Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - Конигсбург Э. Л. - Страница 3

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая

Эмма с минуту поколебалась.

— Нет. Решено: в среду. Я тебе напишу подробный план. Никому его не показывай! Прочтешь, запомнишь все указания и уничтожишь записку.

— Я должен ее съесть? — просиял Джимми.

— Еще не хватало! Порвешь на мелкие кусочки и выбросишь в мусорную корзину. В нашей семейке в эти корзины все равно никто не заглядывает, одна я. И то только если там не мокро и нет карандашных очисток. И пепла.

— Нет уж, — сказал Джимми. — Я лучше съем. Люблю трудности!

— Ага, и целлюлозу, — усмехнулась Эмма и пояснила: — Это из чего бумагу делают.

— Знаю я.

Больше они не обменялись ни словом, пока не вышли из автобуса на своей остановке. Вслед за ними выпрыгнул Стив.

— Эм-ма! — завопил он. — Эм! Твоя очередь пасти Кевина. Попробуй только забудь — маме скажу.

Эмма побежала назад к автобусу, схватила Кевина за руку и поволокла за собой.

— Хочу со Сти-и-ивом! — заскулил Кевин.

— Я тоже хочу, чтоб ты со Сти-и-ивом, рева-корова, — ответила Эмма. — Но так уж вышло, что сегодня я за тобой присматриваю.

— А потом кто будет подсматривать?

— В среду начинается очередь Стива.

— Хочу, чтоб каждую неделю очередь Стива! — ныл Кевин.

— Вот все и будет как ты хочешь. И, между прочим, очень скоро!

Но Кевин не понял намека — ни тогда, ни позже — и продолжал дуться до самого дома

Во вторник вечером Джимми обнаружил у себя под подушкой план побега, приколотый булавкой к пижаме. Первый пункт плана был таким: «Забудь про уроки! Начинаем сборы». (Хочу заметить, Саксонберг, что предусмотрительность Эммы приводит меня в восторг. Для нее нет мелочей, она все учитывает, совсем как я. В плане, написанном для Джимми, было даже указание, что делать с трубой, когда он вынет ее из футляра: завернуть в запасное одеяло, которое всегда лежало в ногах его кровати.)

Выполнив все инструкции, Джимми принес из ванной полный стакан воды, сел на кровать, скрестив ноги по-турецки, и откусил кусок записки. Вкус у бумаги был, как у той жвачки, которую он однажды жевал пять дней кряду, только бумага была чуточку тверже. К тому же чернила оказались не водостойкими, и зубы у него окрасились в синий цвет. Джимми героически проглотил первый кусочек и попробовал откусить еще один, но сдался. Он порвал записку, а клочки скомкал и выбросил в мусор. Потом пошел и почистил зубы.

Наутро Эмма и Джимми действовали строго по плану. Как обычно, они сели в школьный автобус, только не на привычные места, а на заднее сиденье. Когда автобус подъехал к школе, все вышли, а они остались. Как и было предусмотрено планом, этого никто не заметил. В автобусе, как всегда, была толкотня и суматоха, кто-то искал тетрадку, кто-то — варежки, все спешили поскорее выпрыгнуть, и никто не глазел по сторонам.

Чтобы Герберт, водитель, не увидел их в зеркале, Эмма и Джимми поджали ноги и пригнули головы. Если бы их застукали, тогда, согласно плану, следовало отправляться в школу и изображать из себя прилежных учеников. Что было бы не так-то просто без учебников, тетрадок и музыкальных инструментов.

Затаив дыхание, Джимми и Эмма лежали на портфелях и футлярах от скрипки и трубы. За это время каждый из них не меньше пяти раз поборол искушение посмотреть, что творится вокруг. Чтобы удержаться, Эмме пришлось вообразить, что она слепа и может рассчитывать только на слух, обоняние и осязание. Когда топот ног, сбегающих по ступенькам, окончательно стих и двигатель снова завелся, они слегка приподняли головы и улыбнулись друг другу.

Теперь Герберт поедет по старой Бостонской почтовой дороге на стоянку школьных автобусов. Там он, как обычно, припаркуется, пересядет в свою машину и покатит восвояси.

