Александр II, или История трех одиночеств - Ляшенко Леонид Михайлович - Страница 53

• Предыдущая
• 53/93
• Следующая

С осени 1860 года реформа вступила в решающую стадию. В октябре Редакционные комиссии прекратили свою работу, и проект ушел на утверждение в Главный комитет, председателем которого, как мы уже знаем, являлся великий князь Константин Николаевич. Ситуация в Комитете сложилась непростая: из десяти его членов лишь четыре человека поддерживали Положения, разработанные Редакционными комиссиями; трое требовали существенных доработок; а еще трое не были согласны с ними вовсе. В данном случае свое веское слово должен был сказать и действительно сказал император, который потребовал, чтобы последним сроком рассмотрения проекта освобождения крестьян в Комитете стало 15 февраля 1861 года. На этой дате он настаивал, с одной стороны, потому, что Положения должны были быть опубликованы к началу полевых работ в деревне, а с другой — Александр II хотел, по старой русской традиции, эффектно отметить пятую годовщину своего вступления на престол (19 февраля 1861 года). Говоря о необходимости закончить работу Комитета в срок, император был краток, заявив: «Этого я желаю, требую, повелеваю!»

После таких слов сопротивляться принятию проекта стало невозможно, и он, пройдя раньше срока Главный комитет, поступил в Государственный Совет. В первый же день работы Совета перед его членами с большой речью выступил Александр II. Он сказал: «Я требую от Государственного Совета, чтобы оно (крестьянское дело. — Л. Л.) было им кончено в первой половине февраля... Повторяю, и это моя непременная воля, чтобы дело это теперь же было кончено...» Далее император упомянул об усилиях своих предшественников на троне — Александра I и Николая I — решить аграрную проблему и подробно осветил ход подготовки крестьянской реформы. Закончил же он речь следующими словами: «Взгляды на представленную работу могут быть различны. Потому все различные мнения я выслушаю охотно; но я вправе требовать от вас одного, чтобы вы, отложив все различные интересы, действовали как государственные сановники, облеченные моим доверием. Вот уже четыре года оно длится и возбуждает опасения и ожидания как в помещиках, так и в крестьянах. Всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства».

Голосовали проект в Совете по параграфам и подавляющего преимущества не имели ни противники, ни сторонники реформы. Однако решающее значение в данном случае имели не позиции «фракций», а голос императора. Да, крепостникам удалось значительно «откорректировать» проект в своих интересах: 20% надельного земельного фонда, предназначавшегося крестьянам, осталось во владении помещиков, увеличены повинности крестьян в пользу прежних хозяев, выросла стоимость выкупа земли. Но главное являлось неизменным — крепостному праву в России приходил конец. 19 февраля 1861 года Александр II начертал на первой странице принятого закона: «Быть посему», а председатель Государственного Совета граф Д. Н. Блудов заверил своей подписью подлинность высочайшей резолюции.

Оставалось последнее — составление Манифеста, объявлявшего стране о долгожданном событии. Написать его поручили активному деятелю Редакционных комиссий Ю. Ф. Самарину, но у известного славянофила-либерала документ получился слишком сухим и малопонятным. Тогда обратились к митрополиту Филарету, но тот, будучи принципиальным противником реформы, отказался от почетного поручения. Только нажим со стороны императора и настойчивые просьбы духовника митрополита заставили последнего взяться за перо. Манифест все равно получился неудачным, чувствовалось, что автор писал его через силу, впадая в ложный пафос и неискренность. Но это уже казалось мелочью. Все активные участники подготовки крестьянской реформы получили специально изготовленные медали с профилем императора на одной стороне и надписью: «Благодарю» — на другой. 4 марта из Петербурга с почтовым поездом на Москву отправились генералы свиты и флигель-адъютанты, командированные в губернии для наблюдения за ходом крестьянской реформы. Всего отправлено было сорок наблюдателей. Каждого из них государственный секретарь В. П. Бутков снабдил портфелем с особым ключом. В портфелях находились Положения, которые должны были быть сданы губернаторам, как руководство к действию.

