Тигр, олень, женьшень - Янковский Валерий Юрьевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/63
• Следующая

Сестра позднее написала:

Старый Чу от мистики переходил к событиям из своей жизни. С гордостью рассказывал о встречах с корейскими партизанами, об их молодом вожде… Говоря о хунхузах, старик переходил на шепот и оглядывался, словно те могли его услышать.

История Маньчжурии знает немало трагических встреч охотников с хунхузами и жуткими фанатиками-боевиками из числа самоохраны таежных поселков. Мы с Арсением однажды чуть не стали их жертвами. Едва выбрались из тайги к незнакомому поселку, как вдруг на повороте узкой санной дороги из-за кустов вынырнули меховые шапки-ушанки, раздались истошные крики. Группа чумазых юнцов, щелкая затворами и целясь из старых маузерских винтовок, требовала сложить оружие. Каждый миг мог стать последним… Но мы с братом поняли друг друга с полуслова: оружия не сдаем, идем, не прибавляя шага дальше, локоть к локтю. Галдя и угрожающе тыча пальцами себе в глотки, но не рискуя сунуться под руку, дикая свора прыгала по сугробам справа и слева, пока группа не втянулась в поселок.

Начальник поста позвонил в район, разобрался, принес извинения. Потом, криво улыбнувшись, заявил, что дружинники ошиблись, приняли нас за «других людей».

— Каких других?

— А вот. — Старший чин выложил на стол какой-то снимок. — Смотрите!

С крупноформатной фотографии смотрели прищуренными глазами уставленные рядом на толстой плахе четыре мертвых головы. Хмурые лица заросли многодневной щетиной, было видно, что люди давно не мылись. Но больше всего поражало то, что, несмотря на грязь, копоть, небритую щетину и отросшие волосы, все четыре лица отчетливо сохраняли славянские черты…

— Кто они, откуда? Почему, за что?

Хозяева переглянулись, пробурчали что-то невразумительное. Нас проводили до околицы, пожелали счастливого пути, но тягостного впечатления это не рассеяло: загадочная трагедия, возможно, безвинно казненных людей так и осталась тайной; было ясно, что и наши головы только случайно не угодили на подобную фотографию.

Два дня и две ночи в зимовье Чу-ёнгама мы отдыхали, чинились и готовились к дальнейшему походу. Погожим июньским утром снова выбрались на тропу, петляющую высоким берегом, и часа через два достигли перекрестка. Здесь главная тропа уходит вверх, к истокам Сунгари, к водопаду и горячему источнику, а вторая пересекает ее с востока на запад. Это скорее звериный лаз, дальше из ущелья выхода нет. Тут, на довольно широком плесе, Сунгари по колено. Переходим ее и начинаем взбираться на западный склон. Тропка вьется серпантином, страшно смотреть, как карабкается по ней наша лошадка с громоздким вьюком. Даже люди местами лезут на четвереньках.

Наконец выползли на холмистую западную покать Пяктусана и показалось, что возвратились в весну: робкая травка, поля ноздреватого снега. А среди этих полей, «по пояс» в снегу, уже цветущий желтым, белым и фиолетовым цветом дурманно-душистый рододендрон! Теперь слева высилась громада кратера, а справа внизу, теряясь в далекой дымке, простиралось безбрежное Пяктусанское плоскогорье. Встречный западный ветер нес запахи просыпающейся тайги, заставляя тревожно биться охотничье сердце: мы находились в заповедных девственных местах, где не ступала нога европейца; лишь в прошлом году их «открыли» Юрий и Валентин.

За симметричным, как сырная пасха, холмом открылось пересохшее глинистое озерко — дивный природный солонец. Берега вытоптаны множеством копыт, выбиты и вылизаны языками изюбров. Со всех сторон, как ручейки, стекаются сюда тропки следов. Вот он, знаменитый Хванточжам!

Мы, чтобы не оставлять следов, обошли солонец стороной, прошли еще километра два, и, найдя ручеек на дне небольшого оврага, остановились. Поставили большую полосатую палатку, из окружающего корявого березняка наготовили дров. Установили жестяную печку: ночами здесь выпадает иней.

