Кто убил Паломино Молеро? - Льоса Марио Варгас - Страница 19
- Предыдущая
- 19/28
- Следующая
– Он пригласил меня и сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, – слышал Литума. Она говорила быстро, и в голосе ее не звучало ни малейшего волнения, точно она пересказывала некое сообщение. – Еще он сказал, что всегда верил в любовь с первого взгляда, а теперь убедился, что она на самом деле существует. Потому что он влюбился в меня в тот самый миг, как увидел. И что я вольна посмеяться над ним, но это чистая правда. И что никогда никого не будет любить так, как любит меня. И что, даже если я не стану и смотреть в его сторону, он все равно будет любить меня до самой смерти.
«Так оно и вышло», – подумал Литума. Что она, плачет? Нет, показалось. Полицейский шел сзади и не мог заглянуть ей в лицо, но голос ее не дрожал, а был сух, тверд, суров. Литуме все время казалось, что она рассказывает не про себя, что все это не трогает ее, будто история эта не кончилась кровью и смертью.
– Еще он сказал, что хочет спеть мне серенаду. Что будет петь мне каждый вечер и сделает так, что я полюблю его, – чуть помолчав, продолжала она. Скрежет железного обода по песку вселял в Литуму необъяснимую тоску: он ждал, когда раздастся этот звук, а дождавшись, покрывался мурашками. Он прислушался к тому, что говорил лейтенант. А лейтенант ворковал как голубь:
– Да? Ну и как же? Выполнил он свое обещание? Пел серенады в Пиуре? Влюбились ли вы в него?
– Не знаю, – ответила девушка.
«Не знает? Как это можно не знать?» – подумал Литума. Он стал припоминать, в кого был сильней всего влюблен. Может быть, в Мече, невесту Хосефино, русоволосую пышнотелую красотку, которой он так и не осмелился открыть свое сердце? Да, ее он любил взаправду. Как же можно не знать, любишь ты человека или нет? Вздор какой-то. Нет, она явно ненормальная. У нее не все дома. Или же она прикидывается, чтобы запутать их? Может, ее подучил полковник? Ни одно из этих объяснений Литуму не устроило.
– Так все-таки Паломино пел вам на Пиурской авиабазе? Не правда ли? И довольно часто? – нежно ворковал лейтенант.
– Каждый вечер. Это началось сразу после того дня рождения и продолжалось до тех пор, пока папу не перевели сюда.
Ватага мальчишек обстреливала из рогаток кота, принадлежавшего вместе с пивной китайцу Тангу. Кот, жалостно мяукая, в ужасе метался по крыше. Китаец со шваброй наперевес бросился к нему на выручку, и мальчишки с хохотом разбежались.
– А как относился к этим серенадам ваш папа? – тоненько выпевал лейтенант. – Может быть, он не знал о них? Он ни разу его не поймал?
– Как он мог не знать? Он же не глухой, – ответила девушка. Литуме показалось, что впервые ее ответ прозвучал не очень уверенно: она словно бы собиралась сказать еще что-то, но передумала.
– И что же он говорил?
– Говорил, что Палито до меня как до английской королевы, – проговорила девушка с непреклонной убежденностью. – А когда я передала его слова Палито, тот ответил: «Твой папа ошибается. Ты для меня – несравненно больше, чем английская королева. Уж скорей Пречистая Дева».
В третий раз почудился Литуме смешок – задавленная, насмешливая ухмылка. «Палито? Ах, это она так перекрестила Паломино. Должно быть, эта собачья кличка годилась для людей "нашего круга", а Паломино и Темистоклес – типичные имена чоло. Сволочь, – подумал Литума, – сволочи эти белые».
Наконец подошли к участку. Дежурный, Рамиро Матело, ушел, не оставив записки, и дверь была заперта. Лейтенанту, чтобы открыть ее, пришлось прислонить велосипед к стене.
– Прошу вас, проходите, садитесь, отдохните, – с полупоклоном сказал он. – Можно выпить кофе или минеральной воды. Прошу!
Было уже совсем темно. Девушка осталась у дверей, ожидая, пока Литума с лейтенантом, натыкаясь на стулья, засветят лампы. Нет, в глазах ее не было влажного блеска непролитых слез – она не плакала. Литума видел стройный силуэт, четко выделявшийся на фоне грифельной доски, на которой записывались задания, и снова подумал о Паломино. Сердце у него щемило от непонятной тревоги. «Не могу поверить», – подумал он. Неужели вот это окаменевшее существо рассказало им все про Паломино Молеро? Он видел перед собой девушку, но все равно ему казалось, что ее здесь нет, что она ничего им не говорила, что это плод его воображения.
