Таверна «Ямайка» - дю Морье Дафна - Страница 55
- Предыдущая
- 55/60
- Следующая
Мэри повернулась в его сторону, опять отвернулась: в его глазах она прочитала то, что хотела узнать.
— Извините, я действительно открывала ваш ящик, я просто не знаю, как это вышло, — случилось помимо моей воли. Что касается рисунка, я в этом мало понимаю, не мне судить, хорош он или плох.
— Я говорю не о достоинствах и недостатках наброска, а о его содержании: признайтесь, вы ведь испугались.
— Да, пожалуй.
— Тогда вы сказали себе: «Этот человек — насмешка природы, я его не понимаю, мы говорим на разных языках». Так ведь? В этом вы были правы, Мэри Йеллан. Я живу в прошлом, когда люди были смелыми и решительными, а не покорным стадом, в которое они сейчас превратились. Вас в истории, наверное, привлекают герои в расшитых камзолах, гетрах и туфлях с острыми носами — меня они никогда не интересовали. В древнейшие времена, когда реки и моря были сплошным океаном, по земле ступали могущественные боги. Это — мои герои.
Он встал, подошел к огню — долговязая фигура, темная, в ореоле белых волос. Голос снова стал мягким и ласковым, каким она его знала.
— Если бы вы изучали историю, вы бы поняли, — сказал он, — но вы женщина и живете в девятнадцатом веке, поэтому то, что говорю я, вам непонятно. Да, я — ошибка природы — живу не в своем месте и не в свое время, родился с предубеждением против этого века и вообще всего человечества. В наше время трудно обрести душевный покой и гармонию. Первозданной тишины больше нет, даже в горах. Я надеялся найти ее в христианской церкви, но догмы мне претят, а все основание ее построено на волшебной сказке. Сам Христос, главная фигура в религии, — марионетка, придуманная человеком. Но полно, — продолжал он, — об этом мы сможем поговорить позднее, когда нам не будет угрожать погоня. Впереди у нас много времени, целая вечность. Единственную роскошь мы можем себе позволить, чтобы приблизиться к древним богам, — мы поедем налегке, без багажа, боги не возили за собой чемоданов.
Мэри вцепилась в кресло.
— Я вас не понимаю, мистер Дэйви.
— Да нет же, вы меня прекрасно понимаете. Вы ведь знаете теперь, что хозяина таверны «Ямайка» убил я, и его жену тоже. Если бы я знал о жестянщике, и он бы не гулял на этом свете. Вы отлично знаете, что это я руководил всей контрабандой на побережье и устраивал крушения. Ваш дядя только формально считался главным. Вот здесь в кресле, где вы сидите, по ночам сидел Джоз Мерлин, на столе перед ним лежала карта Корнуолла, я его подробно инструктировал, а он робко мял шляпу в руках, подобострастно ловил мои указания — гроза всей страны. Без моих распоряжений он был слепым котенком, бедный забияка и хулиган, едва отличавший правую руку от левой. Я его держал в повиновении, играя на его непомерном тщеславии, позволял приписывать себе все заслуги. И чем больше его боялись, тем больше это ему льстило. Нам везло в деле, поэтому он держался за меня. Никто не знал о нашем союзе. Впервые мы споткнулись о вас, Мэри Йеллан. Ваша умная головка и широко посаженные наблюдательные глазки вбили первый клин между нами. Тогда я почувствовал, что конец близок. В любом случае, игра подходила к концу. Как я ненавидел вас за вашу смелость и честность! И как восхищался вами! Конечно, вы слышали, что я был в гостевой комнате в ту ночь. Да, это был я. Потом вы обнаружили веревку на кухне. Вы тогда бросили первый вызов!
Потом вы выслеживали вашего дядю на болотах, когда он шел на встречу со мной к Рафтору; потеряв его в темноте, вы наткнулись на меня и поведали мне свои секреты. Разве я не был вам другом и хорошим советчиком? Сам главный судья не мог бы дать лучшие советы в этом деле. Ваш дядя не знал о нашем союзе и никогда бы не догадался. Он сам виноват в своей смерти — вышел из повиновения. Я знал о вашем решении выдать его при первой возможности. Поэтому он не должен был предоставлять вам повод, я ему запретил, со временем ваши подозрения улеглись бы. Но он напился до бесчувствия перед Рождеством, наделал кучу глупостей и переполошил всю страну. Я знал, когда ему накинут веревку на шею, он меня выдаст. Поэтому он должен был умереть, Мэри Йеллан, и ваша тетушка тоже, она была его тенью, частью его самого. Если бы вы оказались в тот вечер в таверне «Ямайка», вы бы тоже погибли, нет, пожалуй, вас я не стал бы убивать.