В первое утро разошлись до света, но успеха не добились ни в это, ни в следующее. И тогда поняли свою непоправимую ошибку: мы встали с наветренной от солонца стороны. Поняли, но поздно. Самый чуткий и осторожный из всех копытных — изюбр — таких ошибок не прощает. Дорогие первые дни оказались потерянными. Правда, Юрий выследил по росе и убил медведя. Арсений добыл молодого бычка. Но это лишь мясо да шкуры на подстилку, а весеннее мясо медведя такое, что, когда Василий наготовил из него пельменей с диким луком, Шин только понюхал, плюнул и демонстративно отвернулся, пихая в рот пустую кашу:

— Псиной воняет, понимаете, лучше голодным ходить…

Состоялось совещание. Порешили сделать две дальние вылазки. Сначала на запад, потом на восток. В первую, к истокам Ялу, по жребию отправились Шин, Арсений и Валентин. Для охраны табора взяли Василия и собак. Верховья Ялу пользуются дурной славой, это вотчина атамана хунхузов страшного Ма-Фора. Чу-ёнгам рассказывал, что в прошлом году, после ухода наших ребят с пантами, люди Ма-Фора едва не убили старого охотника Югая, указавшего чужестранцам знаменитый солонец.

Однако такой риск в Маньчжурии был не в новинку, и четверо ушли. На следующий день я добрался до одной из северо-западных вершин кратера и второй раз в жизни любовался прекрасным голубым озером среди разноцветных скал, окружающих это чудо природы. А наш младший, но едва ли не самый энергичный участник экспедиции — Юрий сквозь непролазную чащу обошел в темноте солонец и, приблизившись против ветра, добыл-таки первый настоящий трофей — крупную изюбриху с пудовым лутаем. Уже один этот лутай окупал все наши расходы!

Мы вдвоем перетаскали к палатке эмбрион, шкуру и мясо, наварили целое ведро мяса, ждали своих до позднего вечера, но тщетно. Не пришли они и на следующий день.

В темноте забрались в палатку, легли, но сон не шел. Мне мерещились картины одна ужаснее другой. Сквозь дрему казалось — вижу, как бандиты подползли к спящим у костра, перебили, раздели, забрали оружие. Под утро снился кошмар: окровавленные трупы, по которым уже ползают зеленые мухи…

Было, конечно, не до охоты. Завтракали перед палаткой, оборачиваясь на каждый шорох. Где, как искать? Прошел дождь, смыл почти все следы. Но все равно уже собрались на поиски, когда из кустов неожиданно выскочил пестрый корейский пес Падуга, а за ним черный сеттер Валькова — Чиф. Собаки радостно виляли хвостами. Мы вскочили, бросились к ним, но как спросить — где люди? И тут на опушке березняка появились все четверо. Потные, усталые, но улыбающиеся. У Василия за плечами скрученная черная медвежья шкура. Скинули котомки, расселись вокруг костра, потянулись с кружками к чайнику.

— Привет… здорово… пить!

— Где же вас носило, черт побери?! Мы вторую ночь не спим, сейчас собирались идти искать!

Арсений опорожнил большую кружку, согнул ногу, вытер о колено губы. Он считал, что это — самая чистая часть охотничьей одежды: брюки на коленях постоянно «стерилизуются» о траву и кустарник.

— Понимаешь, перли к главному притоку Ялу, а там такая пропасть — за сутки не обойти. Нужно подниматься к самому кратеру. Заночевали, решили разведать местность. На второй день Алексей Петрович убил медведя. Изюбриных следов не густо, но шайка Ма-Фора вертелась недавно. Наткнулись на свежие кострища.

Шин, скривившись, как от зубной боли, перебил брата:

— Я как увидел следы в улах,[6] понимаете, сразу понял, кто тут был. Говорю Арсению Юричу — поворачиваем назад. Только не хватало с ними встречаться. Уже было. Раньше молчал, теперь скажу…

• Предыдущая
• 37/63
• Следующая