Между тем в столице принимались экстренные и странные на первый взгляд меры. Войска, в том числе и артиллерийские части, приводились в состояние полной боевой готовности. Говорили, будто отец и сын Адлерберги ночевали в Зимнем дворце и имели под рукой запряженные экипажи на случай внезапного бегства царской семьи от угрозы то ли крестьянского бунта, то ли выступления недовольных дворян. Вообще-то меры, принятые правительством, вполне объяснимы. Все дело в традиционности ожидаемых последствий крупных аграрных перемен в России. Как бы ни были подобные перемены настоятельно необходимы, как бы тщательно их ни готовили, какой бы аппарат ни подключали к их проведению, все равно никто и никогда не мог точно предсказать, чем они закончатся. К счастью, в 1861 году ничего страшного так и не произошло.

Многие и многие наблюдатели в один голос свидетельствовали, что день 5 марта 1861 года (дата объявления свободы крепостных) прошел буднично и до обидного тихо. Причинами этой незаметности и обыденности великого события критики реформы называли книжный язык Манифеста, беспрецедентные полицейские меры, принятые в стране, недоверие народа к любому документу, исходившему от правительства, трудные для понимания крестьян условия их освобождения. Все это так, всенародных торжеств 5 марта действительно не наблюдалось, однако не было и полного равнодушия. Да его и не могло быть при снятии варварского клейма с 23 миллионов человек.

Утром этого дня Александр II возле манежа лично прочитал Манифест собравшейся здесь толпе. Народ слушал, но безмолвствовал, то ли по укоренившейся в России привычке — почтительно, то есть без бурного реагирования, выслушивать монарха, то ли подействовал странный запрет полиции проявлять в этот день какие-либо сильные чувства. Зато, как вспоминает П. А. Кропоткин, на разводе офицеры окружили государя и восторженно кричали «ура». К середине дня начал осознавать происходившее и простой городской люд. Г. А. Щербачев вспоминал: «Было два часа, на Царицыном лугу было народное гуляние... Издали послышались крики „ура“. Государь ехал с развода... Наконец, когда государь подъезжал к плацу, толпа заколыхалась, шапки полетели вверх, раздалось такое „ура“, от которого, казалось, земля затряслась. Никакое перо не в состоянии описать тот восторг, с которым освобожденный народ встретил своего царя-освободителя».

Позже на одном из спектаклей оркестр по требованию публики трижды играл «Боже, царя храни», причем только на третий раз музыка гимна пробилась сквозь громогласное пение зала. На следующий день фабричные Петербурга послали депутацию к генерал-губернатору столицы с просьбой разрешить им подать государю соответствующий адрес и хлеб-соль. Хозяин города встретил представителей народа очень грубо и отказал в их просьбе. Тогда фабричные пригрозили ему, что обратятся к министру двора, и губернатору пришлось пойти на попятную. 12 марта двадцать тысяч фабричных рабочих пришли на Дворцовую площадь, чтобы выразить императору искреннюю благодарность.

Да и в провинции, при развозе Манифеста по губерниям народ оказывал всяческое содействие по скорейшей доставке документа на места. Крестьяне сами вызывались помогать курьерам и перевозили их от одного селения к другому с необыкновенной скоростью. В Кишиневе был случай, когда крестьяне выпрягли уставших лошадей у курьера и везли его на себе несколько верст. Слушая Манифест, народ благоговейно крестился, клал земные поклоны, ставил свечи к образам и служил молебны за Александра II, «не довольствуясь одними общими молебствиями, отправляемыми повсеместно».

Было, конечно, и другое. Как же в России без бестолковщины? По стране рассредоточились 80 полков, в задачу которых входило внушение крестьянам смирения и уважение к действиям властей. Но серьезные беспорядки возникли только в Спасском уезде Казанской и Чембарском Пензенской губерний. Здесь пришлось прибегать к вводу в села воинских частей, пускать в ход оружие для разгона многотысячных толп, пытавшихся оспорить подлинность Манифеста 19 февраля 1861 года или дать ему свое толкование. В результате этих событий десятки крестьян были убиты и ранены52. Император, искренне огорченный трагическими инцидентами, все же отметил, что военные действовали единственно возможным образом. Трагическое, как известно, в жизни очень часто ходит бок о бок с комическим, так было и в этот раз. Скажем, из-за нелепого распоряжения полиции о запрещении населению 5 марта бурно выражать чувства одного петербургского дворника выпороли за то, что бедолага после объявления воли троекратно крикнул «ура!». И правильно, не велено, не ликуй.

• Предыдущая
• 53/93
• Следующая