– Устали, должно быть? – Лейтенант поставил чайник на примус и стал разжигать его. – Литума, стул!
Алисия Миндро присела на самый краешек спиной к выходу и к лампе над дверью; лицо ее осталось в полутьме, а фигура была окружена золотистым ореолом. Теперь она казалась совсем юной. Может быть, она еще школьница? В доме по соседству что-то жарили. Издали долетал пьяный голос.
– Чего ты ждешь, Литума? Предложи гостье воды, – сказал лейтенант.
Полицейский торопливо достал бутылку из ведра с водой, откупорил и протянул девушке, извиняющимся тоном сказав:
– Ни стаканов нет, ни чашек. Придется из горлышка. Девушка механически взяла бутылку, поднесла к губам.
Она и вправду ненормальная? Может, она загнала свою муку вглубь, не хочет никому показывать, потому и ведет себя так неестественно? Литуме показалось, что Алисия – точно под гипнозом. Она не понимала, где она, с кем она, не помнила, о чем говорила совсем недавно. Она была так неподвижна, сосредоточенна и серьезна, что Литума почувствовал какую-то неловкость. Потом ему стало страшно. А вдруг сейчас появится полковник с патрулем и за эти беседы с его дочерью придется ответить?
– Вот, выпейте кофе, – лейтенант протянул ей жестяную кружку. – Вам сколько сахару? Один кусочек? Два?
– Что будет с папой? – вдруг спросила Алисия, словно сердясь. – Его посадят в тюрьму? Его расстреляют?
Жестяная кружка с кофе осталась в руке лейтенанта, и Литума видел, как он поднес ее к губам. Отхлебнул. Потом боком присел на край письменного стола. Пьяница на улице теперь не пел больше, а распространялся насчет скатов: они, мол, его укололи в ногу, и на ноге теперь язва, и вот он ищет добросердечную женщину, чтобы отсосала яд.
– Ничего с вашим папой не будет, – покачал головой лейтенант. – Что с ним может быть? Я больше чем уверен, что его не тронут. Не тревожьтесь о нем, Алисия. Вы правда не хотите кофе? Этот-то уж я выпью, а вам в момент приготовлю другой.
«Подходы знает, голова! У него немой заговорит», – подумал Литума, скромно отступая в тень, покуда не уперся спиной в стену. Краем глаза он видел тонкий профиль девушки, ее надменно приподнятый, оценивающе чуткий носик и вдруг понял, чем привлекла она Паломино: да, некрасива, но была в этом холодном лице какая-то таинственная прелесть, от которой и вправду можно потерять голову. Противоречивые чувства обуревали Литуму. С одной стороны, ему хотелось, чтобы лейтенант показал себя в полном блеске и выжал из Алисии все, что она знает, с другой стороны, ему, неизвестно почему, жаль будет, если девочка выдаст свои тайны посторонним. Алисия Миндро угодила в западню. Литума желал спасти ее. А может, она и в самом деле тронутая?
– А вот ревнивцу этому придется весьма солоно, – тоном глубокого сочувствия сказал лейтенант. – Рикардо Дуфо. Ричарду. Его ведь так зовут, да? Разумеется, любой судья, знающий свойства сердца человеческого, признает ревность смягчающим обстоятельством. Я, по крайней мере, придерживаюсь именно такого взгляда на вещи. Если мужчина сильно любит женщину, он не может не ревновать ее. Я это потому говорю, сеньорита, что знаю, что такое любовь и потому что сам очень ревнив. Ревность помрачает рассудок, не дает мыслить здраво. Ревность – все равно что алкоголь. Если ваш нареченный сумеет доказать, что во время убийства находился в помраченном состоянии – запомните, это ключевое слово! – по-мра-чен-ном состоянии рассудка, его могут признать невменяемым и освободить от ответственности. Если повезет и если найдется толковый адвокат – выкрутится. Так что и о нем вам не следует особенно тревожиться.
Он снова поднес кружку к губам и звучно отхлебнул кофе. Козырек фуражки затенял ему лоб, глаза прятались за темными стеклами – Литума видел только усики, рот и подбородок. Однажды он спросил его: «Тут же темно, чего вы очки свои не снимете?» А тот ему ответил: «Чтобы по глазам ничего нельзя было прочесть».
- Предыдущая
- 19/28
- Следующая
