Выбери любимый жанр

Истинная история Дюны - Лях Андрей Георгиевич - Страница 32


Изменить размер шрифта:

32

– А ты как?

– Я спущусь с тобой, переоденусь, и пойду в открытую, по хорремшахскому тракту. Пригляжу себе какую-нибудь компанию паломников. Такой наглости Муад’Диб точно не ждет.

И без того громадные глаза Алии стали еще больше, она схватила руку Синельникова и что было сил прижала к щеке.

– Ничего, – успокоил ее отшельник. – Русский человек нигде не пропадет. Мой коронный номер – Слепой Дервиш, громовой успех на студенческой сцене… Ты спрашивала, что такое агитбригада – жаль, не увидишь меня во всей красе. Пара контактных линз и чудо перевоплощения…

– У дервиша нет денег.

– И не надо. Так все дадут. Полезли-ка отсюда.

Этот эпизод, пропущенный Синельниковым в его записях, оказался, тем не менее, частично зафиксирован – в канун нового, двести одиннадцатого года, в Бааль-Дахаре работала группа врачей из Комитета по делам беженцев под руководством Эвы Бржезовской, которая всегда интересовалась культурой аборигенов Дюны. Доктор Бржезовская рассказывает, что, будучи в тот памятный день на базаре, была совершенно потрясена «явлением», как она выражается, слепого дервиша, и далее с небольшими сокращениями приводит текст баллады, исполненной им под аккомпанемент бализета. К сожалению, оригинал не сохранился, и перетряска двойного перевода (Бржезовская писала по-английски) лишает нас удовольствия оценить все художественное своеобразие, но смысл произведения вполне ясен.

По диким степям Хорремшаха,
Где добывают бесценный меланж,
С жалкой котомкой шел изможденный воин,
Кляня выпавшую ему злую долю.
Под покровом тьмы он бежал из плена,
В котором держал его жестокий Муад’Диб
За то, что он храбро бился за справедливость.
У воина уже почти не осталось сил,
Но вот перед ним открылись красные пески Хаммады.
Моджахед спускается к барханам,
Становится на могучую спину Шай-Хулуда
И поет печальную песню о родном крае,
Страдающем под властью тирана.
Воин пересек Хаммаду,
И вот он уже видит перед собой родную мать.
«Здравствуй, даровавшая мне жизнь, и скажи —
Как поживают почтенный отец и мой любимый брат?»
«Отец не вынес горестей этой жизни,
отдал воду племени,
И давно уже зарыт в горячих песках.
А брат твой в чужеземной стороне,
В темнице у коварного Муад’Диба,
Сковавшего его железными цепями,
Чтобы помешать защищать Отчизну».

«Я была необычайно растрогана, – пишет дальше Эва Бржезовская. – Неграмотный человек был большим поэтом, подлинным самородком этой земли. Он ничему не учился – даже издалека, по состоянию склеры обоих его глаз, было видно, что он слеп от рождения, но его можно было назвать интеллигентом. Хотя и с примесью местного диалекта, он говорил на очень правильном арабском. Не переставая играть на своем инструменте, он обращался к людям и в наивной, но чрезвычайно поэтичной форме призывал их беречь природу, сторониться политики и предостерегал против последствий урбанизации. У необразованного дервиша оказалось прекрасно развито экологическое мышление. Послушать его собралась огромная толпа, его упрашивали говорить снова и снова, и задавали множество вопросов, на которые он отвечал очень образно. Некоторые предлагали ему деньги, но он отказывался, поскольку обычай запрещает это. Его щедро наделили продуктами, и какой-то человек подарил ему портативную солнечную батарею, необходимую в путешествиях».

Эта история интересна тем, что до некоторой степени объясняет легенду о слепоте Пустынного Проповедника. Ни сам Синельников, ни его биограф Аристарх Однорукий никогда не отрицали того, что Владимир и был тем знаменитым бааль-дахарским дервишем, но миф о его чудесном прозрении то ли затерялся, то ли уже в те времена не имел успеха, и в позднейших преданиях Пустынный Проповедник неожиданно унаследовал слепоту своего предтечи, что придало его фигуре некое грозное величие.

