Кир Великий. Первый монарх - Лэмб Гарольд - Страница 32

• Предыдущая
• 32/74
• Следующая

Крез мог рассказать о эолийских преданиях, которые в какой-то степени напоминали ахеменидские, поскольку герои-вожди в древние времена были арийцами — о том из царей Мидасов, которого фригийцы звали Мита, что выселил хеттов «из страны Хатти», и о царе Приаме, долгое время защищавшем свои стены от варварских морских разбойников западного царя Агамемнона. Целых десять лет, сказал Крез, и Кир посчитал, что в это трудно поверить.

— Что же эти морские бродяги сделали с Троей, когда захватили ее?

Крез полагал, что они принесли нескольких троянских женщин в жертву своим богам и уплыли с богатой добычей. По крайней мере, от Трои остались всего лишь живописные руины с таможенной станцией у воды. Таможенная станция, объяснил он, собирает пошлину с проходящих торговых судов.

— Опустевшее место становится пустыней, — согласился Кир. — Ведь некому возделывать землю.

В своих путешествиях он видел достаточное количество руин; казалось, будто жители низин всегда строили огромные крепости, чтобы наполнять их сокровищами, после чего их разрушали из-за этих сокровищ.

— Это Судьба.

— Что такое Судьба?

Со вздохом Крез объявил, что сия тайна недоступна пониманию смертных, хотя эллинские, или греческие, философы верили, что нити человеческих жизней крутят, плетут и обрезают неизвестные богини. Киру показалась несерьезной вера в невидимых божеств, имевших формы мужчин или женщин и искусно манипулирующих человеческими жизнями, будто нитями в ткацком станке. После перекрестного допроса Креза и других лидийцев Кир не ожидал больших трудностей в отношениях с любящими роскошь эолийцами, и в уме их часть побережья он уже представлял как сатрапию, управляемую благожелательным чиновником. Эта сатрапия должна была включать находившийся на некотором расстоянии от берега остров Лесбос, где даже женщины становились поэтами; по крайней мере, одна из них, Сафо, резко ответила стихами на возвышение мужчин и послала вызов Судьбе, вступив в связь с другими лесбийскими женщинами.

Ахеменид научился не вмешиваться в местные обычаи. В Аншане племена сами управляли своими делами и сами вершили суд. Их Пастух принимал от них дары и собирал их вместе в случае угрозы; законы, которые он пытался проводить в жизнь, были законами самих персов. На этом богатом, плодородном берегу, казалось, никакой угрозы вообще не существовало. Киммерийцы — порождения ада, как говорили греки, — исчезли с горизонта три поколения назад. Следовательно, взыскательный ум Кира не находил других проблем в управлении побережьем — только побудить обитателей действовать совместно ради собственной безопасности и благоденствия.

Он требовал от них лишь одного: безусловного подчинения своей исключительной власти. Той, которой он должен был обладать, если собирался держать в своих руках бразды правления всеми этими многочисленными городами и землями.

Все же, когда настал черед яванцев с южного берега, Крез осмелился не согласиться с ним.

— Греки, — заявил Крез, — придут к соглашению лишь по одному вопросу — они ни за что не найдут согласия между собой.

— Они должны встречаться на племенном совете.

Ионийцы, утверждал Крез, сходились вместе только в Сардах, где их художники хорошо зарабатывали. За одну картину, написанную на деревянной доске, он заплатил таким же весом золота. Они проводили религиозные праздники под горой Микале. Они перестали быть племенами; каждое из них проживало в отдельном полисе — общинном городе, — и каждое временами воевало с другим полисом, продолжая соперничать со всеми остальными. Соперничество, конечно, распространялось на торговлю по морским путям. Крез настаивал, что был с ионийцами щедр, построил в Эфесе храм с портиком для Артемиды Многогрудой, хотя в то самое время был вынужден осаждать Фокею. Более того, новые волны греческих переселенцев устремились на побережье со своей родины, из Коринфа или Афин, города богини Афины. Да, тиран Писистрат из афинского полиса освобождался от политических противников, выселяя их в Ионию, в то же время вывозя на своих кораблях обратно асфальт, гипс и кедровые стволы для возведения нового портика на необработанных камнях своего Акрополя.

