Миры Роджера Желязны. Том 15 - Желязны Роджер Джозеф - Страница 6

• Предыдущая
• 6/64
• Следующая

Элиза. Ты имел в виду это совпадение?

Гарден. Не совсем.

Элиза. Был еще выстрел?

Гарден. Послушай, ты молодец!

Элиза. Проекционный анализ. Я запрограммирована на запоминание и любопытство, Том.

Гарден. Был еще один ночной выстрел в моем клубе. Недели две назад. Клуб называется «Пятьдесят Четыре»… Итак, я играл там как обычно, но не все шло гладко. Почему-то мои слушатели никак не могли понять, что мое представление об исполнении полностью отличается от их. Я закрываю глаза, когда играю, а они думали, что я засыпаю. Действительно, я иногда вскрикивал, играя коду или…

Элиза. Кода? Что это такое?

Гарден. Это повторение пассажа, иногда с немного измененным окончанием.

Элиза. Спасибо. Записано. Продолжай дальше, пожалуйста.

Гарден. Или, например, я мог выругаться, пропустив такт или два. Иногда я закусывал губу, а они считали, что я ошибся. Но когда у вас абсолютный слух, вы просто не можете играть неверно.

Элиза. И игра в этот вечер шла плохо.

Гарден. Клубный кондиционер вышел из строя, и влажность воздуха сказывалась на функционировании клавиатуры. Просто кошмар. У меня не было времени наблюдать за толпой или следить за дверью.

Элиза. Следить за дверью? Зачем?

Гарден. Потому что все хорошее приходит через парадную дверь: меценаты, агенты студий, подписание контрактов и случайные приглашения на одну ночь.

Элиза. Ты имеешь в виду сексуальные контакты?

Гарден. Нет. У меня для этого есть постоянная девушка. Или была. Приглашения на одну ночь в музыкальном бизнесе означают короткие контракты, типа вечеринки, свадьбы и тому подобного, хотя не многие приглашают исполнителя страйда. Но в этот вечер я не смотрел за дверью, так как рояль звучал хуже, чем ящик с мокрым песком. Поэтому я не заметил, как он пришел.

Элиза. Он? Кто?

Гарден. Бандит. Этот клуб для избранной публики с консервативным вкусом. Так что тот человек был явно не к месту в своей шелковой рубашке и обтягивающих штанах. Эта экипировка выдавала в нем завсегдатая аптек окраинных кварталов города, несмотря на длинные светлые волосы.

Элиза. Он попал в тебя?

Гарден. Нет. Он выстрелил правее и выше, я услышал только треск пластика над головой. В то же мгновение я оттолкнул стул и скользнул за рояль. Музыка оборвалась, когда пули завели свою песню… После этого вечера никто не собирается позаботиться о мокрых молоточках.

Элиза. Что же ты сделал потом?

Гарден. Выскочил через заднюю дверь, даже не оглянувшись. Последний гонорар я потребовал у хозяина наличными. Сказал, что у меня умерла мать.

Элиза. Ты сообщил властям? Я имею в виду, о стрельбе.

Гарден. Конечно, я законопослушный гражданин. Но они только смеялись, кормили меня полицейскими историями о немотивированной городской преступности, приводили статистические данные и расчеты вероятности относительно меня, а под конец сказали, что у меня буйное воображение.

Элиза. Но ты не согласен?

Гарден. (Пауза в одиннадцать секунд.) Ты думаешь, что я сошел с ума.

Элиза. Это не моя функция. Я не решаю. Я слушаю.

Гарден. Ладно… можно сказать, я всегда чувствовал нечто особенное. Даже когда был маленьким мальчиком, я чувствовал себя посторонним, не таким, как все люди. Посторонним, но не отделенным. Не мятежником. Это похоже на большую ответственность за устойчивость мира, за всю грязь и разрушения, чем чувствуют другие люди. Иногда я чувствовал, что на мне груз вины за двадцать первое столетие. Иногда мне хотелось быть в некотором роде спасителем — но не в религиозном смысле.

