Копия Афродиты (повести) - Когут Василь Григорьевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/71
• Следующая

— Оксана! — закричал Певень. — Барбос взбесился!

Покуда Оксана, побледневшая и перепуганная, прибежала к ограде, пес с остервенением рвал на хозяине брюки, не реагируя на удары кулаком по спине.

— Ружье! — закричал Петр Саввич, придавив Барбоса коленкой к земле. — Неси скорее ружье!

Уже в школьном парке, куда Гришка рванул через огород, пулей пронесшись над высоким забором, он услышал выстрел во дворе председателя.

«…Со школьного парка через сенокос я шел к Тещиной поляне, что рядом с Партизанским урочищем, и проклинал на чем свет стоит Витьку Гусака. Что я скажу теперь Оксане, что подумает она, увидев мое исчезновение? То, что я старался не показываться на глаза ее отцу, она знает. Я его почему-то избегал. Вроде бы и не боялся, но разговор с ним для меня был неприятен. Я терялся перед ним. Какое же еще оправдание можно найти? В конце концов Певень кричал, чтобы принесли ружье… Тут и стальные нервы не выдержат.

Тещиной поляной я направился к кладке через Рудку. Незамеченным пробрался на другую сторону и, скрываясь за придорожной полосой, прибежал домой. Во двор вошел через свой огород. Витька сидел на скамейке под яблоней и, увидев меня, расплылся в глупой улыбке. Нос его, кажется, двигался вверх-вниз, усики растопырились, во взгляде было что-то ехидное, презрительное.

— Я все видел, — наконец произнес он, давясь смешком.

— Ну и дурак! — сказал я. — Что тут смешного?

— Понимаешь, — стал будто оправдываться Витька. — Не рассчитал малость. Я ему подбросил всего две котлеты — по четыре таблетки реланиума в каждой. Всего восемь штук… Разве это много?

Я с презрением покивал головой. Восемь таблеток снотворного! Да от такой дозы лошадь подохнет. В подтверждение своего презрения я покрутил пальцем у виска и изрек:

— Никакого понятия в медицине…

— Куда уж мне, — отфутболил в мои ворота Витька. — Ты же в медицинский с председательской дочкой… Значит, что-то смыслите…

Факт свершился. Новости в деревне — как молнии в небе. Отец вскоре вернулся с работы и рассказал матери, что у председателя колхоза взбесилась собака, искусала его, и он поехал в районную больницу на профилактику от бешенства. Ему, бедняге, придется принять сорок уколов. Хорошо, если только обойдется этим. Мать, слушая, охала и вздыхала. Уважала она председателя, как, впрочем, и все колхозники. Петр Саввич, несмотря на свой неуклюжий вид, на вспыльчивость и упрямство, был человеком незлопамятным, доброжелательным, никому зла не причинял, а помощь всегда оказывал. Об обещанном помнил долго. Бывает, и год пройдет, и два, и вдруг ни с того ни с сего вызывает председатель в контору и говорит: так, мол, и так, обещал в прошлом году дерева на сарайчик, будьте любезны — получите… Только к дочке своей был жесток. Ни на шаг не отпускал из дому ни в кино, ни на танцы и никого к ней не подпускал. А чтобы парни да к дому председателя на свидание… Это уж мне точно известно. Может, поэтому я его не любил и боялся? И все же, слушая причитания матери, я по-человечески жалел Певня. Сорок уколов за нашу глупость! Хорошо, если он не заподозрит в этом нас с Витькой. А если заподозрит? Тогда придется забыть дорогу в Дубиловку, а заодно и к Оксане. Видел он нас или нет? Это было для меня сейчас главным вопросом.

А может, пойти и признаться? Зачем человеку терпеть незаслуженные мучения? Это будет благородно. Не думали же мы, что так скверно кончится дело.

Мне трудно было сосредоточиться на мысли, как я приду и буду рассказывать о случившемся. О своей и Витькиной вине. Хотя, какая тут моя вина? Только молчаливое согласие. Но от этого мне не легче. И как говорят, палка всегда о двух концах. Если, например, обо всем расскажу Оксанке, потеряю друга. Если не расскажу, а все вылезет наружу, потеряю Оксанку. Разве она сможет такое простить?

Весь вечер я метался из угла в угол, ища правильное решение, но так и не придумал ничего, чтобы распутать этот завязавшийся узел. «Утро вечера мудренее», — решил я.

