Ступени в вечность - Минич Людмила - Страница 76

Несколько раз Маритха возвращалась краешком разума в пустошь, но поток опять накрывал её и нёс, менялся лишь привкус обретённой мощи. Это не покой, о котором она так мечтала, но в этой буре намного больше покоя, чем во всей её нескладной жизни.

Так хочется тут остаться… Пускай и не навсегда…

Почему, спросила у неё вечность. Почему не навсегда? У вечности его голос…

Не знаю… Тут легко… Тут спокойно… Тут все начинается и заканчивается… Тут чистый свет и слышно свою Нить…

Чего же тебе не хватает? Чего, Маритха? Спроси свою Нить… Спроси своё сердце…

Не знаю… Не слышно ответа. Мощь заполняет все. Она тычет и тычет. Несокрушимая. Мощь всегда побеждает… А её Нить хочет сиять и радоваться…

Вот чего не хватает! Радости! Сразу и не поняла… потому что никогда её не знала. Кому нужна вечность без радости? Это как… Нить без света! Сердце без любви!

Все вокруг вспыхнуло ослепительным белым светом, но Маритха отшатнулась, сжалась, убегая. Нужно иметь силу, огромную, нечеловеческую, чтобы войти в этот свет. Там ясность. Необычайная ясность, сокрушительная. Но там нет тепла. Нет любви. Нет радости.

Вечность распалась вместе с Маритхой, еле получилось соединиться вновь. Ей-то удалось собраться, но вечность уже не вернулась. Опять тяжестью легло на сердце прошлое, все до песчинки, до самого сегодняшнего дня, серым дымом закурилось впереди грядущее, притаилось невдалеке, ожидая девушку. Мир опустился на неё бременем, сдавил тисками, прежней лёгкости как и в помине не было. Не выскочить, не выползти, Маритха.

Теперь все вокруг сжалось, стало маленьким и тесным, почти как она сама. Жирным языком лизнула сердце пустота, унося взлелеянный покой. Она не болела, не страшила, не ранила… просто была. Куда ни повернись, Маритха, везде одно.

Звуки тяжело падали на сердце, словно молот в кузне. Безнадёжно. Не стонали, не ныли нетерпеливо, не хотели несбыточного. Не только ты не знаешь радости, Маритха, слышалось в проклятой песне. Никто её не знает. В этом мире нет радости, нет любви. Это тень, мираж, обман, пыль, что сдувает ветер. А под нею — камень. В этом мире нет радости. В другом, но не в этом. Так уж он устроен, женщина. Нам не дано его менять.

Прости, Маритха.

Только сейчас, с последним звуком, девушка почувствовала, что глаза и щеки её холодны и мокры. Вечность и сила отодвинулись на другой край мира, вместо неё в тело вернулась обычная жизнь, опостылевшая, без счастья, без тепла. Без мощи. В этом мире нет радости. Сколько ни ищи, сколько ни копи, ни собирай по крупицам, как золотой песок, настанет черед, когда чаша перестанет наполняться. Что ни делай, как ни крутись, тебе из неё не напиться, Маритха, всегда будет мало. Не счастье ты поймаешь, а только слабую тень. Так уж устроено. Смирись. Или не смиряйся. Но так устроено.

Эти звуки не врут, это не слова. Это песня его Нити, и песенник лишь вторит ей, потому что они нераздельны. Песня его Нити, имя которой Ясность… Он знает.

Так уж устроено… Кем устроено?

— Бессмертными, быть может. Им и менять, не нам, — отозвался песенник.

Маритха горько вздохнула. Внутри перекатывалась тоска. И жгучее воспоминание о лёгкости, о силе. О вечности. Зачем только она слушала эту песню?

— Что это за песня такая… — пробормотала девушка.

— Какая спелась, — хмыкнул он.

— Но ты же не пел… Только это… — подёргала она пальцами, будто перебирала струны.

— Неужели?

— Я ничего не слыхала.

— Неужели?

— Нет, я, конечно, много чего… но не ушами…

— А чем?

Маритха задумалась. И правда, а как это получилось?

— Не знаю… Кажется, что всем…

— Как поётся — так и слышится.

— Я целую вечность видела, — вздохнула девушка. — Или слышала… Это что, в твоей песне так поётся?

— В моей песне давно уже ничего не поётся.

Маритхе показалось, что Аркаис вовсю ухмыляется, хоть ночь мешала разглядеть его лицо.

