Копия Афродиты (повести) - Когут Василь Григорьевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая

«Мельница, ключ, со…» Что она хотела сказать? И что, по сути, Алешка знает о бабушке? И, вообще, о своей родословной? Серафима на самом деле была ему прабабушкой. А бабушку и дедушку он не помнит, никто ему толком о них не рассказывал. Так и живет. Похоронили Серафиму, а она перед смертью говорила, что люди не умирают. Что же они тогда делают? Было бы ему три года — ясно, можно было бы успокоить, убедить: не умирают. Но ему, шестнадцатилетнему парню, это слышать было странно. И все-таки она сказала. Ну, великие поэты, писатели, артисты — те живут в книгах, кино, песнях. А бабушка? Какой же след оставила она? Мать, он и Люба? Вот и все ее ветви? У них нет ни одной бабушкиной фотографии. То некогда было, то оставляли это дело на завтра, то кто-то приехал и помешал. А вероятнее всего — бабушка не хотела фотографироваться… И в конце концов, в память о ней остались лишь серьги, которые присвоит себе Люба.

Слышно, как похрапывает отец. Мать дышит ровно и спокойно. Люба все время ворочается, неприятно скрипят пружины в старом матраце. Через маленькое затекшее от дождя окошко Алеша видит, как в свинцовых тучах колышется луна. Тоже обгрызена с одной стороны, как стена на мельнице. Ни одной звездочки на небе. Интересно, а кем был его прадедушка, муж Серафимы? А бабушка и дедушка? Он даже не знает, чем они занимались при жизни. Ну разве можно так? Ниточки рвутся одна за одной и исчезают. Три дня тому назад, когда еще жила бабушка, ему и в голову не приходила мысль, что она может умереть. Как это нелепо! Жила, была — и нет… А сколько могла ему рассказать бабушка о своей жизни, о прошлом. Но его никогда и ничего не интересовало. А она была замкнутой, немногословной. И гордой. Невыносимо гордой! Поэтому наотрез отказалась жить вместе с ними в новом доме, благоустроенном, теплом. А жила здесь, в этой старой халупе, где зимой в прогнивших углах намерзали глыбы льда. И утверждала, что ей было хорошо, уютно, тепло.

Она, любя одиночество, могла делать, что хотела, думать, о чем хотела. И сколько этих дум она передумала, сколько скрытых мыслей и тайн витало в старом домике, и никто о них никогда не догадывался, не знал.

«Ключ…» Серафима даже замка в доме не имела. Двери закрывала на деревянный засов. Открывала его согнутым и расплющенным на конце куском проволоки. Может, этот ключ она имела в виду? Так он всегда валяется у порога. Сколько раз его теряли, и сколько раз делал новый такой ключ он, Алеша…

Сон одолевал. Перед глазами парня поплыли ярко-бурые круги. Он будто сорвался с кручи и полетел в пропасть. Летел, широко расставив руки, то легко взмывал вверх, то резко падал, но не чувствовал ни страха, ни боязни…

А внизу под ним в ярких красках проплывали деревня, водохранилище, старая мельница. Сверху она казалась маленькой, похожей на красную коробочку…

Вчерашний разговор отца с матерью о прожитой бабушкиной жизни не давал покоя Алеше. Что-то человек должен оставить после себя. Алеша, например, знает, что бабушка посадила куст сирени… Его так и называют: Серафимин… А что еще? Неужели отец с матерью о ней больше ничего не знают? Или не старались узнать? Ведь кто-то когда-то в их роду что-то делал. Может, хорошее, может, и не очень хорошее. И вот перед смертью не договорила бабушка о чем-то важном. Говорят, перед кончиной люди вспоминают о самом значительном, происшедшем в их жизни. О какой тайне хотела сказать бабушка? Да и тайна ли это? Плохо, когда люди не знают своих родословных…

Алеша, наверное, впервые пожалел по-настоящему, что нет у него теперь ни бабушки, ни дедушки. И позавидовал своему школьному товарищу Синкевичу, у которого они были. Решил сходить к нему.

Алешка однажды читал, что родословные в старину велись в именитых семьях — царских, княжеских, дворянских… Из поколения в поколение передавались по наследству состояния, имения, титулы… Все это записывалось в специальных книгах. Но разве в титулах дело? Если по Алеше, то главное — сохранить память о своих предках, знать, какие они были, чтобы самому быть не хуже их.

