Иная терра.Трилогия - Эльтеррус Иар - Страница 28

• Предыдущая
• 28/208
• Следующая

— Безусловно.

— И что же, я не человек потому, что болен? — только выпалив фразу, он понял, что сам загнал себя в ловушку.

Инженер устало, грустно улыбнулся.

— Ну вот видишь, ты же сам все сказал. Ты болен, и ты это понимаешь. Но тебе нравится твоя болезнь, и ты не хочешь от нее лечиться. Ты не хочешь получать образование, иметь семью, друзей — ты хочешь только продолжения своей болезни. Это твой выбор, на который ты имеешь право. Я не буду осуждать тебя, но знай — мне тебя жаль. Да-да, Стас, ты вызываешь жалость, как и любой наркоман. И не надо оскорбленно метать молнии глазами. Если ты хотя бы раз осмелишься быть с собой искренним, то поймешь, что я прав.

— Не надо! Меня! Жалеть! — прошипел юноша, испепеляя взглядом собеседника.

— Почему? Ты молод, красив, наверняка талантлив. Но вместо того, чтобы жить, ты предпочитаешь прятаться в ложных видениях. Вместо того, чтобы добиваться всего того, чего ты можешь добиться, ты губишь себя. Ты выбираешь вместо жизни — гниение заживо. Как же тебя не пожалеть?

— Мне больше нравится слово «посочувствовать», — в последний раз попытался огрызнуться Стек, но и этот его выпад пропал втуне.

— Я тебе не сочувствую, — холодно проговорил Вениамин Андреевич. — Я тебя жалею. Ты достоин только жалости, но никак не сочувствия. Вслушайся в это слово: со-чувствовать. Чувствовать вместе, испытывать те же чувства, сопереживать им. Но я не хочу испытывать и переживать чувства наркомана. Наркомана я могу только пожалеть, ибо наркоман жалок, следовательно — вызывает жалость. Раб наркотика, раб всего. Никчемность. Не способный ни на что, причем по своему собственному выбору. Никто.

Мягкость, с которой он вел весь разговор, испарилась без следа. Голос инженера звучал жестко, холодно, больно раня каждым словом. Стас в полной мере ощущал всю эту презрительную жалость — так можно пожалеть убогого, просящего милостыню на церковной паперти.

— Но я не…

— Не что? Не раб? Раб, самый что ни на есть настоящий. Ты гораздо больше раб, чем те несчастные, кто вынужден работать на корпорации за одно только лишь пропитание, потому что их к тому вынудили обстоятельства, зачастую от них не зависящие, а ты свое рабство выбрал сам, добровольно и осознанно.

Больше возразить было нечего. Стек ушел в глубины сознания, Стас опустил голову. А Вениамин Андреевич продолжал:

— Я в последний раз предлагаю тебе выбор. Либо с этой самой секунды ты раз и навсегда отказываешься от наркотиков — тогда ты можешь остаться жить здесь. Я помогу тебе с работой, оплачу обучение, если не сможешь поступить на бесплатное. Либо же ты забираешь эти деньги, — он кивнул на сиротливую купюру, лежащую на столе. — Забираешь и уходишь. Навсегда. Выбирай.

Повисла пауза. Юноша нервно ломал пальцы. С одной стороны, он не хотел возвращаться в трущобы, к голодному и полному опасностей выживанию. Да и обижать доброго человека, готового сделать для него так много, он не хотел. С другой стороны… с другой стороны был только джамп. Легкий, ерундовый наркотик, не особо-то опасный для здоровья, да и вообще одно баловство! Неужели так уж обязательно от него отказываться? Да чем он может навредить, в самом деле! Это почти что как сигареты — ну да, для здоровья не полезно, но ведь ничего страшного!

Он побледнел.

«Я оправдываюсь перед собой. Джамп — наркотик, и наркотик опасный. Если у меня нет дозы, я способен почти на все, чтобы ее достать. Любой, кто дает мне наркотик, может получить власть надо мной, сделать меня своим рабом. Я и в самом деле жалок».

Холодные, трезвые, и смертельно болезненные мысли промчались с бешеной скоростью, оставив за собой лишь пустоту.

Стас медленно поднялся на ноги.

— Я должен дать ответ сейчас? — безэмоциональным и каким-то бесцветный голосом спросил он.

— Не обязательно, — инженер пожал плечами. — Но если с этого момента ты примешь наркотик еще хотя бы один раз — я буду считать это ответом.