За всю дорогу до стоянки Джеймс и Эмма не издали ни звука. Из-за ухабов и выбоин на дороге автобус подпрыгивал и дребезжал, как пустая жестянка на колесах — ну, почти пустая. И хорошо, что дребезжал. Иначе, думала Эмма, водитель наверняка бы услышал, как громко тарахтит ее сердце — совсем как та электрическая штуковина, в которой мама по утрам готовит кофе.

Лицо у Эммы раскраснелось, вспотевшая щека прилипла к сиденью, и это было очень неприятно! Она не сомневалась, что не пройдет и пяти минут после выхода из автобуса, как у нее на щеке вскочит прыщ. И хорошо еще, если один.

Автобус остановился, впереди открылась дверь. Стоит Герберту пройти в конец салона — и все пропало… Наконец они услышали, как водитель топает вниз по ступенькам. Затем дверь закрылась — это Герберт, уже снаружи, просунул руку в окошко и потянул за рычаг.

Эмма покосилась на часы. Она даст Герберту еще семь минут и только потом поднимет голову.

Семь минут истекли, но Джимми и Эмма хотели проверить, могут ли они потерпеть еще немножко. Поэтому они провели скрючившись еще секунд сорок, но было так тесно и неудобно, что эти секунды тянулись, словно скучный школьный урок.

Наконец они встали, глянули в окно и расплылись в улыбках — путь свободен! Спешить было незачем, и они потихоньку двинулись к передней двери автобуса — Эмма впереди, Джимми за ней. Дверной рычаг был слева от водительского сиденья. Эмма собралась было потянуть за него, но замерла, услышав, как сзади что-то звякает.

— Джимми, — обернулась она, — что это там бренчит?

Джимми замер на месте. Звяканье смолкло.

— Где бренчит?

— Да ты же и бренчишь, — определила Эмма. — Что там на тебе? Кольчуга, что ли?

— На мне то же, что всегда. Трусы — одни, синие; футболка — одна…

— Ой, Джимми, уймись. Я спрашиваю: что это на тебе издает такие ужасные звуки?

— Двадцать четыре доллара и сорок три цента.

Только тут Эмма заметила, что джинсы на брате провисли под тяжестью карманов. Между краем рубашки и ремнем белел зазор шириной в ладонь. В центре по- зимнему бледной полоски кожи красовался пупок.

— Слушай, а почему у тебя все деньги мелочью? Звенит же — оглохнуть можно!

— Потому что Брюс платит мелочью — монетками по центу и по пять. А чем он, по-твоему, должен платить? Векселями?

— Ладно, ладно! — махнула рукой Эмма. — А на поясе что висит?

— Компас. Мне его на прошлый день рожденья подарили.

— На что он тебе сдался? Только лишний вес!

— Компас нужен, чтобы находить дорогу в лесу. И дорогу из леса. Без компаса нельзя.

— В каком таком лесу?

— В лесу, где мы заляжем на дно.

— Это еще что за словечки?

— Словечки как словечки. Нормальные. А что?

— Да кто тебе вообще сказал, что мы заляжем на дно?

— Ты! — ликующе завопил Джимми. — Ты только что и сказала.

— Я? Я ничего такого не говорила!

— Еще как говорила! Ты сказала: «Да кто тебе вообще сказал, что мы заляжем на дно?» Вот прямо этими словами и сказала.

— Ладно, пусть. Сказала так сказала. — Эмма изо всех сил старалась сохранять самообладание. Она ведь командир отряда, а командир никогда не должен выходить из себя — даже если отряд состоит только из самого командира и его противного мелкого братца.

— Вот именно, сказала! Я сам слышал: «Да кто тебе вообще сказал, что мы…»

Ну уж дудки, подумала Эмма, я не дам ему еще раз договорить это до конца.

— Знаю, что слышал. А теперь слушай дальше. Мы заляжем на дно в музее Метрополитен в Нью-Йорке.

— Ну вот! — подпрыгнул Джимми. — Ну вот! Опять ты это сказала!

— Я сказала «в музее Метрополитен в Нью-Йорке».

— Ты сказала «заляжем на дно»!

— Хорошо. Не будем цепляться к словам. Мы едем в музей Метрополитен.

• Предыдущая
• 3/25
• Следующая