Тигр, олень, женьшень - Янковский Валерий Юрьевич - Страница 39
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
Рядом с монастырем-часовней на берегу озера увидел выбитые, на плоской базальтовой скале две шахматные доски. И тут же подобрал выточенную из обломка этой же породы шахматную фигурку с иероглифом «чхари» — одну из ведущих в корейских шахматах. Арсений привез эту поистине археологическую находку домой…
Но об этой вылазке брата мы узнали много позже, а в тот жаркий полдень вновь, как стадо орангутанов, хватаясь за стволики корявых кустов и подтягиваясь, карабкаемся вверх, сопим, передыхаем, держась за ветки, и наконец выбираемся на восточную покать.
Шагаем на восток, минуем злополучное место, где я упустил пантача, уходим дальше. Впереди слышен гул. Из черного, как вход в туннель, грота, из отвесной стены с шумом вырывается мощный поток. Но, разбиваясь в водяную пыль, снова прячется в каменной россыпи. Минуем его и вскоре обнаруживаем хорошую травянистую площадку. Рядом, в низкорослом березнячке, прячем свою маленькую палатку.
Назавтра решаем предпринять рекогносцировку еще дальше, обогнуть подножие Пяктусана по часовой стрелке, попробовать добраться до границы с Кореей. Отправляемся втроем: Шин, Василий и я. Берем с собой всех собак. Безоружный повар Василий с вожделением смотрит на мой пистолет браунинг 32-го калибра: «Валери-сан…»
В восторге вешает его на пояс и, сияя, каждую минуту без дела поглаживает светло-коричневую кобуру.
Пошли, рассыпавшись цепью, огибая восточный склон Пяктусана по часовой стрелке: Шин с собаками ниже, Василий выше меня. Вдруг я увидел его мелькающим между деревьями с пистолетом в вытянутой руке и вскоре услышал дикий вопль. Я ринулся наперерез и стал свидетелем странной сцены: наш всегда улыбающийся Пак, грозно насупив брови и картинно отставив ножку, держал на мушке стоявшего на коленях с воздетыми руками человека. Как развращает случайно оказавшееся в руках оружие!
Бледный оборванец трясся как в лихорадке. Я рявкнул на Василия, приказал опустить оружие, и бродяга как сноп повалился лицом в траву. Признав в нем корейца, я обратился к бедняге на его языке, велел встать, угостил сигаретой, спросил — кто, откуда? Все еще перепуганный, вздрагивающий, он наконец рассказал, что они с напарником живут неподалеку в балагане, настораживают петли и ямы на пантачей, но пока ничего путного не добыли. Все стало ясно. Дав пару сигарет, я с миром отпустил незадачливого охотника. Василий прятал глаза.
Под вечер на кромке зеленого распадка, на ключе, который родит реку Туманган, среди низкорослых лиственниц поставили палатку. А на заре, оставив Василия с собаками сторожить табор, разошлись. Когда первые лучи осветили вершину распадка, я заметил плывущее между березками рыжее пятно. Козел. Подкрался к нему против ветра и уложил первым выстрелом. Выпотрошил, укрыл ветками от ворон, а рядом на березке повесил белый лоскут, чтобы было приметно издали. Вдруг где-то внизу прокатился негромкий хлопок шиновской арисаки. Я огляделся, не бежит ли зверь, однако ничего не заметил.
Поднялся на длинную каменистую гряду и тут сообразил, что стою уже на границе Кореи, у тропы, по которой правительственная экспедиция раз в лето посещает вершину вулкана. И вот совпадение — экспедиция только что прошла: заметны оттиски конских копыт, оковок солдатских ботинок. Глянул вправо вверх — далеко под вершиной вставали дымы костров значит, колонна остановилась на привал.
Некоторое время я задумчиво глядел на кучи камней, цепочкой сбегавшие от вершины к востоку. Эти невысокие усеченные пирамиды привлекли наше внимание еще во время первого похода. Сложенные много веков назад пограничные знаки покрылись зеленовато-серым лишайником, но, простояв столетия, почти не разрушились, продолжая нести теперь уже никому не нужную службу. Глядя на них, я почему-то ярко представил вереницы оборванных рабов, по приказу какого-то далекого императора сооружающих эти монументы под надзором вооруженных луками и стрелами, копьями и кривыми мечами узкоглазых и скуластых безжалостных воинов…
«А ведь камни и валуны не связаны никаким раствором. Интересно бы разобрать такую кладку, может, где-нибудь внутри оставлены какие-то знаки, мемориальные записи…»
Я смотрел на уходящие к подножию горы древние сооружения, как вдруг заметил ползущие на подъем сутулые фигурки и инстинктивно отступил за выступ большого вулканического обломка: когда ты один против нескольких, до поры всегда надежнее оставаться в роли наблюдающего.
