Кир Великий. Первый монарх - Лэмб Гарольд - Страница 39

• Предыдущая
• 39/74
• Следующая

— Торговцы смертью, загрязняющие чистую воду, охотники на людей, отзовите ваших псов! Осаживайте, говорю я вам!

Возбужденные битвой мастифы бежали рядом с нисайскими скакунами; Кир приказал взять их на поводки и сам остановился. Он вежливо назвал всаднику-гиганту с топорщившейся седой бородой свое имя и титул. Эмба сказал ему, что это был Виштаспа, кави Варканы-Партавы (царь Гиркании и Парфии).

— Пастух собственной персоной! — прорычал Виштаспа и дважды кивнул головой в войлочной шапке. — Самый наипервейший из принцев-лгунов! — Он наделил удивленного Кира несколькими странными титулами. — Здесь тебе не украсть никаких сокровищ, ведь у меня ничего такого нет. — На его широком веселом лице не было и признака гнева. — Но поскольку ты здесь, зайди в мой дом; смоешь кровь в стоячей воде, не в потоке, посидишь, поешь вволю, расскажешь, зачем пришел, незваный гость, на мирную землю.

Продолжая быстро говорить, он развернул лошадь рядом с Киром и поцеловал его в знак приветствия. Виштаспа был арийским вождем из древнего рода, напоминал Киру отца и на самом деле оказался хоть и очень дальним, но родственником Ахеменидов. Внутри своего поместья, которое он называл Задракартой, расположенного над морем на куполовидной горе, он обратил свой рев против слуг и женщин, приказав выгнать всех цыплят, очистить комнаты от грязи и принести фруктов, чистой воды и свежего молока для Великого царя персов и мидян, оказавших честь его домашнему очагу. Затем его жены в свою очередь засуетились вокруг промокшей дочери Губару.

Несмотря на рычание Виштаспы, комнаты его дома были чисты и душисты. Кир решил, что рычание Виштаспы было страшнее его укусов. В самом деле, он напоминал фыркающего кабана, хотя это животное хрюкало, ощетинивалось и атаковало лишь в целях защиты, чтобы затем броситься в бегство от врага. За воротами Задракарты Кир чувствовал себя в безопасности. Он радовался, что не повел на восток всю армию; такое воинство вызвало сопротивление или же, словно полчище саранчи, обирало всю страну. Немногочисленное его сопровождение могло разместиться между Задракартой и морским берегом, устроиться на ночь на люцерне в крытых соломой сараях. Кир вежливо сообщил Виштаспе, что нигде не встречал такой высокой травы, так глубоко вспаханной земли и таких упитанных лошадей, как здесь.

Гирканский царь ответил не менее любезно:

— В самом деле, моих лошадей можно было бы считать упитанными, но по сравнению с твоими конями они словно мухи рядом с осами. Соглашусь, мой кузен Кир, что земля эта хороша. Раньше ее называли Волчьей страной из-за разбойников, часто приходивших сюда жечь и убивать.

Тень пробежала по его открытому лицу, и Кир предположил, что он скрывает глубокую тревогу. Той же ночью, не будя своего гостя, Виштаспа с семьей отправился в горную пещеру позади их дома. Они ввели в пещеру быка, чтобы принести его в жертву у огня и, согласно ритуалу, разрезать на куски. Затем они ели, пили хаому и пели гимны. К утру их пение приобрело пьяные интонации. Эмба объяснил, что это жертвоприношение было посвящено богу Митре как судье во искупление убийства людей в Красном ущелье.

Персы пришли лишь переночевать, но остались в Задракарте на всю зиму. Виштаспа сказал, что караванная дорога на восток закрыта снегами в горах Коары, и Кир не должен подвергать себя риску и идти дальше на север.

Виштаспа боялся нападения с севера скифских орд, которые могли явиться в любой год, как только подрастет трава. Вытянув это признание у своего хозяина, Кир мягко произнес, что в обязанности Великого царя входит защита гирканцев и парфян от степных дикарей. Ему было известно, что Виштаспа прекратил платить дань Астиагу и во всех отношениях вел себя как независимый правитель. Находясь вдали от Экбатаны, он ступил на этот путь и до сих пор не получил ни возражений, ни наказаний. Теперь Кир предложил ему стать сатрапом Гиркании и Парфии. Он станет править, как раньше, но от имени Кира Ахеменида.

