Ведущий в погибель - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 5
- Предыдущая
- 5/44
- Следующая
– Снова ваше пресловутое дыхание?
– Оно самое, потешаться здесь не над чем. Озарение, Гессе. Озарение – и я знаю, как, с какой силой, насколько резко ударить рукой воздух, чтобы он убил огонь вместо меня. Не рассчитываю, не продумываю, я просто знаю, чувствую, как это сделать – так же, как давно перестал отсчитывать дыхание во время бега, как ты не задумываешься, садясь на табурет – тело само знает, как согнуть колени, как примостить твою ленивую задницу. Разумеется, это – несколько сложнее, но с каждым разом дается все проще.
– Руководство в курсе ваших изысканий? – спросил Курт тихо, и инструктор рассмеялся, снова усевшись за стол напротив:
– Инквизитор…
– Я родом из провинциального городишка. С детства мечтал о подвигах, а повзрослев, сдуру записался в городскую стражу и все продолжал мечтать. Все нормальные люди, отпахав свое, шли спать или пить, или есть, на худой конец, а я – на плац. Отрабатывал те два удара и три замаха, что нам всем показали в начале нашего славного служения родному городу; вот только никому этот город не сдался – на нас даже соседские владетели не смотрели. Стражу держали, потому что положено, ну, и на всякий случай… Разумеется, и ни одного кулачного боя не пропускал. В противниках недостатка не было: кто ж откажется на законном основании набить морду стражнику?.. И снова на плац… Надо мною, ясное дело, смеялись, особенно когда я начал извращаться и выдумывать собственные приемы – позаковыристей, помудреней, да еще чтобы и покрасивее; смеялись, пока я не пригласил одного из таких шутников доказать, что он имеет право смеяться. Помимо всего прочего, надо ведь было на ком-то опробовать все, что насочинял… Словом, более не насмехались в открытую, даже в некотором роде зауважали, однако же все равно продолжали крутить пальцем у виска.
И вот однажды – мне тогда было, наверное, сколько тебе сейчас – в нашем городе появился инквизитор. Вечером нас собрали и сообщили, что в нашем тихом омуте проездом задержался скрывающийся от розыска преступник, да не простой, а самый что ни на есть настоящий оборотень. Нас, от страха готовых выть не хуже этого оборотня, выставили в оцепление вокруг квартала, в котором, по сведениям приезжего инквизитора, он обосновался; нам было велено стоять и не рыпаться, вмешиваться только в самом крайнем случае, а главное – подохнуть, но преступника взять живым. Тому, кто посмеет его смертельно повредить, тот следователь посулил множество интересных развлечений, отчего у нас окончательно развеялись последние остатки храбрости… Парня загоняли – буквально, как зверя загоняют на охоте, и так сложилось, что выгнали прямиком туда, где стоял я. – Хауэр усмехнулся. – «Не вмешиваться»… Я вовсе примерз к месту. От того, чтобы удрать, я был далек, но столь же мало желания имел и ввязываться в потасовку. Он не оборачивался, дрался в нормальном человечьем виде, но – как! Они с тем инквизитором схлестнулись прямо передо мною, в десяти шагах, и мне было видно все. Такого, Гессе, я не видел еще никогда – да и откуда было? Провинциальный солдафон из задристанного гарнизона задристанной дыры; что я вообще знал, кроме пьяных драк по вечерам?..
