За далью волн - Асприн Роберт Линн - Страница 62
- Предыдущая
- 62/83
- Следующая
— Государь, я боюсь того, что она любит только мои романтичные песни и те тайны, которым я обучен и продолжаю обучаться. Она любит мысль о любви, но не меня самого. Когда я предложил ей… Государь, прошу простить меня, если вы и вправду ее отец… Но как-то раз мы с ней остались наедине в покоях принцессы Гвинифры… Принцессы в тот час там, конечно, не было.., и свет звезд озарял Анлодду подобно тысяче свечей.., она стояла в одной тоненькой кемизе.., но ничего не произошло.
А тут.., этот грязный зверюга Лан.., принц Ланселот.., он ведь ей ничего не мог предложить, кроме животной похоти, какой предается, бывает, с супругой Dux Bellorum (думаю, тебе это уже известно, государь), она сбрасывает кемизу и совершает безнравственные деяния, делает все, о чем он ее просит!
Корс Кант задохнулся от испуга: он вдруг вспомнил, с кем говорит. Ведь если Лири на самом деле был отцом Анлодды, отруби он сейчас барду голову за такие речи, никто бы его не осудил. Хуже того: старый монарх мог вызвать на поединок героя Ланселота, мог погибнуть в бою, и тогда — прощай союз с Артусом и Меровием.
Но Лири не сделал ни того, ни другого. Он оглушительно расхохотался:
— Не бойся, Корс Кант! Любой папаша такой девицы, как она, точно знает, что такую дочку нельзя считать призовой коровой! И вот тебе мой добрый совет, парень. Такую девицу, как она, ты можешь, конечно, уложить себе на пузо, но заставить ее делать то, что хочешь ты, этого у тебя не выйдет.
— Уложить на пузо?
— Ну, это я так образно выразился.
— Но.., разве она согласится? Или я получу пригоршню грязи в лицо?
Лири покачал головой. Волосы его разметались, борода растрепалась. Он сейчас напоминал Корсу Канту того лохматого пони, на котором он ехал.
— Гадать ни к чему. Ежели ты примешься ее, как рыбку, на крючок ловить — она, конечно, уплывет от крючка подальше. Но если бы я гадал, я бы решил, что ее тянет к тебе. Она ищет, где бы бросить якорь в этой гавани.
— Быть может, она проверяет меня?
— И пусть проверяет, сынок. Покажи ей, что не собираешься держать ее в гавани. Покажи ей, что она свободна уплыть, когда пожелает, и она дрогнет. Так я думаю.
— Думаешь? А точно не знаешь?
— С ней? Точно? Не валяй дурака, бард! Такой тайне, как она, тебя не научит даже этот зеленый юнец Мирддин.
«Мирддин? Зеленый юнец? Тогда Лири Dux Bellorum в отцы годится!» Почему-то слова старого короля успокоили Корса Канта. Он попрощался с Лири и пробрался сквозь ряды легионеров ближе к Артусу.
Легион весь день быстро продвигался вперед, а к ночи разместился лагерем. По ночам Меровий уходил все дальше и дальше от лагеря. В конце концов он ушел очень далеко и провел ночь среди груды валунов — одинокий в океане войны, точно такой же, как Корс Кант в океане своих сомнений.
Они пересекли большую реку — ту самую, где во время первого похода на Харлек Ланселот взошел на корабль. Но теперь было решено перейти реку вброд, так как будь во флоте Артуса даже целых сто кораблей, их бы не хватило, чтобы перевезти войско на другой берег. Дальше войско двинулось по великой северной дороге, которая, правда, не произвела на Корса Канта большого впечатления — по рассказам Артуса о римских дорогах он ожидал большего. Он представлял их широкими и прямыми, а эта шла прямо не более полумили, а затем поворачивала.
По пути легион обрастал ополченцами, вскоре численность войска возросла до тысячи пехотинцев и семидесяти конников.
Пропитание для воинов раздобыли, собирая урожай с четвертой части полей и забирая у крестьян каждую шестую свинью, бычка или жеребенка. Крестьяне отдавали скотину и урожай безропотно, хотя и поджав губы. Похоже, их все-таки радовало, что Dux Bellorum не отбирает у них все и не казнит их на месте.
Легион Ланселота шел другим путем, к востоку от войска Артуса, и также собирал ополченцев и дань с других деревень. Еще восточнее двигался легион Кея — по холмам и лесам. Артус говорил, что к тому времени, когда легионы достигнут Харлека, их будет разделять расстояние примерно в лигу. Легион Кея предполагалось держать в резерве на тот случай, если бы юты укрепили окрестности, опасаясь нападения бриттов.