Я чувствовал силу или, скорее, умение. Оно было у меня когда-то, но потом я его забыл. Напряжение мускулов, биение пульса, которыми я не управляю. Если бы я только мог успокоиться и сосредоточиться, эта сила, это умение могли бы оказаться в моих руках. Сила удалять врагов с моего пути мановением руки. Поднимать камни с помощью энергии, льющейся из моих глаз. Заставлять горы дрожать от одного моего слова.

Элиза. Это Век Толпы, Том. Многие люди чувствуют себя бессильными и обесчеловеченными, будто они колесики машины. Их эго компенсирует это неопределенными фантазиями об «избранности» или о возложенной на них «миссии».

Новая ветвь психологии, называемая уфолатрией, объясняет истории о контактах с пришельцами желанием человека быть замеченным обществом, которое долго игнорировало человеческий фактор. Раньше люди того же склада сообщали о встречах с Девой Марией.

Многие люди испытывают то же чувство скрытой силы, которое ты описал. Этим же можно объяснить веру в ведьм. В твоем случае, вероятно, эти чувства более выражены. В конце концов, ты владеешь сложным искусством игры на фортепиано. Может, ты еще что-нибудь умеешь?

Гарден. Мне всегда легко давались языки: путешествуя по Европе, я научился бегло говорить по-французски и сносно по-итальянски. В Марселе немного выучил арабский.

Элиза. Есть ли у тебя какие-нибудь другие интересы? Спорт?

Гарден. Мне нравится быть в курсе современных точных наук, читать об открытиях, особенно в космологии, геохимии, радиоастрономии, суть которых не меняется и за развитием которых можно следить.

Спорт? Полагаю, что я в хорошей форме. Нужно поддерживать форму, если проводишь шесть часов сидя и упражняя только пальцы, кисти и локти. Я знаю айкидо и немного каратэ. Но моя жизнь — это мои руки, и я не могу драться ими. Вместо этого я научился использовать ноги. Можно сказать, что я могу постоять за себя, если пьяная драка происходит вблизи рояля.

Элиза. Так, это объясняет твое выражение «удалять врагов с моего пути». Люди с тренированным телом часто чувствуют нечто вроде ауры — здоровья, уравновешенности, которое можно описать словом «сила».

Гарден. Ты думаешь, что я ненормальный. Но я в здравом уме.

Элиза. «Нормальный» или «ненормальный». Том, эти ярлыки уже не имеют такого значения, как раньше. Я говорю, что у тебя может быть слабая и полностью компенсируемая иллюзия, которая может не беспокоить тебя и твоих близких, если не отражается на твоем поведении.

Гарден. Ну, спасибо. Но ты не чувствуешь дыхания наблюдателей на своей шее.

Элиза. Наблюдателей? Кто они? Опиши мне.

Гарден. Иногда я чувствую чей-то взгляд на спине. Но когда я оборачиваюсь, их глаза скользят прочь. Но лица всегда выдают их. Они знают, что обнаружены.

Элиза. Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.

Гарден. Иногда это больше, чем наблюдение. Скажем, я пересекаю улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек толкает меня «случайно», будто спешит к припаркованной машине. И в это время грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он меня.

Элиза. Кто толкнул тебя? Мужчина?

Гарден. Да, мужчина.

Элиза. Он знаком тебе?

Гарден. Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо выраженной мускулатурой. Идут тяжело, как будто прошли миллион километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью закрывают фигуру, даже в жаркие дни.

Элиза. Как часто это происходило?

Гарден. Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при сильном движении. Однажды это было, когда я шел мимо дома, где мыли окна, и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик, — как вдруг рядом метров с пятидесяти свалился кусок шланга. В другой раз в вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.

• Предыдущая
• 6/64
• Следующая