график жизни» и согласовали его с родителями. По этому графику Чиркун получал право на стол и постель у каждого члена звена по очереди. Дело было за Чиркуном, а он как сквозь землю провалился.

Из-за него звено Кати Смирновой начало отставать по сбору лекарственных трав. Каждое воскресенье другие пионеры выезжали за город за ландышем и полынью. А звено Кати вместо интересной и полезной прогулки по лесам и полям бродило вокруг рынка и вокзала.

— Может, его забрали и отправили в дом беспризорников! — высказал предположение Сережа Голубев.

— Нет! Не может быть! — горячо возразила Катя.

— Почему не может быть?

Катя не знала, почему. Просто ей очень хотелось, чтобы Чиркун был в их звене! И она твердо верила: раз хочется, — значит, сбудется! И все же к концу недели ее уверенность поколебалась. Катя не решилась пропускать второе воскресенье и объявила звену, что с утра назначается поездка за город.

В вагоне ехали в то воскресенье какие-то странные пассажиры: старухи в черных косынках, молодые женщины с болезненными детишками.

Сережа Голубев увидел знакомое лицо. Это была глухонемая Даша — семилетняя девочка, которая вместе с матерью и маленькой сестренкой Раей жила в Сережином доме, в подвальном этаже. Присмотревшись, Сережа заметил и Дашину маму. Она жадно прислушивалась к разговорам в вагоне.

Пионеры стояли в проходе между скамеек. У окна сидела старуха с кустистыми черными волосинками на подбородке. Она долго смотрела на ребят в красных галстуках и вдруг прошамкала глухим голосом:

— Калеки-то всякие бывают... Но бог милостив — любых исцеляет: безногих и безруких, и таких вот, испорченных бесовским наваждением...

Старуха указала скрюченным пальцем на ребят.

— Посмо?трите, поды?шите святым воздухом — и скинете красные тряпицы!

Пионеры молчали. Они еще не разобрались что к чему. Заговорила соседка старухи — молоденькая женщина с грудным ребенком на руках.

— А что, бабуся, и слепенькие исцеляются? — спросила она, вкрадчиво заглядывая в бесцветные старухины глаза. — У меня родился сынок... Видел хорошо... Сам к соске ручонки протягивал! А потом бельмочки пошли... Сначала на левом, а теперь уже и на правом глазку... Не видит! Лампу поднесу — а он и головкой не пошевелит — света не принимает!

— Прольется божий свет — и прозреет твое дитя! — ответила старуха.

Женщина расцвела.

— Бабуся, миленькая, расскажи, что мне делать надо!

— Что рассказывать! Едешь не случайно... Сама знаешь. Посетила нас божья благодать! Молиться надо денно и нощно! Объявился святой мученик. Принес исцеление! В такую пору пришел... В страшную пору! Знать, Христос не оставил нас в беде!.. А твое дело простое: пожертвуй на храм божий да поднеси к великомученику свое чадо! И коли веруешь, — прозреет оно! И не такие прозревают!

— А ты сама видела? — страстным шепотом спросила женщина.

— За веру свою я и мук натерпелась, и чудес навидалась! Не здесь... В других местах... отдаленных. А здесь впервой это свершится! Вишь, народу-то поднялось! Весь Питер едет! Вон — даже они к свету божьему потянулись!

Старуха второй раз ткнула пальцем в сторону пионеров.

Катя увела свое звено в тамбур, потому что увидела, как взъерошились ребята. Еще минута — и они бы ответили старухе по-своему!

В тамбуре мальчишки дали себе волю.

— Старая ведьма! — горячился Сережа Голубев. — А эти дурехи слушают, раскрыв рот, и верят! И Дашкина мать — тоже!.. Почему ты нас увела?

Катя прикрыла ему рот ладошкой.

— Если бы вы умели вежливо разговаривать, я бы вас и не увела! — объяснила она. — Грубостью ничего не докажете! Разоблачить их — вот это было бы по-пионерски!

— А что! — крикнул Сережа. — Поехали с ними! Возьмем и разоблачим! Это какой-нибудь проходимец вроде Ивана Кронштадтского! Мне отец рассказывал, как он деньги драл за то, что ему руку целовали!

Ребята поддержали Сережу. Одна Катя попыталась отговорить пионеров.

— А трава? — спросила она. — Забыли? Мы и в прошлое воскресенье не собирали!