Корс Кант в очередной раз прихлопнул блоху.
— Господи, вымыться бы! — простонал он. — Я становлюсь похожим на сакса.
Dux Bellorum пропустил жалобу барда мимо ушей. Он ехал молча и, видимо, непрестанно проигрывал в уме предстоящее сражение.
По ночам бард лежал на животе, обернув голову запасным одеялом, чтобы хоть немного заглушить шум. Не менее пятисот воинов почему-то предпочитали бродить по лагерю. Где бы ни устраивался бард на ночлег, он неизменно оказывался то рядом с дозорными, то с водоносами, то с костром, где готовили пищу, то с точильщиками. Корс Кант лежал, не шевелясь, в полузабытьи, то и дело просыпался и плакал от отчаяния, одиночества и изнеможения.
Тянулись дни. Миновала неделя. Корс Кант начал задумываться: а был ли он по-настоящему знаком с Анлоддой? Не была ли она всего лишь огненноволосым видением, созданием, появившимся в результате заклинания? Но нет, заклинания и зелья — это по ее части. Юноша качал головой. Разум его во время изнурительного похода притупился.
А воинам, похоже, нравилось каждый день шагать вперед — или по крайней мере ворчать о перипетиях странствий. Они смеялись, шутили и мгновенно засыпали, стоило им только улечься наземь. Из десятка предусмотренных религиозных ритуалов ни один не исполнялся слишком уж ревностно.
Помимо Меровия, Артуса и Лири, единственным знакомым Корса Канта был центурион Какамври, теперь командовавший преторианской гвардией. Какамври, похоже, забыл о былых ссорах с бардом, и это вполне устраивало юношу. Какамври он невзлюбил еще с тех пор, как тот служил копейщиком, и тупости у него за это время почти не убавилось.
Корс Кант все чаще обращался к Лири, и тот никогда не отказывал ему в общении.
— Я догадлив, — заявил бард как-то в полдень, жуя кусок мясного пирога — судя по заверениям повара, «прямо из Апиция». Пирог был несколько жестковат.
— Начало забавное, — задумчиво проговорил Лири. — Это ты про девиц, или как?
— Догадлив, верен, честен, не отступаю от своих привязанностей. Но мне нестерпима мысль о пролитой крови и я не умею плести интриги.
Лири усмехнулся.
— Ага… Это годится для службы священником.
— Но если бы я не умел петь и слагать песни, чем бы занялся тогда? Чистил бы конюшни или ходил за плугом от зари до зари?
На миг выражение лица старого короля стало серьезным. Он подергал себя за бороду, уставился в небеса — а глаза у него были голубее небес.
— Наверняка, — изрек он, — цивилизация существует для того, чтобы не забывать даже о том яблоке, которое упало дальше всех от яблони.
— Как-как?
— Гунны, вестготы, даже юты и саксы не смеют позволить себе содержать бесполезных паразитов — ну, кроме жрецов, ясное дело. Они живут, открытые всем ветрам, и любым порывом их может сдуть с лица земли.
Но теперь у нас будет империя, а это, доложу я тебе, кое-что! Афины, Рим, Александрия, Константинополь… В таких местах собрано так много богатств, и богатства эти расходуются столь щедро, что певцу уж как-нибудь хватит на кусок хлеба.
— Вот спасибо, государь! — обиделся Корс Кант.
— Да ладно тебе дуться! Артус говорит — не гоже, чтобы бард голодал, вот и позволяет тебе иметь все, что твоя душенька пожелает. Но куда бы ты делся без Артуса? Попади ты к саксам или к любым иным варварам, ты бы стал рабом.
— Рабом? Я высокороден… Я, по крайней мере, горожанин…
— Горожанин? А ты что, думаешь, будто саксы заседают в сенате и голосуют за то, какую эйрскую деревню им ограбить в следующий раз? Неужто ты веришь, что у них вообще есть какие-то законы? Что они за честную торговлю, к примеру? Они не признают никаких горожан, парень, и тебе бы здорово повезло, сынок, если бы для тебя — не мастера в боевых искусствах — вообще нашлось среди них какое-то дело. А империя, когда растет, находит все больше и больше места для роста. В другое время, в другом месте тебе бы не поздоровилось, сынок, не забывай об этом.
- Предыдущая
- 62/83
- Следующая