Уже лежа в постели, я вдруг вспомнил о главном: о мотоцикле. Я так и не договорился с Оксанкой насчет его. Да и не до этого было. Но для меня теперь стало совершенно очевидным: если я признаюсь в содеянном, не видать мне мотоцикла как своих ушей. Значит, лучше выждать денек-другой… Какое сегодня? Двадцать пятое? Успеется?..

«…После долгих и мучительных раздумий, посоветовавшись с Витькой, мы решили как ни в чем не бывало снова ехать в Дубиловку. Во-первых, узнать настоящую ситуацию в семье председателя, а во-вторых, серьезно заняться мотоциклом.

Как всегда, нас встретила Оксанка. И уже по ее удивительной улыбке, по засверкавшим от радости глазам я понял, что все нормально. Непривычным было только, что во дворе стояла тишина, неестественная и глухая. Ах да, Барбос! Нет его теперь… Я уже привык к его лаю, к звенящей цепи возле сарайчика.

— Ты чего вчера удрал? — Оксанка подбежала ко мне и взяла за руку. — А еще кавалер называется…

Я покраснел до ушей, холодные капли пота выступили на лице. Ведь думал же, предвидел, что такой вопрос будет, а ответа так и не приготовил…

— А что бы ты сделала на моем месте? — вопросом на вопрос ответил я.

— Я? — Оксанка широко раскрыла глаза. — Я бы на твоем месте помогла отцу прикончить взбесившегося Барбоса. Ты упустил шанс. После этого вы с батей могли бы стать хорошими друзьями.

— Барбос что, и в самом деле взбесился? — я напустил на себя наивность.

— Так зоотехник определил… Правда, со слов отца… Пена у рта, вспышки ярости… Наверное, взбесился. Такая жарища на улице, почему и не взбеситься?

«Ну и ну!» — подумал я. В жизни еще, наверное, не было случая, чтобы от естественной жары взбесилась собака. А вообще, кто его знает? Коль диагноз подтвердил специалист, я решил молчать, больше не касаться этой темы. Но Оксанка сама продолжила разговор, увлекая меня дальше в сад:

— Отец испугался насмерть. Барбос-то его даже не укусил… Так, за штанину потягал. Пришлось все же эти брюки выбросить…

— Но, говорят: отец в больнице.

— Неправда. Он в больнице на всякий случай принял укол. А боится их, уколов, хуже взбесившегося Барбоса. Хохма да и только…

Возле сарайчика на гвозде висела цепь с ошейником. Дверь была открыта, и я смело вошел в сарайчик и вперился взглядом в стоявший мотоцикл. Будто увидел впервые. Сегодня он для меня был еще красивее и заманчивее. Высоко поставленный руль, никелированный бак… Толстый слой пыли покрыл сиденье. Видимо, уже давно на нем никто не катался.

— Слушай, Оксанка, — решился я. — У вас же мотоцикл без дела.

Оксанка молчанием ответила на мое замечание. Подошла к мотоциклу, пальцем провела по сиденью, оставив яркий, чистый след.

— Папа раньше на нем ездил. У меня как-то было желание самой научиться, но он не разрешил.

— А зря.

— Сказал, на машине ничуть не хуже кататься. Гришка взялся за руль, шевельнул вилкой.

— Он исправный?

— Конечно. Приехал, поставил… Когда еще в агропроме работал. С тех пор никто и не трогал.

— А можно попробовать?

— Пробуй.

Я снял мотоцикл с подставки, попробовал рычаг газа. Подкачал в карбюратор бензина, резко ногой нажал на заводной рычаг. Двигатель как-то нехотя пыхнул, вздрогнул, а затем весело и ровно заработал. Кольца дыма выскакивали из выхлопной трубы, и через несколько минут сарайчик наполнился въедливыми газами. Оксанка, скривившись, замахала перед своим лицом руками и убежала в сад. Я держал в руках работающий мотоцикл, и сердце мое радостно и взволнованно билось в такт двигателю. Боже мой! Какая вещь и без дела пылится! Да если бы я имел такую машинку. Да если бы… Я не мог себе даже ясно представить, что бы я делал…

Налюбовавшись чужим мотоциклом и удовлетворившись его работой, я повернул ключ зажигания. Двигатель заглох. Я открыл крышку бака — горючее еле просматривалось на самом дне. Дозаправка обязательно нужна. Что ж, Витька выручит.

• Предыдущая
• 61/71
• Следующая