Двести лет спустя это заблуждение оказалось весьма на руку авторам сериалов о приключениях Муад’Диба. Во-первых, для придания большего эффекта образу пророка-ясновидца слепым объявили и самого императора, а во-вторых, видимо не желая себя особенно утруждать и ломать голову над хитросплетениями сюжета, сообщили изумленному читателю, что Пустынный Проповедник – это и есть Муад’Диб после смерти. Так из двух разных людей с безупречным зрением задним числом соорудили одного, но очень внушительного слепца.

Холодным и туманным утром пятнадцатого января двести одиннадцатого года на дозорной башне у южной оконечности Центрального Рифта появился неизвестный худой верзила лет сорока с лишним и потребовал связи с самым, каким только можно, высоким начальством. Такую связь ему дали, и он уселся перед видеофоном.

– Я Владимир Синельников. Вот здесь, на этом самом месте, я желаю видеть самого Феллаха-эт-Дина и Фейда-Рауту Харконнена. Я передам им Алию Атридес.

В эфире наступила пауза минут на сорок, затем экран вновь ожил и показал тронутый безумием лик барона Харконнена со сверкающей лысиной.

– Ааааааа! – заревел Фейд, тыча в камеру сразу двумя указательными пальцами. – Да, да, да, да! Это он, он, Феллах, надо лететь, подтверждаю, это он! Володя, я никогда не сомневался, ты же голова, так это ты девчонку украл, ты порубил сволочей, ну конечно, кто же еще, молодец, я знал, я с самого начала знал!.. Можешь не предъявлять ее, верим на слово, Феллах, я за него ручаюсь, летим!

Фейда сменил глава Конфедерации Южных Эмиратов Феллах-эт-Дин – лицо безукоризненной классической лепки в правильной белоснежной раме шапки волос и квадратной бороды.

– Здравствуйте, Владимир, – спокойно сказал он. – Девушка с вами?

– Она здесь по собственному желанию.

– Очень хорошо. Мы будем через два часа.

Фейд еще что-то завопил, но звук отрезало, и экран погас.

Ветер от вращающихся в противоположные стороны лопастей кружил на площадке смерч и трепал короткие волосы Алии. Она стояла с каменным лицом и, не мигая, смотрела перед собой. Синельников зябко повел плечами. Как гигантская челюсть, упала половина борта с тремя ступеньками, и сначала сбежали телохранители со сканерами, за ними – Фейд-Раута в коже и ремнях, и затем, не торопясь, сошли еще двое – Феллах-эт-Дин в официальной темно-синей хламиде и с ним долговязый старик в куртке с погонами и высокой фуражке.

– Матерь божья, – шепотом ахнул Синельников, – Алия, вон твой Тамерлан…

Взгляд Алии тревожно метнулся в сторону, но Феллах уже был рядом.

– Ваше величество, – сказала Алия. – Не надо расценивать мой визит ни как дипломатический маневр, ни как жест доброй воли. Это шаг отчаяния.

Эмир забрал ее руки в свои.

– Дитя мое, мне не надо объяснять, каких усилий вам это стоило. Поверьте, вы у друзей. Приветствую вас, Владимир. Вы снова творите добрые дела. Алия, Фейда-Рауту вам представлять не надо…

– Привет, сестренка! – Харконнен захлопал в ладоши, держа их на уровне живота. – Наконец-то ты сделала правильный выбор!

– … а это начальник нашего Генерального штаба маршал Кромвель.

Тот подошел, снял фуражку, пожал Алие руку. Она уставилась, как зачарованная. Волна седых волос, прозрачные совиные глаза, странная оцепенелая улыбка… Дух Войны – от него и в самом деле дохнуло жутью.

– Володя, – приветливо сказал Дух Войны. – Как тесен мир…

– Да, Джон, – ответил Синельников. – Даже удивительно.

32
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело