Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 37

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая

– Ой, нет! – закричала Филлис.

Но Бобби неожиданно изъявила согласие.

– Давайте. Я буду доктор, Филлис медсестра, а ты – тот, кто сломал ногу. Тебе легче быть больным, потому что на тебе не надеты всякие верхние и нижние юбки.

– Хорошо. Тогда я схожу за бинтами и корпией*[29], а вы приготовьте место, куда меня класть.

В деревянном коробе на чердаке были собраны веревки и ленты, которыми увязывали багаж при переезде из города. Когда Питер принес спутанный клубок лент и две картонки для корпии, Филлис возбужденно захихикала.

– Ну, вот! – сказал Питер, а потом он улегся на длинный диван со спинкой и подлокотниками и тяжело застонал.

– Тише ты, – проворчала Бобби и начала прикручивать ногу Питера к лежбищу.

– Не так туго, – стонал Питер, – вы мне сломаете другую ногу.

Бобби усердно продолжала бинтовать ногу.

– Хватит уже! Я не могу шевельнуться. Моя бедная нога… – продолжал изображать раненого Питер.

– Ты в самом деле не можешь двинуть ногой? – спросила Бобби каким-то странным тоном.

– Мы как будем играть, – весело поинтересовался Питер, – как будто у меня перелом или рана?

– Как тебе хочется! – и Бобби, отступив на шаг, сложила руки на груди, рассматривая брата, который лежал, весь обвязанный веревкой. – Вот! А теперь мы с Фил пойдем погуляем. И мы не разбинтуем тебя до тех пор, пока ты не дашь обещания, что прекратишь говорить о ранах, о крови и о том, как скрипят кости. Пойдем, Филлис!

– Зверюги! – возмутился Питер, корчась на диване. – Я не буду вам ничего обещать. Я завоплю так, что мама сюда прибежит.

– Вопи! – пожала плечами Бобби. – Только тебе придется объяснить ей по-честному, почему мы тебя связали. Я не зверюга. Когда мы тебя просили перестать говорит в-всякие ужасы, ты не послушался. Филлис, пойдем.

– Вы не сами до этого додумались! У вас бы ума не хватило. Вы в книжке прочли!

Когда Бобби и Филлис, исполненные негодования, подошли к двери, им встретился доктор Форрест. Он улыбался и потирал руки, явно довольный собой.

– Ну вот, – обратился он к девочкам, – я свое дело сделал. Перелом в самом чистом виде. Но Джим пойдет на поправку. Мужественный паренек… Что это? – спросил он, бросив взгляд на лежащего в углу Питера. – Это что, игра в пленники?

Доктора удивило и то, что Питер лежал тише мыши, и то, что дети могли затеять игру в то время, когда наверху страдал от боли раненный человек.

– Нет, – мотнула головой Бобби. – Не в пленники. Мы играли в костоправов. Как будто бы Питер сломал ногу, а я врач.

Мистер Форрест нахмурился.

– Тогда я должен вам сказать, – и лицо доктора приняло суровое выражение, – что это очень бессердечная игра. Неужели вы настолько лишены воображения, что не подумали о том, каково там вашему товарищу наверху? У бедного паренька весь лоб был в испарине, он губы себе искусал, чтобы не закричать, потому что каждое наше прикосновение доставляло ему адскую боль!

– Тогда вас надо было связать, потому что вы такой же злой, как… – начала было Филлис.

– Не говори глупостей! – остановила ее Бобби. – Мы в самом деле проявили бессердечие. Вы правы, доктор.

– Прежде всего я был виноват, – признался Питер. – Бобби, ты можешь продолжать играть в благородство и все валить на меня… Я стал рассказывать девочкам про переломы и раны. Я их тренировал – они ведь хотят быть сестрами милосердия. А они стали меня просить, чтобы я перестал. Ну, а я не перестал.

– И что же дальше? – спросил доктор Форрест, присаживаясь.

– Ну, и я тогда предложил поиграть в костоправов. Я это так, в шутку, предложил. Я не думал, что Бобби согласится. А она сказала «да». Ну, а уж если сказала, то пришлось мне соглашаться на то, что со мной сделали. Позор, что говорить!

Он опять скорчился и отвернулся к деревянной спинке дивана.

– Я не думала, что кто-то узнает, кроме нас, – проговорила Бобби, возмущенно отвечая на немой упрек Питера. – Я же не думала, доктор, что вы придете! Он просто вывел меня из себя этими разговорами про кости и раны. И мне захотелось все обратить в шутку. Вот я его в шутку и связала. Давай, Питер, я тебя развяжу.

– Да уж, будь добра. Пошутили, нечего сказать!

– На вашем месте, – пробормотал доктор, не знавший, что сказать, – я бы поскорее развязался, пока мама к вам не спустилась. Вы ведь не хотите ее огорчать, правда?

– Я все же не могу дать обещания, что никогда не буду говорить о ранах и обо всем таком, – раздраженно сообщил Питер, пока Бобби и Филлис распутывали узлы на «бинтах».

– Прости меня, Питер, – сказала Бобби, наваливаясь на диван и нащупывая огромный узел под ним, – но ты меня просто вывел из себя своей болтовней!

– А мне каково! – отозвался Питер, вставая и стряхивая с себя «путы».

– Я вообще-то пришел, чтобы кого-то из вас позвать с собой. Нужно кое-что принести сюда из моей приемной. А то мама одна не может со всем справиться. Я прислал бы своего помощника, но как раз сегодня я отпустил его в цирк. Ты пойдешь, Питер?

И Питер пошел, не проронив ни слова и не взглянув на сестер.

Доктор Форрест с Питером подошли к калитке, выводившей с поля возле «Трех Труб» на дорогу.

– Давайте я понесу вашу сумку, – предложил Питер, – она, наверное, тяжелая. Что там?

– Ножи, ланцеты и разные другие инструменты, которыми терзают людей. А еще пузырек с эфиром. Мне пришлось дать Джиму эфир – очень сильная была боль.

Питер промолчал.

– А как вы его нашли, этого парня? Расскажи мне.

Мальчик рассказал. Тогда доктор стал рассказывать ему истории о мужественных спасателях. Мистер Форрест был интересным собеседником, как Питер давно уже успел заметить.

Попав в приемную, Питер получил возможность вплотную рассмотреть весы, балансиры, микроскоп и мерные стаканы. Когда было собрано все, что Питер должен был унести с собой, доктор вдруг сказал:

– Ты прости, что я лезу со своим, но…

– Да, конечно! – Питеру очень даже любопытно было его выслушать.

– Это по части науки, – прибавил доктор.

– Да, – отвечал Питер, разглядывая древний аммонит,*[30] который доктор использовал как пресс-папье.

– Видишь ли… Мальчики и девочки – это маленькие мужчины и женщины… И вот мы с тобой… Мы гораздо крепче, чем они. – (Питеру понравилось это «мы с тобой», и доктор, наверное, говоря так, понимал, что мальчику это понравится) – И мы гораздо сильнее. Какие-то вещи нам безразличны, а их они ранят. Ты никогда не должен обижать девочек.

– А я разве не знаю? – возмущенно пробормотал Питер.

– Это относится и к твоим сестрам. Да, девочки гораздо нежнее и слабее нас. И так должно быть. А еще ты заметил, как все животные любят своих мам? Ни один зверек не ударит свою маму.

– Я знаю, – заинтересованно отозвался Питер, – два кролика могут драться с утра до ночи, если их не разнять. Но крольчиху они никогда не обидят.

– Конечно, – продолжал доктор, – и, между прочим, самые свирепые дикие звери – тигры и львы – особенно нежно относятся к своим самкам. И в этом нам надо брать с них пример.

– Будем как львы! – улыбнулся Питер.

– У женщин очень нежное сердце. Какая-то вещь, для нас ничего не значащая, может их глубоко задеть. Поэтому мало того, что мужчина не должен распускать руки, он и в словах должен быть осторожным. И если уж говорить начистоту, женщины очень мужественны. Та же Бобби – подумай, каково ей было в темном туннеле вдвоем с этим бедным пареньком! Удивительно то, что именно женщина, более слабая и ранимая, часто раньше нас понимает, как найти выход из трудного положения. Я знал нескольких очень мужественных женщин. Одна из них – ваша мама.

Питер кивнул головой.

– Ну вот, прости меня, что я так долго говорю тебе об этом. Но чтобы человек что-то понял, надо ему об этом сказать. Ты понял, что я имел в виду?

– Да, я понял. Пожалуйста, простите меня.

• Предыдущая
• 37/42
• Следующая