— И какую дань платить? — фыркнул пожилой Ахеменид. — Скажи мне, кузен, сколько обозов зерна, стад скота, сколько мешков сушеных яблок, мискалей серебра и бирюзы? Астиаг даже говорил о золоте. У меня нет ничего этого. Все эти товары приходят сюда с востока.

Кир обдумал деликатную материю дани и попросил одну шестую от урожая зерна и одну шестую от стада в хорошие годы, а в худые годы засухи и мора — ничего. При необходимости он пообещал своему родственнику помощь из западных зернохранилищ и запасных хозяйств. Виштаспа снова фыркнул:

— Лиса сказала фазану: "Я буду защищать тебя в опасности и кормить в голодное время! " Легко сказать, трудно сделать. В Гиркании не бывает худых лет. Знаешь почему? Потому что мы находимся на безопасном расстоянии от смерти земли, где создаются и разрушаются империи, где армии убивают друг друга и все, что растет, уводят в рабство добродетельных селян, заставляют их делать кирпичи и строить дворцы и башни, чтобы дотянуться до неведомых богов.

После нескольких вечеров, прошедших в таких переговорах, к тайному удовлетворению Виштаспы, о размере дани удалось договориться. Он верил, что Кир сдержит свое слово. Со своей стороны Кир велел родственнику построить зернохранилища и прорыть каналы для защиты от наводнений. И лишь когда зима кончилась, задал он давно терзавший его вопрос:

— Почему, кузен, ты приветствовал меня как принца-лгуна? Еще никто не награждал меня подобным титулом.

— Ты получил его в наследство. Астиаг любил приврать. А разве ты не его преемник? Да и Крез был славным Лгуном, как и все прочие монархи с варварского Запада.

Кир удивлялся, откуда у этого невежественного с виду Виштаспы такое точное знание событий, происходивших на Западе, но затем вспомнил, как много гирканцев служило в воинстве мидян и персов. Кир и сам находился в контакте с гонцами, чуть ли не ежедневно прибывавшими с почтовой дороги с посланиями от Гарпага и других сатрапов. Его беспокоило, что не было известий от сына из Парсагард.

— Ты никогда не думал, — спросил он, — что старое Зло может обратиться чем-то иным?

— Да, — согласился Виштаспа и хранил странное молчание, пока не закипело молоко. — Так говорит Заратустра.

Виштаспа всегда задумывался, прежде чем говорить о Заратустре, который, по-видимому, не был ни знатным арийцем, ни магом, ни жрецом.

— Ни одна страда не проходит, — заметил он однажды, — чтобы не появился какой-либо спаситель, требующий еды и провозглашающий о приходе к власти нового бога. — Он снова помолчал. — Девять лет назад Зароастр бежал сюда от воинов Раги. Я его прятал, кормил и слушал. Он был сыном Пуррушаспы — из Серых лошадей — с западного берега моря. Из рода он был, я думаю, Спитама, Белых. Когда-то он был воином. Во всяком случае, он знал, как натянуть парфянский большой лук — такой, что, натягивая его, один конец нужно прижать ногой. Парфянская стрела может пробить железный щит.

Киру было интересно узнать, как пророк Заратустра получил свое имя. Казалось, оно абсолютно бессмысленно — Золотые верблюды, — поскольку верблюд не имеет к золоту никакого отношения, разве что переносит его как груз, но этот образ едва ли можно было применить к человеку. Как ни странно, другим людям никогда не удавалось описать этого бродячего пророка, даже если они цитировали его довольно бойко.

— Однажды вечером, — сказал Виштаспа, — я вышел, чтобы наблюдать первый луч яркого Сириуса. Заратустра также был там и ждал. Он первым высмотрел звезду и раскинул руки. "Кто установил для солнца путь среди звезд? " Так он говорил. «Кто сделал луну восковой и ущербной? Кто удерживает внизу землю, а вверху звезды от падения? Кто придает быстроту ветру, гонящему облака перед собой, как овец? Какой мастер отделил свет от мрака и дал уверенность во всех своих творениях человеку, не понимающему этого?»

Виштаспа поскреб бороду. Он вытянул ноги к очагу, рядом с которым дремали овчарки, и его семилетний сын Дараявауш — тот, кого позднее греки называли Дарием, — взобрался к нему на колени. Крепко держа Дария, Виштаспа продолжал:

• Предыдущая
• 39/74
• Следующая