— Почему ты все время надо мной смеёшься?

— Ты тут ни при чем, женщина. Раванга думает, что за насмешкою я прячу боль. — Он коротко и жёстко рассмеялся. — Боли нет уже давно — ты видела сама. Но ему так хочется в это верить! Что ж… пусть.

И замолчал.

— Зачем тогда смеёшься? — не выдержала Маритха.

— Когда ты примиришься с существующим порядком, перестанешь жаловаться и страдать из-за всяких пустяков… — остановился он, словно давая ей время сообразить, как не скоро это будет, — он начнёт развлекать тебя так же, как и меня.

— Кто — он?

— Порядок. Наш мир.

— Тебя развлекает?.. — Девушка запнулась от возмущения. — И только?

— Безмерно.

Некоторое время Маритха глотала воздух, пытаясь подобрать слова, и этого времени хватило, чтобы немного успокоиться.

— Чем больше знания, тем меньше мне жить хочется… в этом мире, — пробормотала она. — А ты говоришь, для тебя тут одно развлечение! Не понимаю!

— И не сможешь. Пока сама не изменишься. Подумай для начала: что тут ещё можно делать?

— Ты мог бы… с твоей силой мог бы… людям помогать, — с трудом пропищала Маритха самый конец.

— Как интересно! — на этот раз он и не подумал хохотать. — А кто тебе сказал, что я сижу сложа руки? Я помогаю. По мере сил. Даю то, чего им не хватает.

— Обманываешь! И забираешь потом их Нити! — язвительно подхватила девушка.

— Не больше, чем они сами, — возразил Аркаис с ледяным спокойствием. — Они знают закон. Знают, что надо платить. И все же бросаются на то, что даётся почти даром. Они хотят быть обманутыми: хоть на миг, но вкусить полной мерой из той чаши, что по закону не наполняется больше чем наполовину.

— Они хотят жить!

— Они не знают настоящей жизни. И знать не хотят.

— Да! Хорошо их понимаю! Ещё чуть-чуть твоего знания, и моя голова отвалится!

— Чего ты хочешь от меня? Великого раскаяния? Страдания по содеянному? — едко рассмеялся он. — Напрасно. Люди сами отдают свои Нити, и нет другой правды. Мне их не жаль.

Если бы он только мог их пожалеть…

— Ты заманиваешь их, и они отдают, — уговаривала она. — Они же не знают, что делают!

— Пусть так, — холодно согласился Сын Тархи. — Но секрет в том, что они и не узнают, пока не отдадут самое ценное! Оценить что-либо правильно можно, только его лишившись. Это величайший урок для них, но в короткий миг его не усвоишь. Их глупость нуждается во времени. Я только хранитель.

— Во времени нуждается? На долгие-то годы?

— Они так далеки от своих Нитей, что долгие годы уйдут, прежде чем они заметят пропажу. А вот когда заметят, и хорошенько… тогда не будет желания терять это впредь.

— Ты ещё благодетелем назовись! — волновалась Маритха, но как-то вяло, без огня.

В его словах была правда. Малая малость правды, но она была.

— От того, как я назовусь, не изменятся ни они, ни я сам. Только мои деяния способны изменить их трусливые ленивые сердца. В определённой мере.

— Выходит, ты делаешь доброе дело! — съязвила девушка.

В нем все было неправильно, но правда была. Опустошающая и сжигающая. И от этого хуже всего.

— Не доброе. И не злое. Необходимое.

— Кому это необходимое? Так людей корёжить… это же… — сквозь зубы процедила Маритха.

— Пойми, наконец: пока человека хорошенько не искорёжишь, — холодно отозвался Сын Тархи, — он ничего не сможет. Никем не станет, даже собой. Не захочет.

— Ну и пусть! Его это дело! Не всем так, как ты…

Девушка осеклась. Когда-то он тоже был таким, как они. Она уж и забыла! А вот Аркаис про то хорошенько помнит. И знает куда больше, чем Маритха.

— Не всем, — согласился он. И тут же спросил: — Неужели я так тебе ненавистен?

Она захлебнулась холодным воздухом. Долго не могла откашляться.

— Твоя Нить… — промямлила наконец. — Я не знала… что она такая…

— Какая?

— Совсем наоборот… Светлая такая… и лёгкая… и… — не найдя нужного слова, девушка замолкла.

— А ты думала, с неё капает кровь невинных жертв? — без тени своей обычной ухмылки в голосе осведомился Тёмный.