Тайна старинного парка - Елькина Марина Валерьевна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/27
- Следующая
— Чего вы удивляетесь? — спросил старик. — Ничего удивительного тут нет. Вчера в парке оставили один фотоаппарат. Больше никаких находок не было. Раз вы искали меня, значит, пришли за фотоаппаратом. Так?
— Так, — Львенок наконец обрел дар речи. — Мы его на скамейке забыли.
— Пойдемте.
Костя был безмерно счастлив. Фотоаппарат нашелся.
— А вы откуда? — поинтересовался Леонид Матвеевич.
— Из Москвы. По туристической путевке.
— Я так и понял, что туристы, — кивнул Леонид Матвеевич. — Туристы такой народ — теряют все на свете. Как вас зовут?
— Меня — Костя. А это — Львенок.
— Львенок? — изумился старик. — Прозвище такое?
— Нет, — насупился Львенок. — Имя такое — Лев.
— Ах, Лев! Прошу прощения, если обидел. Впрочем, Львенок лучше, чем Лев. Необычно. Ну, вот и познакомились. Вы, наверное, с самого утра ничего не ели? У меня есть пара бутербродов. Сейчас подогрею чай. Как вам Петергоф?
— Очень красиво, — ответил Костя. — Только экскурсовод наш про все торопливо рассказывал. Наверное, мы многое не услышали.
— Такое бывает, — согласился Леонид Матвеевич. — Может, тряхнуть стариной да поработать для вас экскурсоводом?
— А вы были экскурсоводом?
— Не совсем. Но экскурсии проводить иногда приходилось. Давайте-ка я вам расскажу что-нибудь интересное. Я ведь с Петергофом всю жизнь. Это еще вопрос, кто друг друга лучше знает, я — Петергоф или Петергоф — меня. Заодно дойдем до той аллейки, где вы вчера фотоаппарат оставили. Покажете мне скамейку. Чтобы, значит, убедиться.
— Что мы не врем? — нахохлился Львенок. — Не верите, что наш фотоаппарат?
— Ну-ну, какой обидчивый. Верить-то я верю, да работа такая. Вдруг я вам вещь отдам, а через полчаса еще какие-нибудь хозяева явятся?
— Никто к вам не явится, — заверил Львенок.
— Это хорошо. Но формальности лучше соблюсти.
— Пойдемте, — сказал Костя.
Он очень не хотел, чтобы Львенок и Леонид Матвеевич поссорились. Ему понравился старик. Да и что тут такого? Тяжело показать скамейку, что ли?
— Тогда пойдемте сразу в аллею, — не соглашался на перемирие Львенок. — Не надо нам экскурсии.
Леонид Матвеевич улыбнулся и ответил:
— Как хотите.
Все трое молча двинулись к аллее. Косте было почему-то неудобно за Львенка перед Леонидом Матвеевичем. Наверное, следовало как-нибудь начать разговор, но Костя не знал, как и о чем.
— Вот эта скамейка, — с вызовом объявил Львенок.
— Чудесно, — кивнул Леонид Матвеевич. — Именно здесь я вчера нашел ваш фотоаппарат. Кстати, кто-то еще что-то потерял.
Леонид Матвеевич показал в глубину парка. Мальчишки повернулись и замерли в недоумении. Между деревьями ходил сосед из тридцать третьего номера. Он не отрывал взгляда от земли, будто что-то искал.
— Спросите! — забыв о своей обиде, воскликнул Львенок. — Спросите у него, пожалуйста, что он здесь ищет?
Леонид Матвеевич ничего не понял, пожал плечами, но послушно пошел в сторону деревьев.
— Вы что-то потеряли? — участливо осведомился он у соседа.
Сосед вздрогнул от неожиданности, нахмурился и довольно резко ответил:
— Ничего я не потерял.
— Может, я помогу вам. Я работаю в комнате находок.
— Спасибо, я ничего не терял, — сердито повторил сосед. — Оставьте меня в покое.
— Как будет угодно, — сказал Леонид Матвеевич и отошел.
Сосед раздраженно посмотрел ему вслед, нервно поправил ворот рубашки и пошел прочь.
— Мы его спугнули, — решил Львенок.
— С чего ты взял?
— Он сразу ушел. А ведь точно что-то искал.
— Может, какую-нибудь пуговицу или значок, — улыбнулся Леонид Матвеевич. — Из-за таких мелочей в комнату находок обращаться не станешь, а они могут быть очень дороги владельцу.
— Нет, — решительно отверг такое предположение Львенок. — Он и вчера что-то искал в этой же аллее. Дерн ковырял.
— Возможно, это какой-нибудь научный сотрудник. Или из ботанического сада. Изучает строение почвы, растительность. У нас ведь необычная растительность. В нашей оранжерее много экзотических деревьев и цветов. Это в северном-то климате! Еще царь Петр оранжерею велел построить, чтобы диковинками гостей удивлять.