Кир решил, что греки — народ деятельный и одаренный богатым воображением. Они выделялись как каменотесы и живописцы; они могли наделять красотой небольшие предметы, но какова была цель их строительства и что они стремились создать в целом?

Чтобы получить ответы, он призвал к себе в Сарды ионийских тиранов и философов. Но вызывал он их по отдельности из Смирны, из Фокеи, Теоса, Эфеса и Милета, а также с острова Самос, родины раба Эзопа.

Встречаясь лицом к лицу, персы и ионийские греки не сомневались во взаимном сходстве. Они смотрели друг на друга как на отдаленных родственников и слышали очень знакомые слова. Но кровное родство через дальних арийских предков почти потерялось за громадными различиями в образе их жизни. Иранцы мигрировали по обширным внутренним территориям, сопровождаемые своими стадами; переселение дорических греков привело их на берег моря, где они обосновались в маленьких портах, превратившихся в преуспевающие города. Персы, привыкшие к непредвиденным случаям, действовали более гибко и более неистово; греки вели себя сдержаннее и скупее. Что касается военного дела, то пеший греческий меченосец, защищенный тяжелыми доспехами и щитом, абсолютно не походил на персидского конного лучника.

С самого начала Кир не доверял этим торгашам, порхавшим вокруг моря, продавая недолговечные товары. Даже их аристократы, как они называли знатные семьи, оказывалась купцами, на которых работали рабы. Фокейцы и теосцы гордились своими торговыми портами. В Парсагардах торговля была отдана вожатым караванов, проходивших там от далекого Инда в Шушан и в Вавилон. Первый грек, которого встретил Кир, Эврибат, показался ему расчетливым изменником. Однако Эврибат мог изменить Сардам, служа своему родному городу Эфесу. Он не переставал надоедать Киру, предлагая считать эфесцев союзниками, а к остальным городам относиться как к своим подчиненным.

Сборщик доходов Пактий также превозносил Эфес как святилище Артемиды Многогрудой.

— Если она ваша Великая богиня, — спрашивал Кир, — то почему там она одна, а здесь — другая и прозывается матерью-землей?

Иногда смышленые греки испытывали затруднения, отвечая на вопросы Ахеменида. Казалось, он ожидал получить простые объяснения сложных материй. У него сложилось ложное представление, от которого он никак не хотел отказываться, — он считал, что любые существующие боги должны быть одинаковы во всех уголках земли. Пактий просто заметил, что Артемида Эфесская делится своей тайной лишь с женщинами, которые в ежегодное празднество уходят от мужей и поклоняются богине, ритуально предлагая свои тела чужим мужчинам и передавая их подарки святилищу, от чего его богатство и слава постоянно растут.

— В этом случае, значит, некоторые из монет, которые ты получаешь каждый год в Эфесе, побывали в руках этих яванских женщин?

— Как соизволил выразиться Великий царь, так оно и есть. От них и из портового налога.

Кир выезжал из Сард и посещал какой-нибудь ионийский город, он проехал через Эфес, Фокею и Теос. Направившись на юг, к извилистой реке Меандр, он последовал по ее берегу до самого побережья, до Милета, последнего и самого знаменитого порта. Кир спешился в яркой, солнечной долине, лежавшей между гор, террасами спускавшихся к садам. В Милете не было тирана, который мог бы управлять делами жителей города и встретить царственного гостя. Вожди, вручившие Киру символические подарки, называли себя философами и учеными. Без всяких споров они признали его своим царем — хотя не признавали Креза — и просто спросили, что он от них потребует. Они объяснили, что слишком заняты и не могут себе позволить отвлекаться на политическую жизнь.

Кир никогда не понимал, что имели в виду греки под политической жизнью. Казалось, это была какая-то составляющая жизни, вносящая разлад во все виды их деятельности. Тиран мог следовать той или иной политике, заставляя свой народ делать то же самое. Иначе бы они не подчинялись никакому кодексу законов и никакой власти. Он решил, что жители Милета оставляют ему и политику, и политическую жизнь, что казалось довольно разумным решением, поскольку он был их монархом.

• Предыдущая
• 32/74
• Следующая