Верь мне! - Дойл Аманда - Страница 6

— Перекусите, прежде чем начинать. Все, что нужно, найдете потом. Комната, где едят работники, — вон там. Вам надо будет топить эту печь, чтобы постоянно была горячая вода для жилья рабочих — Джима, Блю и Расти. Джакеру пользуются той ванной, что в доме. Они все приходят есть в семь утра. Мне принесите поднос в кабинет — последняя дверь на западной веранде.

Через секунду Лу осталась одна.

Девушка уселась с огромной кружкой крепко заваренного чая и чудовищных размеров бутербродом и беспомощно вздохнула. Вот, наверное, и пришел конец Луизе О’Доннел Стейси. Она не умеет готовить, не умеет печь, не имеет понятия, что сельские жители предпочитают есть на ужин и даже (Лу отчаянно попыталась вспомнить) сколько всего будет этих самых мужчин-работников. Кажется, шесть?..

Лу не имела представления и о том, как управляться с огромной кухонной плитой. Это она поняла спустя несколько часов, стараясь отчистить с пальцев тесто для лепешек, которое, это было видно даже на ее неопытный взгляд, получилось чересчур клейким и упорно прилипало ко всему, с чем приходило в соприкосновение. На глаза навернулись слезы, когда Лу снова начала искать нужную страницу поваренной книги. Та упорно закрывалась, стоило повернуться к ней спиной. Девушка откинула со лба непослушную прядь волос измазанной в муке рукой и досадливо вздохнула.

Лу находилась на грани истерического смеха к тому моменту, когда задвигала клейкие горки теста в зияющие глубины духовки. «Ну что ж, зато никто не скажет, что ты сдалась без боя», — устало сказала она себе, поднимаясь с колен и бросаясь из дому в приветливую прохладу свежего воздуха.

Она побрела по дорожке, которая вывела ее, мимо ряда перечных деревьев, к деревянной калитке в живой изгороди. Заглянув поверх нее, Лу увидела человека, склонившегося над капустной грядкой. Она повернула задвижку и подошла поближе. Человек медленно выпрямился, рассеянно глянул на девушку, почесал затылок, а потом уже уставился на нее с явным удовольствием.

— Здрасте, мисс. Вы — новая повариха? Босс сказал, что найдет нам повара или сдохнет.

— Добрый день, — отозвалась Лу. — Вы, наверное, Джим, садовник и подсобный рабочий, — догадалась она, внезапно вспомнив слова Стивена.

— Можно и так считать, — согласился мужчина. — Дою коров, забиваю скот, слежу за посадками — вот что я делаю. И много чего еще. Стив Брайент лентяев не терпит, да и огород не такой уж большой. Но овощи родятся прекрасные — это из-за речного ила. Иногда река разливается аж до сих пор. Подальше — никогда. Вот — ничего кочанчик, а? — Он указал на большой зеленый шар в юбке из более темных закручивающихся листьев.

— Чудесный кочанчик, Джим, — восторженно подтвердила Лу, прежде чем он продолжил обсуждение этой малополезной для нее темы. — Здесь все чудесно, но страшно непривычно для меня. Видите ли, Джим, — доверительно произнесла девушка, — я родилась и выросла в маленьком городке в графстве Суррей, а потом жила в Лондоне и почти ничего про сельскую жизнь не знаю. Не могли бы вы иногда мне кое-что подсказывать? Например, какое блюдо готовил вам на ужин повар — тот, что ушел в… загул?

Джим захихикал. Слишком благопристойно прозвучало это слово в устах хорошенькой англичанки. Да, девчонка прямо-таки картинка, подумал он, это уж точно — немножко бледненькая и какая-то обеспокоенная, но уж явно получше Чарли. Не так плохо, что он смылся, раз на его место пришла эта девчушка. Он-таки отбивал аппетит, этот Чарли, — вечно лез в рагу с самокруткой в зубах, и жирный белый халат был вечно забрызган кровью после разделки мяса. Джим, конечно, и сам пачкался в крови, когда резал овцу, но к столу так выходить не годится, брезгливо подумал он. Он снова почесал затылок…

— Ну, обычно у нас подают мясо. И на завтрак тоже. В мясном чулане всегда висит часть туши. Я за этим слежу. Вам только остается его порезать. На кухне в мешке — картошка, а здесь, в огороде, полно овощей для супа. Но видно, сегодня вам уже не успеть. На вашем месте я бы приготовил пресную лепешку или что-то вроде того — на сегодня сойдет после мяса. Но только на сегодня, имейте в виду. Расти и Стив любят пудинги, а Блю обожает пирог с вареньем. А сам я уплетаю все подряд, — охотно сообщил ей Джим.

Лу сосредоточенно переваривала информацию.

— А что такое пресная лепешка, Джим? Она быстро готовится? В поваренной книге есть рецепт?

Джим поразился:

— Не знаете, что такое пресная лепешка? Правда-правда?

Лу покачала головой.

— Ну, это тесто такое — пресное. Его делают из муки и воды — или молока, если есть, и делают такой кругляш, лепешку…

Лепешку? Лу осенило:

— Мои лепешки! — Лу в ужасе помчалась назад по дорожке, через сетчатую дверь… Распахнув дверцу плиты, девушка уставилась на почерневшие горки. — Ох, мои лепешки!

Около шести вечера темнота накрыла вечернее небо. Она сгустилась совершенно неожиданно, и, выйдя из двери кухни, Лу чуть ли не на ощупь пробралась в главный дом. Поспешно приводя себя в порядок, она услышала тяжелые мужские шаги, шум и плеск воды включенного в ванной душа и насвистываемую мелодию, прорывавшуюся сквозь звуки воды. Лу вздрогнула, в последний раз пригладила волосы, застегнула аккуратный голубой нейлоновый халат, который — кажется, сто лет назад — представлялся ей там, в Сиднее, самой подходящей одеждой для работы в детской. Потом она поспешила обратно на кухню.

В семь часов дверь столовой распахнулась, и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, задубленной жарким австралийским солнцем кожей, глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались, кстати, очень добрыми. Эндрю и Бант были джакеру. Их комнаты, как девушка обнаружила во время своей первой, робкой инспекции, находились рядом с ее собственной. Парням было не больше девятнадцати-двадцати, и обоим предстояло стажироваться в Ридли-Хиллз, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные должности на других станциях. Румяные, загорелые, гладкие лица, влажные волосы тщательно приглажены над не тронутыми морщинами лбами… Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели взгляд с жирных кусков мяса самых причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное разрумянившееся лицо новой поварихи. Мужчины, явно голодные, быстро поели в смущенном молчании: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам, двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже.

Лу осторожно наблюдала за их реакцией, подавая и унося тарелки. И когда наконец принесла чашки, полные дымящегося черного чая, была преисполнена благодарности им за тактичность. Она так измучилась, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы! Сначала положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, стала рубить большим мясным резаком, а удары, как назло, не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, Лу отчаялась приготовить еду вовремя, к семи. А вот теперь худшее осталось позади. Почти.

Дрожащими руками она собрала ужин для Стива Брайента. Лу положила на тарелку самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы найти менее пригоревшие. Картофель весь был не ахти, так что тут выбирать было не из чего. «О боже, — с тоской подумала девушка. — Что он сделает? Что скажет? По крайней мере, поднос, кажется, выглядит красиво!» Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она взяла самую красивую посуду и завершила композицию крошечной вазочкой с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу уняла дрожь в руках, подняла поднос и понесла его по переходу к веранде. Туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.

Стивен Брайент сидел за большим письменным столом. Перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где не просохли после душа. Лу почувствовала, что сердце ее предательски дрогнуло при виде сурового красивого профиля, упрямого подбородка, загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела. Стивен, небрежно откинувшись в вертящемся кресле, выглядел так, словно ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему не понять, что значит чувствовать себя испуганной, затравленной ланью, не уверенной в себе, разуверившейся в людях и одинокой.