— За ней в любой день можно съездить! — возразил Сережа.

Катя уступила большинству. Ей и самой хотелось посмотреть на поповское «чудо».

Чиркун сидел на лавке в избе пономаря. Беспризорника было трудно узнать. Лицо у него округлилось, шея потолстела. Рядом с лавкой лежали два обшарпанных костыля. Чиркун стал калекой. Левая нога, обмотанная грязным бинтом и чуть прикрытая рваной штаниной, не сгибалась в колене. Но несчастье ничуть не отражалось на настроении Чиркуна. Он негромко, беззаботно посвистывал и поглядывал в окно: на церковь, на толпу, густевшую с каждой минутой.

Мальчишка был спокоен. Он знал свою роль и верил, что выполнит ее не хуже двух других оборванцев, пригретых монахом.

Когда зазвонили на колокольне, Чиркун подхватил костыли, проверил скрытую тесемку, поддерживавшую левую ногу в согнутом положении, и вышел на улицу, изобразив на лице плаксивую гримасу. Через минуту он залез в самую гущу толпы и пробился в первые ряды людей, стоявших напротив входа в церковь.

Справа он увидел своих «разнесчастных» товарищей. Щека у одного из мальчишек была обезображена волчанкой. У другого парша завладела половиной головы. Чиркун знал, что все это ловкая подделка. Но вокруг стояли настоящие калеки — страшные, отчаявшиеся, истерзанные болезнью люди. Привлеченные слухом о чудесном исцелении, у церкви собрались, казалось, мученики со всей земли.

Ужас охватил Чиркуна. Роль, которую он готовился сыграть, уже не казалась ему невинной и забавной. Он с радостью отказался бы от нее, но отступать было поздно и некуда: и сзади, и с боков стояла живая плотная стена.

Колокол умолк. Толпа затаила дыхание. Высокие церковные двери распахнулись. Прислужники с серебряными подносами вышли на паперть. В тишине раздались их гнусавые голоса:

— Жертвуйте на храм божий! Жертвуйте на храм божий!

Было слышно позвякиванье монет, дружно сыпавшихся на подносы.

Сбор пожертвований продолжался долго. На подносах выросли разноцветные горки меди и серебра. Деньги унесли в церковь. Прислужники вернулись с пустыми подносами и выстроились у дверей в два ряда.

Сотни глаз впились в темный проем церковного входа. Там, в полумраке, показалась человеческая фигура. Она шла медленно. Не шла, а плыла к свету. Белые одежды почти неподвижно висели на ней, закрывая ее до самой земли.

Фигура «святого» миновала черный коридор, образованный прислужниками, и предстала перед замершей толпой.

Из широких рукавов высовывались длинные сухие пальцы. Изможденное лицо прикрывали прямые бесцветные волосы. Выпуклый большой кадык судорожно двигался вверх и вниз по тоненькой шее.

Это был глубокий старец. Он стоял с закрытыми глазами. По впалым щекам безостановочно катились слезы.

Кто-то зарыдал в толпе. И, как по сигналу, воздух огласился истерическими воплями и стонами. Сзади Чиркуна упала на землю и забилась в судорогах какая-то старуха. Чей-то высокий голос запел молитву.

К старцу подошел монах. Он благоговейно прикоснулся к его руке и, выставив вперед крест, повел «святого» по кругу вдоль передних рядов. Когда они поравнялись с Чиркуном, на беспризорника уставились огромные безумные черные глаза старца.

Чиркун задрожал и выронил один костыль. Но старец лишь на секунду остановился перед ним. Монах повел «святого» дальше.

После обхода, когда усмиренная дикими глазами старца толпа стояла в молчаливом оцепенении, вновь ударил колокол. «Исцеление» началось. Чиркун с ужасом готовился к этой минуте, проклиная себя за то, что променял бездомную жизнь на поповские харчи и медяки.

Старцу вынесли из церкви стул. Он сел, поднял к небу руки. Широкие рукава соскользнули вниз, обнажив бесплотные, с пергаментной кожей запястья и локти. Глаза у «святого» опять были закрыты. На стуле сидела мумия. Но вот дрогнули растопыренные пальцы. Руки стали медленно опускаться. Глаза открылись, и Чиркун вновь почувствовал на себе их жгучий взгляд. Левая рука старца протянулась к нему и поманила.

• Предыдущая
• 15/82
• Следующая