После этого я не смог заснуть. Многие из нашего оцепления в ту ночь спали плохо, вот только я не вскакивал с криками – я просто не спал, смотрел в потолок, проворачивал в мозгах то, что видел, и понимал, что я с моими потугами на плацу – вша… Жгли этого парня тоже у нас, перевозка была слишком опасной; мы узнали, что он тем вечером успел перебить не то четверых, не то шестерых из тех, кто прибыл вместе с инквизитором, а взять для его охраны в пути кого-то из нас – это даже не анекдот. Разумеется, я пошел смотреть. Тебе доводилось уже выносить приговоры, доводилось наблюдать это не раз, скажи – видел тех, кто горел молча? Нет? А я – видел. Молча, Гессе. Ни звука. Он даже не пытался вырваться. Не дернулся ни разу. Это было жутко и завораживающе. Словно изваяние…
Народ расходился так же молчком, инквизитор был явно недоволен, а я – я был сражен. Возможно, он и был оборотнем, возможно, он был и сильнее, и быстрее, но у него те же кости, нервы, плоть; должно же и ему быть больно, а тем паче – в человеческом обличье! Значит, было. Значит, боль он просто переносил. Значит, это возможно. И тем вечером, в бою, которому я был свидетелем, он хватанул инквизитора по руке клинком – до кости и почти вдоль, почти срезав плоть, а тот продолжал делать, что делал. Уж инквизитор-то точно человек, обыкновенный, такой же, как все, как я. Ведь когда-то и он был, как я, ничего не умел, ничего не знал, когда-то он был мальцом, хнычущим от царапины, оставленной соседской кошкой! Ведь он не родился бойцом, плюющим на раны, на боль, на кровь? Ведь он таким стал. Это лишило меня остатков покоя. Значит, человек может это. Может все. Будучи никем, стать великим… да кем угодно. Я хотел быть великим бойцом. Как те двое. И начал им становиться. Сейчас в подробности лезть не стану, просто скажу, что парился я над этим ежемесячно, ежедневно и ежечасно, пробовал все, любую бредовую теорию, возникающую в моем мозгу, и добился в конце концов кое-каких результатов.
Однажды вечером, было это года два спустя после тех событий, спьяну я вздумал поделиться с собратьями по оружию своими грандиозными думами относительно величия человеческого. Показал вот этот самый фокус с иглой, после чего пустился в долгие рассуждения о том, что человек может добиться всего, чего только вздумает пожелать, и как пример имел глупость упомянуть того самого оборотня… Откровенно говоря, сегодня я не вспомню, что я тогда нес. Да я уже и наутро не помнил; а кто-то из моих собутыльников запомнил сверх меры хорошо, и примерно через недельку в наш городок снова нагрянул инквизитор – теперь уже по мою душу. Попервоначалу я перетрусил. Все эти перемены в Конгрегации, они ведь во дни моей юности только-только завязались, и не всегда и не везде можно было уповать на то, что тебе попадется не говнюк старой закалки. Но мне повезло; инквизитор оказался тот самый, что пару лет назад, собственно говоря, и подви?г меня на изыскания, посему столковались мы быстро.
Уехали мы вместе следующим же утром. Мечта сбывалась – я выбрался из этой ямы с мышами, которая была моим домом… Только меня не бросили на борьбу с оборотнями и стригами, как я полагал по наивности. Провели краткий курс по ликвидации безграмотности в области «малефики и их разновидности», месяц тренировки со старшим инструктором и – долгая нудная работа по отлову этих самых малефиков. Мне никто не потрудился растолковать, что произошедшее в нашем городе – редкость, исключение, что твари не ходят табунами по всей Империи… Я злился, что моих достоинств не ценят, и оные достоинства старался усовершенствовать – быть может, тогда оценят и заметят… Заметили.
Когда я показал выходку со свечкой, у руководства едва не приключился сердечный приступ. Не знаю, не видел, но предположить могу, что буза наверху началась немалая. Как только меня ни допрашивали, о чем только не говорили, чего только не предполагали – я и подозревать не мог, что в богословии могут быть такие выверты и закоулки. В первую очередь мне предъявили гордыню; ну, не обвинили напрямую, но упомянули. Логика такая: поскольку я продолжал твердить, что человеку все под силу, сие можно было истолковать как самомнение, от которого до дьявольского прельщения один шаг. Я, знаешь ли, и теперь не слишком много времени провожу за науками – некогда. Чтоб не быть совсем идиотом и не позорить Конгрегацию, что-то узнал, что-то выслушал, что-то даже и прочел, но – сам понимаешь, я не философ и не мудрец; а тогда и вовсе знал лишь, что Господь – Бог наш, мы – дети Его, а из Евангелия запомнил только одно: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Там же не сказано, что Господь эту гору передвинет или кто-то еще, чья-то сила, так? сказано – «она перейдет». Только имей веру. Уверенность попросту – в том, что это получится. И не будет невозможного для вас. То есть – что? Ясно сказано, что человек может всё, если только оставит сомнения. Да Создателем и должно быть в нас это заложено: где живем-то? На земле, для жизни опасной, в тяжелых условиях, среди врагов зримых и невидимых, а стало быть, арсенал, которым мы снабжены, чего только не содержит, надо лишь покопаться в нем как следует, найти, что нужно, и научиться с этим обращаться…
- Предыдущая
- 5/44
- Следующая