Интересно, как в других семьях? Знают они что или…

Сися — так по-уличному звали Саньку Синкевича, учившегося в ПТУ, — был дома. Узнав, чего к нему пришел Алешка, вытаращил глаза:

— Родословная?! С чем это едят?

— Ну, о жизни твоих предков, — стал объяснять Алеша. — Может, дневник ведешь или что…

— Ну ты даешь, — возмутился Сися, — мне домашнее задание лень делать, а ты — дневник… Не хватало еще время тратить…

— Твой дед в молодости, говорят…

— А черт его знает, — не дослушав, перебил Санька. — Кажется, сельским Советом где-то заворачивал. Шишка по тем временам. Но как был дураком, так и остался…

— Сам ты дурак! — пренебрежение Сиси к своему деду задело Алешу, и он выскочил из хаты.

Санька вслед что-то кричал, грозился. Но Алеша не боялся Саньки. Был сильнее. Правда, Санька на язык острее. Его любимое изречение: «Пойдем, бичи, баклуши бить!» Когда-то Алеша был прямо потрясен, узнав, что «бич» расшифровывается как бывший интеллигентный человек. В шестнадцать лет — бывший! После этого он долго не встречался с Сисей. Ну, а сегодня еще раз убедился, кто такой Санька Синкевич. Бездушный человек.

Восстанавливать свою родословную Алеша решил с самого себя. Заведет общую тетрадь, расчертит ее. Об отце и матери он знает много. Об остальном расспросит. Незаметно, ненавязчиво. А потом все запишет.

И вдруг Алеша с недоумением подумал, что у него и матери разные фамилии. Мама — Мельник, он — Сероокий. Почему? Раньше спросить об этом ему и в голову не приходило.

Вечером за ужином Алеша спросил:

— Мама, почему у нас с тобой разные фамилии? Мать такого вопроса не ожидала, удивилась. Отец

с любопытством посмотрел на сына, затем на мать и, пряча улыбку, прикрыл рукой рот.

— Как тебе объяснить, — начала мать. — Я закончила пединститут, получила диплом на девичью фамилию, паспорт тоже. Чтобы не менять документы, так и осталась на своей девичьей фамилии. Папа не возражал.

— Тоня, — покачал головой отец. — Что ты морочишь парню голову! Он уже не маленький. Здесь, сын, — отец повернулся к Алеше, — что-то совершенно необъяснимое в их роду. Мамина мать, а твоя бабушка Анастасия, незадолго перед войной вышла замуж за Тимофея Голоту. Но, прежде чем выйти за него, поставила условие: он должен перейти на ее фамилию. И Тимофей Голота согласился. Почему бабушка так захотела — не знаю. Говорили, хотела сохранить фамилию Мельник, потому что у нее не было братьев. Но Тимофей у родителей тоже был один, а согласился. И у нас с твоей матерью по этому поводу был спор. Она мне тоже ставила те же условия. Но не убедила. А Серафима из-за этого, считай, со мной не разговаривала до самой смерти.

— Мама, это правда?

— Только мы с папой, чтобы не огорчать бабушку Серафиму, остались на своих фамилиях. Не забывай, сынок, она меня растила с трехлетнего возраста.

Алеша это знал. Но неискренность матери насторожила его. Диплом, паспорт… А корни этого лежат, наверное, где-то глубже. Нет. Теперь-то он не раскроется перед родителями со своими планами. Раз они не полностью доверяются ему, почему он должен быть откровенным? Или они сами толком не знают о прошлом своих родителей?

Тем не менее услышанное казалось Алеше невероятным. Как интересный детектив. Теперь понятно, что главную роль в их семье, так или иначе, играла бабушка Серафима. А может быть, еще и мать? Что же заставляло так крепко держаться их за свою фамилию?

— Интересно, а какая была фамилия прадедушки?

— Серченя.

— Выходит, и Серафима заставила мужа перейти на свою фамилию?

— Как видишь, — улыбнулся отец. — Иначе Мельники давно исчезли бы.

— А все-таки она молодец! — восхитился Алеша. Отец покачал головой:

— Вся беда в том, что в их роду одни девочки рождались. Тут хочешь не хочешь, а воевать за фамилию приходилось.

— Только из-за этого?

• Предыдущая
• 2/71
• Следующая