ВИА «Орден Единорога» - Лукьянова Наталья Гераниновна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/104
• Следующая

Потом ему в голову пришло воспоминание о сообщенной бароном новости, по поводу подземности его города-баронства. Череп сдавило осознание целых гор камня над головой. Страстное желание увидеть небо и ощутить на своем лице ветер, дождь едва не свело с ума. Он попытался подумать о первых христианах, которым приходилось скрываться в катакомбах, проживая там целые жизни. Впрочем, они по крайней мере страдали за идею, а не по прихоти какого-то придурка. Хотя… по сути и он страдал за идею, за идею спасти от стрелы этого урода Ханимеда, которого, впрочем, здесь он ни разу не видел.

— … Что же касается твоих увлечений, или увлечения, то я решил предоставить тебе прекрасный шанс переубедить меня по поводу твоей склонности к мужскому полу, — услышал Рэн, когда воспоминание о яблоках и репах невольно обратило его взгляд к в холостую разглагольствующему барону. На этом кстати барон прервался и щелкнул пальцами. Тут же в бесшумно распахнувшуюся дверь впорхнула пестрая стайка малоодетых молчаливых девиц, с обильно увешенными браслетами ручками, молитвенно сложенными на пышных грудках. Девицы, должно быть, были красивы. Юный оруженосец постарался обойтись без пристального разглядывания, зато едва за хозяином замка захлопнулась обитая подозрительно похожим на золото тяжелым металлом дверь, поспешил протянуть руку за гитарой.

Через два часа гитара была вырвана из рук оруженосца парой дюжих стражников, а девицы с позором изгнаны. Девицы не знали, кто такие «летчики»и что такое «звездолет»и «воздушные шары», а также кто такая «Таня Львова»и что за «медицинский институт»она захотела, но слова о том, что кому-то стоит, а кому-то не стоит дарить свою любовь, не могли не найти отзвука в их сердце, как и многие другие песни группы «Браво», и про балкон, и про мостовую, по которой «бродили мы с тобой и это было как вчера», и про «не там счастье, ангел мой». Конечно, они все до одной влюбились в темноволосого гитариста с будоражащим сердце голосом и романтическими песнями, но именно поэтому лезть к нему с примитивными приставаниями первой ни одна не захотела.

Волшебная сила искусства.

Глава 36.

Дни слиплись для Рэна в отвратительное месиво, Битька бы сравнила это с комком подтаявших пельменей, где оболочки и начинки (где дни и ночи, явь и бред) перемешались и поменялись местами, и порвались, и соединились в нелепой последовательности. Странные существа, люди, события и разговоры, объединенные только злом и вызываемым ими ощущением гадливости кружились вокруг оруженосца нескончаемым кривляющимся хороводом, дергали его, тормошили, хохотали жирными красными ртами прямо в лицо.

Иногда, поначалу, ему казалось, что он движется, подталкиваемый и подпихиваемый со всех сторон, по уходящей винтом вниз дороге вглубь бездонной ямы, которую по многим, легко узнаваемым приметам определил как пресловутые «круги ада». Но потом его словно бы толкнули так, что он полетел кубарем, запутался и лишь время от времени ощупывал себя, выясняя целы ли кости, на месте ли голова, и вообще, сам он — есть ли еще, и он ли это.

Пару или значительно больше раз ему удавалось сбежать. Удавалось (!). В кавычках. Еще в первом случае до него дошло, что побег подстроил сам тюремщик, уж больно сам он был слаб и беспомощен (сейчас тем более) перед всей этой неумолимой и безупречной системой — баронством Амбр. И тем не менее и первый и последующий разы он пытался выбраться. Его ловили, его обманывали, его загоняли — ему только что не давали умереть. А внутри у него все равно жила крошечная надежда, подогреваемая, как подозревал Рэн исключительно чувством юмора: надежда оставить барона на этот раз в дураках.

Барон старался истрепать волю Рэна отчаяньем, вновь и вновь заставляя захлебываться его отравленными слезами, а оруженосец учился тупо биться головой о неприступную стену, когда ничего больше не оставалось, и вставать, падая. Однажды в один из таких тяжких моментов, Рэну открылось, что и отчаянье имеет свое дно. Что погрузившись в его черноту и глубину можно довольно быстро нащупать ногами точку опоры и, оттолкнувшись, всплыть опять к солнцу. Тогда Рэн О' Ди Мэй улыбнулся и с горечью, но без зла сказал своему палачу «спасибо». Что, впрочем, никак не изменило его решения, при первом удобном случае очистить землю от вышеуказанного господина.