Но вот из-за скалы появился темно-серый капюшон, за ним второй, третий. Люди были совсем близко, когда я с удивлением понял, что передо мной — женщины. Три японки! Глядя под ноги и что-то бормоча, они подходили все ближе. Я сделал шаг вперед и громко поздоровался:
— Конничива!
Они вздрогнули, остановились; хором пискнули «Ара!» — по-нашему «ой» — и, округлив глаза, обратились в изваяния.
Мы молча смотрели друг на друга. Совсем рядом — три серых капюшона, три пары черных глаз, три одинаковые — как капли воды — фигурки в накидках и шароварах, ноги в черных японских таби с торчащим отдельно большим пальцем. Несколько секунд я не мог отделаться от впечатления, что передо мной повисли готовящиеся ко сну летучие мыши, только почему-то не вниз, а вверх головами… В их глазах светился невыразимый ужас, но — и я это невольно отметил — ни одна не закричала, не упала, не сделала панической попытки бежать. Истинные представительницы самурайского рода! А я прекрасно сознавал, какое впечатление должен произвести возникший как из-под земли бородатый дядя в потрепанном френче и залатанных брюках, перепоясанный кожаным с медными застежками патронташем, с биноклем через плечо и длинной винтовкой в руках! Бандит! Было от чего и в обморок упасть.
Я понял еще одно. Им, конечно, внушали, что Пяктусан — страшное место, где не исключена встреча с маньчжурскими хунхузами или корейскими партизанами, не говоря о тиграх, медведях, волках и прочей напасти. И вот, пожалуйста! Что же должны были испытать сердца беззащитных, отставших от своего отряда женщин? Оценив сцену их глазами, я почувствовал что-то вроде раскаяния и поторопился добавить по-японски:
— Не пугайтесь, я охотник. Здесь неподалеку наша палатка. А вы откуда?
— О-о-о!!! — Думаю, им показалось, что они возвращаются с того света. Все трое заулыбались и затрещали.
Ой, как они испугались! Думали — конец! Они из города Ранана; все давно хотели увидеть знаменитую гору и озеро, попросились пойти с отрядом, но сегодня, на третий день пешего пути, очень устали, присели отдохнуть и вот не заметили, как отстали.
Почему-то захотелось чем-нибудь их порадовать, и я обещал прислать в подарок добытого утром козла. Японки пришли в восторг и посулили взамен разные приправы: сою, мисо, перец, соль, сахар. Несколько раз низко, в пояс, поклонились и, часто оглядываясь, гуськом отправились дальше по тропе.
Вернувшись, я объяснил Василию, как найти козла, которого следует вручить трем японкам, единственным представительницам прекрасного пола в отряде.
Пак вернулся под вечер очень довольный. Фальцетом, жестикулируя, в лицах изображал, как его благодарили, как восхищались красивыми рожками, как ему улыбались, угощали. Разложил кульки с подарками.
Раздавшийся утром выстрел оказался не пустым. Одной шестимиллиметровой пули хватило Шину, чтобы свалить на месте пасшегося на голубице крупного бурого медведя. Наутро решили его разделать и на этом завершить разведку — свежих следов пантачей нигде не обнаружили.
Обдирать жирного зверя нелегко; мы много раз правили ножи о жесткие медвежьи пятки, пока сняли и отскребли тяжелую шкуру. Отделили от печени зеленоватый пузырек желчи. Шин аккуратно вырезал лечащие от ревматизма коленные чашечки. Взяли немного медвежатины — все что могли унести по горам на плечах.
Под конец решили накормить впрок собак. Алексей Петрович отрезал темно-бордовый жирный кусок филе и бросил в сторону распустивших слюни псов:
— Возьми, пиль!
Раздался странный звук, и кусок растаял в воздухе. Любимец Валентина, полукровка черный сеттер Чиф проглотил его на лету. Две другие собаки взяли свои порции, отбежали в сторону, легли и принялись неторопливо есть, а Чиф снова приблизился к Шину и уставился на мясо.
- Предыдущая
- 39/63
- Следующая