— Хорошо, — он поплелся к двери. Медленно зашнуровал ботинки, натянул свитер и куртку. Оглянулся на Вениамина Андреевича.

Тот стоял рядом, внимательно изучая юношу.

— Заходи, когда определишься с выбором.

Холодный ветер бросал в лицо пригоршни мелкого, колкого снега. На набережной Невы это было почти нестерпимо, на Ланском шоссе стало проще, а когда Стас зашел в Удельный Парк, злые поцелуи снежинок стали почти неощутимы.

Он бродил по заснеженным аллеям до самого рассвета. Снегопад стих, небо над головой очистилось, яркая синева бледнела с каждой минутой. Когда горизонт на востоке окрасился в золотисто-алый, юноша покинул парк.

Через час он уже был в Свободном городе. Снег и солнце преобразили даже трущобы, обрядив их в белый-белый атлас с синими и розовыми всполохами. Зимнее покрывало окутало развалины и покосившиеся дома, скрыло покореженный асфальт и ржавого цвета крышки старых канализационных люков. Некрасивым осталось только одно — жители. Люди, населявшие Свободный город, остались такими же и снаружи, и изнутри.

«Им не от чего и некуда меняться, — подумал Стас. — Они такие навсегда. Воры, убийцы, насильники, грабители… и почти что все алкоголики, и через одного — наркоманы. Это мое будущее. Я сдохну от передозировки нитаспана в сточной канаве или меня зарежут в пьяной драке, или возьмет полиция — и я загнусь в камере от ломки. Я конченый человек. У меня нет будущего. Мне пятнадцать лет».

Стасу стало страшно. Так страшно, что он бросился прочь, не разбирая дороги. Он бежал со всех ног, едва не угодил под гравицикл, несколько раз поскальзывался и падал, но продолжал бежать прочь из этого мертвого города, прочь от гниющих заживо, прочь от своей скорой смерти. Он бежал, пока силы не оставили его полностью, и он не рухнул в свежий, чистый, холодный снег.

Едва вновь приобретя возможность дышать более-менее ровно, юноша поднял голову и огляделся. Поняв, где находится — присвистнул: это же надо было случайно выбраться из трущоб и мало того, что не заметить этого, так еще и не привлечь внимания полицейских!

В паре сотен метров от сугроба, в который он свалился, возвышался дом Ниндзи. Не задумываясь, зачем он это делает, Стас направился к нему. Нашел нужный подъезд, выбрал удобную скамейку, смел с нее снег, сел. Закурил, приготовившись к долгому ожиданию.

Она появилась только когда начало темнеть. К тому моменту Стас отморозил себе все, что только можно было отморозить, и всерьез задумался о благоразумности своей затеи. И когда изящная фигурка в коротенькой шубке появилась, наконец, у парадной, он даже не стал подходить. Издали понаблюдал, как девушка прощается с двумя приятельницами, как они весело смеются над какой-то шуткой, как задорно блестят глаза Нины — и вспомнил, какой она была. Худенькая, с потухшим взором, почти не умеющая смеяться и только улыбающаяся грустно каким-то своим мыслям.

Переночевать он решил на старом чердаке. Вряд ли новая облава может произойти так скоро, да и повода вызывать полицию у жителей подъезда не должно было быть.

В своих расчетах Стек не ошибся. На чердаке было темно, но тепло. Старые одеяла, сваленные в углу, так и не убрали, и он устроился почти с комфортом. Достал из рюкзака книгу, купленный по дороге недорогой фонарик и погрузился в чтение.

Где-то через час буквы начали прыгать и смазываться, строчки расплываться, а когда юноша понял, что он в упор не помнит, что было написано на предыдущей странице, он выключил фонарь, сунул книгу под матрас, натянул одеяло на голову и почти мгновенно уснул.

Утро оказалось кошмарным. От неудобства позы затекли все мышцы, голова болела словно бы с похмелья, страшно хотелось есть и курить… и только последнее было поправимо. Глубоко затягиваясь, Стас выкурил три сигареты подряд. Никотин заглушил чувство голода, зато проснулась другая жажда…

Четыре. Четыре дозы. Четыре восхитительных, ни с чем не сравнимых долгих мгновения счастья. Четыре прыжка в мир, где все желания становятся реальностью, где страхи и опасности отступают, где есть только то, чего хочешь ты сам. Полминуты — и можно перенестись в эту страну грез, где есть все, абсолютно все…

• Предыдущая
• 28/208
• Следующая