Во сне Рэн видел море. Огромное море сурового стального цвета. С моря дул холодный и влажный ветер. Брызги умывали глаза, как слезы, делая взгляд ясным. Море было бесконечно огромным. Ветер был сильным и терпким.

У серой «бетонной»стены, сама по себе стоящей среди дюн, курил парень в кожаной «косухе», и пепел падал в песок. Парень глянул на Рэна из-под черной челки блестящим углем глаза. Запах его сигарет мешался с запахом моря, пыли и бензина. Рэн вдыхал этот запах и вдыхал запах моря. И чувствовал, как в душе его судорожное чувство конечности мгновения сливается воедино с ощущением вечности.

Еще Рэн видел другого человека. Тот сидел, щурясь котом на вечернее солнце, на лавочке в кустах сирени. Голые пятки щекотал о крапиву. В руках держал ситар, издающий монотонное и завораживающее мяуканье. Во все щели скамейки навтыканы палочки благовоний: они курятся, их дурман мешается с запахом топящейся бани и царственно разросшейся крапивы.

Шинель третьего хлопала большими крыльями. Как ни в чем ни бывало, шел он по покрытому шагреневой кожей волн морю, погруженный в какие-то свои непростые и нелегкие думы. Брови его сурово морщились, а мягкие губы шевелились. Море выпустило рукавами реки. Над ними выросли нереально крутые мосты. Человек ступил на спину одного из них, выгнутого немыслимой дугой. Наверху он встретился с четвертым, шумным и непримиримым. Тот все кричал, прокатывая «р-р-р»заклинание «Питерр-питерр!..», и, повинуясь крику, море вскипало, и из пучины его вырывались в небо серые мраморные колонны с крестами и опустившими голову ангелами на них. Тысячи огромных мраморных колоссов. Замерзшая женщина жалась зябко к перилам моста. Ветер трепал ее длинные светлые волосы. Сероватые пряди били женщину по щекам, норовили затушить крохотный огонек папиросы в маленькой цепкой руке. Другой рукой женщина подпирала синеватую от холода щеку. Женшина смотрела на Рэна со вниманием и приязнью. А потом стала смотреть на реки и море.

И Рэн все смотрел на реки и море…

…Некоторые песни в исполнении саксофона , конечно, шли туго. Вообще-то, это был бы довольно интересный проект — рокенрольное ассорти на саксе. Только кто об этом думал — о прикольности проекта?

Бедный сакс, он привык к совершенно иным гармониям и настроениям. Теплая грусть джаза и блюза, ау. Вот уже неделю золоченое горло издает раздирающие тоской душу вопли. Рэп на рояле.

Но гитары не было.

Битька прижимала к уху солнечный бок саксофона, как динамик радиоприемника. Впрочем, саксофон в некотором роде и был радиоприемником.

Полуживой и почти растерявший обычную иронию Шез безвылазно сидел вместе с негром внутри позолоченной трубы, подавая голос лишь в тех случаях, когда чувствовал необходимость свернуть. Остальное же время он прислушивался к себе, точнее к далекому голосу его кунгур-табуретки, зовущей к себе свой дух. Конечно, точность такого компаса легко можно было поставить под сомнение, но другого-то не было. Все же попытки поставить поиски Рэна на научную, типа дедуктивную основу, потерпели фиаско.

Мало того, что кунгур-табуретка как верный шпион в тылу врага посылала радиосигналы о местонахождении оруженосца, она еще и, как могла, передавала его настроение и состояние, беспроволочным телеграфом донося до друзей мелодии, которые соло-гитарист извлекал из ее фанерных недр. Впрочем, вполне может быть, что связь не ограничивалась односторонностью: откуда-то же Рэн там у себя, неизвестно где, брал все эти песни, которых раньше даже и не слышал.

— Маленькая девочка со взглядом волчицы,

Я тоже когда-то был самоубийцей,

Я тоже лежал в окровавленной ванной,

• Предыдущая
• 47/104
• Следующая