Он наклонился к ней, взял за руки и поставил перед собой.
— Нет, — повторил он. — Вы бы не умерли, вы бы поехали со мной, что вы и сделаете сегодня, сейчас.
Она смотрела на него расширенными глазами. Его глаза вновь ничего не выражали, от них веяло холодом, как раньше, но рука, сжимавшая ее запястье, была тверда и не собиралась отпустить ее.
— Вы ошибаетесь, — сказала Мэри. — Вы бы убили меня в тот вечер. Тогда меня спас случай. Значит, вы убьете меня сейчас, я не собираюсь следовать за вами, мистер Дэйви.
— Предпочитаете смерть бесчестию? — съязвил он. Тонкая морщина прорезала воскообразное лицо. — Я не дам вам выбора. Вы ничего не знаете о жизни, все ваши знания о людях взяты из устаревших книг, там дурной человек сразу виден — у него из-под плаща торчит хвост, а из ноздрей извергается пламя. Вы доказали, что вы — опасный противник, поэтому я предпочитаю, чтобы мы были рядом, в одной упряжке. Эту дань вы заплатите мне. Вы молоды, в вас чувствуется здоровая закваска, мне не хотелось бы разрушать эту гармонию. Думаю, что со временем наша дружба, отступившая сегодня, снова вернется.
— Да, вы имеете полное право относиться ко мне как к ребенку, притом, к глупому ребенку, мистер Дэйви. Я это заслужила. С момента нашей первой встречи в ноябре я только и делаю одну глупость за другой. Наша дружба с самого начала была циничной насмешкой и бесчестьем — вы давали мне советы, не отмыв кровь невинных людей с ваших рук. Дядя, по крайней мере, не кривил душой — пьян он был или трезв, свет знал о его преступлениях; они мучили его по ночам, он сам приходил от них в ужас. А вы облачились в святые одежды, они, как щит, оберегают вас от подозрений; вы прячетесь за крестом… Мне вы говорите о дружбе…
— Мне нравится ваше негодование и непокорность, Мэри Йеллан. В вас есть искра, которой обладали женщины прошлых веков. Ваше общество окажет честь любому, от него добровольно откажется только дурак. Прошу вас, не будем говорить о религии. Когда вы узнаете меня лучше, мы вернемся к этой теме, я расскажу, как пытался спрятаться в религии от себя самого, а обнаружил, что она построена на ревности, ненависти и жадности — этих созданных человеком спутниках цивилизации, в то время как язычники были намного чище.
Моя душа не могла этого вынести… Бедная Мэри, вы уже нарочно стоите в девятнадцатом веке, не понимая, куда он ведет нас. Вы считаете меня выводком и позором для вашего маленького мирка… Ну, ладно, готовы ли вы? Ваш плащ висит в холле, я жду.
Она отступила к стене, смотря на часы, но он не отпускал ее руки, только сильнее сжал запястье.
— Вы должны меня понять, — сказал он мягко, — в доме никого нет, вы знаете. Если будете кричать, никто не услышит. Но, признаюсь, хотелось бы избежать этой вульгарной сцены. Наша добрая Ханна сейчас сидит у камина в своем доме по ту сторону церкви. У меня в руках больше силы, чем вы предполагаете. Альбиносы кажутся хрупкими, но это заблуждение. Ваш дядя знал мою силу. Мне не хотелось бы причинять вам боль, Мэри Йеллан, или портить вашу привлекательную внешность, чтобы утихомирить вас, если вы начнете шуметь. Но я буду вынужден это сделать, если вы не примете мое предложение. Ну, я вас не узнаю! Где ваш азарт к приключениям, ваша смелость, наконец?
Она видела по часам, что он уже просрочил свой лимит времени и должен спешить. Его хорошо скрываемое нетерпение выдавали плотно сжатые губы и искры в глазах. Была половина девятого, Джем уже должен был побывать у кузнеца в Уорлегане. От Алтарнэна его отделяло двенадцать миль, не больше. И Джем не такой дурак, как она. Девушка старалась быстро обдумать положение, взвешивая свои шансы на успех и поражение. Если она поедет с Фрэнсисом Дэйви, то будет ему обузой и тормозом, это неизбежно, он на это, видно, рассчитывал. Погоня будет следовать по пятам, ее присутствие выдаст его рано или поздно. Если отказаться, в лучшем случае, она получит нож в сердце, не будет же он связывать себя раненной спутницей, несмотря на все его льстивые признания.
- Предыдущая
- 55/60
- Следующая
