Таверна «Ямайка» - дю Морье Дафна - Страница 10
- Предыдущая
- 10/60
- Следующая
— Ну, милашка, что это у тебя лицо вытянулось? Или ты мне не рада? Разве ты не скучала по мне?
Попытка улыбнуться у Мэри не получилась. Она спросила, каковы результаты поездки, насколько приятным было его путешествие.
— Приятным?! Разрази меня гром, — ответил Джоз. — Оно было доходным; деньги — вот все, что меня интересует. Я не в королевской свите ехал, если ты это имеешь в виду.
Шутка показалась ему удачной, и он смачно захохотал. Жена появилась из-за его мощной спины и захихикала в унисон.
Джоз оборвал смех, и улыбка тут же исчезла с лица тетушки Пейшенс — к ней вернулось напряженное, затравленное выражение, глаза снова тупо уставились в пространство.
Мэри сразу поняла, что душевный покой, которым тетушка могла наслаждаться в отсутствие мужа, уже покинул ее, и она вновь стала издерганным забитым существом, такой, какой всегда была при нем.
По лестнице Мэри направилась в свою комнату, но Джоз окликнул ее:
— Сегодня будешь помогать мне в баре вечером. И смотри, без фокусов. Забыла, что ли, какой сегодня День?
Мэри действительно потеряла счет времени. Ну да, она ведь приехала в понедельник, значит, сегодня суббота. Она тут же сообразила, что имел в виду Джоз Мерлин. Сегодня в таверне соберется компания.
Они приходили поодиночке, эти люди с болот, торопливо и молча пересекали двор, словно опасались, что их могут увидеть. В тусклом свете они казались бесплотными тенями, ползущими вдоль стены. Негромко стучали, дверь открывалась, и пришельцы проскакивали внутрь. У некоторых были фонари, спрятанные под полой, чтобы свет не слишком привлекал внимание. Кто-то приехал на пони. Подковы громко стучали о камни дороги, и этот звук странно нарушал ночную тишину. Затем раздавался скрип двери в конюшне и приглушенные голоса. Другие были осторожнее, у них не было ни фонаря, ни факела, они пробирались к дому, низко надвинув шляпы, высоко подняв воротник пальто, выдавая себя тем самым полностью.
Почему все совершалось в такой таинственности, было не совсем ясно, ибо каждому случайному путнику на дороге было известно, что сегодня «Ямайка» гостеприимно распахивает двери для всех желающих. Окна таверны были ярко освещены, запоры отперты, и чем темнее становилось на дворе, тем громче звучали голоса в баре. Иногда они запевали какую-то песню, кричали и смеялись, как бы желая доказать, что в этом доме им нечего бояться, что теперь, когда их так много, трубки дымят и стаканы полны, им можно забыть на время об осторожности.
Надо сказать, что люди, собравшиеся вокруг Джоза Мерлина в баре в тот вечер, были очень необычны. Мэри могла их хорошо рассмотреть, сама же она была почти скрыта от них за стойкой, грудой стаканов и бутылок. Посетители расположились, кто оседлав стулья, кто растянувшись на скамейках, кто стоя, прислонившись к стене или облокотившись на стол. А те, кто был послабее и уже успел проглотить изрядную порцию спиртного, валялись тут же на полу. Они все почти были грязными, оборванными, нечесанными, с грубыми мозолистыми заскорузлыми руками и обломанными ногтями. Бродяги, цыгане, воры и конокрады. Был среди них один бывший фермер, разорившийся из-за собственной лени и непорядочности; пастух, который поджег амбар своего же хозяина; торговец лошадьми, изгнанный из Девона; сапожник из Лонсестона, который сбывал краденные вещи под прикрытием своего ремесла. Среди валявшихся на полу — лоцман шхуны. Он посадил свое судно на мель. Невысокий человек в дальнем углу бара — рыбак из Порта Айзек. Ходили слухи, что у него имеется огромный слиток золота, который он прячет в дымоходе завернутым в чулок. Но откуда у него золото — никто не знал. Рыбак сидел, поглядывая по сторонам, и кусал ногти. Некоторые жили поблизости, другие пришли издалека, от самого Крауди, что недалеко от Ратфорта, или из Чизринга. Один такой бродяга сидел, положив ноги в толстых ботинках на стол, голова его чуть не сваливалась в кружку с недопитым элем, а рядом с ним сидел идиотского вида парень из Дозмэри. У парня на лице было огромное родимое пятно сине-красного цвета. Он все время трогал его рукой и оттягивал щеку.
Мэри испытывала физическое отвращение, глядя на него, и ее уже начинало мутить от смрада, исходившего от немытых тел, запаха перегара и табачного дыма, наполнявшего комнату. Она чувствовала: если еще побудет здесь, ей станет плохо. К счастью, в ее обязанности не входило обслуживать их, ей было приказано мыть посуду по мере надобности, наполнять стаканы из бочки или бутылок и не очень-то высовываться из-за перегородки. Мерлин сам разносил кружки и стаканы, одного похлопывая по плечу, с другим обмениваясь грубой шуткой, третьему тьма в нос кулаки. Сначала посетители с удивлением разглядывали Мэри, потешаясь на ее счет, пожимая недоуменно плечами или отпуская скабрезности в адрес девушки. Потом, поняв, что это родственница хозяина, так он ее представил, и помощница его жены, они потеряли к ней всякий интерес и теперь ее не замечали. Даже те, кто был помоложе и пытался вначале приставать к ней со своими любезностями, теперь с опаской поглядывал на Джоза, подозревая, что он сам имеет на нее виды. Мэри была рада, что ее оставили в покое, хотя, если бы она догадывалась об истинной причине равнодушия, она, наверное, сгорела бы от стыда.
Тетушка в тот вечер не сошла вниз. Иногда Мэри казалось, что она стоит, притаившись за дверью: один раз девушка заметила чей-то испуганный взгляд сквозь дверную щель. Вечер тянулся так долго, Мэри устала и хотела вырваться скорее на волю. Становилось больно глазам, комната наполнилась дымом, лица трудно было разглядеть, казалось, они все состоят из всклокоченных волос и оскаленных зубов, торчавших из раскрытых ртов. Те, кто уже был мертвецки пьян, лежали трупами на полу и на лавках.
Вокруг какого-то грязного низкорослого бродяги из Редрута, который в этот вечер потешал всю компанию, столпились те, кто еще держался на ногах. Он был когда-то шахтером, но шахта закрылась, и этот человек ходил по домам, выполняя лудильные работы, собирая старье, торгуя мелким товаром; у него был богатый запас отвратительных песенок, которыми он веселил бродяг.
Смех, сопровождающий омерзительное пение, сотрясал стены, громче всех гоготал хозяин. Этот безобразный, грязный смех, переходящий на визг, повергал Мэри в ужас. В нем не было веселья, он разносился по дому, как стенание. Жестянщик избрал себе в жертву дебильного парня из Дозмэри; этот идиот упился так, что не мог подняться с пола. Его подняли, втащили на стол, и жестянщик заставлял его повторять непристойности из песен и сопровождать их соответствующими жестами посреди гогочущей толпы. И этот получеловек, возбужденный всеобщим вниманием, бесновался на столе, скуля от восторга, то и дело тыча обгрызанным ногтем в свое родимое пятно. Мэри не могла больше видеть этого. Она подошла к дяде и тронула его за плечо. Лицо его было мокрым от пота, казалось, от него исходил пар.
— Я не могу больше, дядя Джоз, — сказала она. — Я пойду к себе, вам придется справляться одному.
Он вытер рукавом пот и уставился на нее сверху вниз. Ее удивило, что он был трезв, хотя пил весь вечер. И если даже он и был лидером в этой пьяной шайке, то знал, чего он хочет и полностью контролировал себя.
— Не можешь больше, вот как. Считаешь, что мы тебе не подходим. Вот что, Мэри, скажи мне спасибо, что там, за стойкой, ты еще не почувствовала настоящей работы. Ты должна руки мне целовать. Они тебя не тронули потому, что ты моя племянница. Но, моя дорогая, если ты не имела бы этой чести, клянусь Богом, от тебя мокрого места не осталось бы.
Он разразился смехом и больно ущипнул ее щеку.
— Убирайся раз так, — прошипел он. — Сейчас почти полночь, ты мне уже не нужна. Сегодня покрепче запри дверь, Мэри, и закрой ставни. Твоя тетка уже давно лежит с головой под одеялом.
Он перешел на шепот, нагнувшись к ее уху и сжав ее запястье за спиной, пока она не закричала от боли.
— Ну, ладно, — сказал он, отпустив руку. — Это еще не наказание, это цветочки, думаю, тебе понятно. Держи язык за зубами, и я тебя буду беречь, как ягненка. В «Ямайке» любопытство до хорошего не доведет, и я заставлю тебя зарубить это на носу.
- Предыдущая
- 10/60
- Следующая