— Не похож он на ботаника, — помотал головой Львенок. — И на ученого не похож. Любой ученый вежливо объяснил бы, что он ищет. В этом ведь нет ничего таинственного. А он тайны вокруг себя напускает, отмалчивается, сразу уходит.
— Тогда есть еще один вариант, — сказал Леонид Матвеевич. — Этот человек может быть из породы кладоискателей.
— Ну да? — изумились мальчишки. — Разве в парке зарыты клады?
— Парк старинный. Кто знает, что хранит его земля. Впрочем, такие кладоискатели в глубь веков не погружаются. Вряд ли он надеется найти сундучок с золотыми монетами петровских времен. Все гораздо проще — во время Великой Отечественной Петергоф был оккупирован фашистами. Любители, наверное, до сих пор могут обнаружить снарядные осколки, гильзы, заряды тех лет. Мне приходилось сталкиваться с такого рода кладоискателями. Не скажу, что это очень приятные люди.
— Как наш сосед, — кивнул Львенок. — Его приятным никак не назовешь.
— Ковыряя дерн носком ботинка, много ли найдешь? — усмехнулся Костя. — Все эти рассказы о кладоискателях звучали как-то неправдоподобно.
— Э-э! Молодой человек! Костя! Вы, кажется, не верите моим словам? Зря! Я ведь все это получше других знаю.
— Вы? — удивился Костя.
Леонид Матвеевич был, конечно, старик, но Костин дедушка, например, войну не помнил, он был тогда совсем маленьким мальчиком.
Леонид Матвеевич не обратил внимания на недоверчивое восклицание Кости.
— Подобные находки теперь редки. Сами понимаете, здесь каждый год все перекапывается. Много лет после войны прошло. Все осколки и снаряды давно вытащили. Но, может, человек надеется какой-нибудь заброшенный, заросший немецкий блиндаж найти. В этой стороне парка таких блиндажей после войны много было. Вот тогда саперы трудились! День и ночь! Все мины да снаряды обезвреживали. Я сам после войны поработал кладоискателем.
— Искали патроны? — удивился Костя.
— Нет. Не патроны. Вам, наверное, известно, что при эвакуации музейные экспонаты и скульптуры фонтанов зарывали в землянки. Некоторые экспонаты найти так и не удалось. Фашисты их уничтожили или увезли с собой при отступлении. А оставшиеся тайники искать было нелегко. Карты-то впопыхах составлялись. Какие во время войны затерялись, какие были составлены так бестолково, что ничего не найдешь.
— И вы знаете об этих поисках? — спросил Львенок.
Леонид Матвеевич хитро улыбнулся:
— Экскурсия все-таки состоится. Не совсем такая, как обычно, но, я думаю, вам она будет интересна. Давайте я расскажу вам все по порядку. И начну с сорок первого года.
Мне в те дни было двенадцать. Наши отцы и старшие братья ушли на фронт. Мы тоже рвались в бой, убегали из дома, прыгали в военные эшелоны, прятались под вагонами. Обычно доезжали мы только до первой станции. Там нас обнаруживали и отправляли домой. Кого-то после такого путешествия дома ждала основательная трепка, кому-то запрещали выходить на улицу, общаться с друзьями.
Моя мама была человеком интеллигентным, она работала старшим научным сотрудником в музее Петергофа. Она не умела ругаться. Не умела наказывать меня. Просто однажды, после очередной доставки меня домой, она присела на край моей кровати, вздохнула и очень серьезно спросила:
— Зачем ты уже пятый раз бежишь из дома?
— На фронт, — твердо сказал я. — К отцу.
— Ты же умный мальчик. Ты прекрасно понимаешь, что еще мал для войны.
— Мал?! — подскочил я. — Я уже взрослый!
— Оставь это, — поморщилась мама. — Я не думала, что тебе нужно объяснять очевидные вещи. Ты отнимаешь время у милиции.
Я был крайне удивлен таким обвинением.
— Да-да, отнимаешь время. Милиция доставляет тебя и твоих друзей по домам вместо того, чтобы заниматься более важными делами. По существу, ты не помогаешь фронту, а мешаешь ему.
Я удрученно молча. Не то чтобы я полностью был согласен с мамиными словами, но большая доля правды в них все-таки была.
Мама погладила меня по голове и сказала:
— А ведь ты можешь совсем по-другому помочь фронту.
Я поднял глаза.
— Ты же знаешь, что сейчас идет эвакуация Петергофа. Музейные ценности и скульптуры вывозят эшелонами. Но из наших работников остались только женщины да трое стариков. Нам нужна сейчас любая сила. С каждым днем линия фронта все приближается и приближается. Через несколько дней эшелоны не смогут прорываться в тыл. Ценности окажутся в руках фашистов. Мы просто потеряем их. Понимаешь?
Я кивнул:
— Я буду помогать.
Мама устало улыбнулась:
— Я знала, что ты меня поймешь. А теперь давай-ка спать. На работу очень рано.
В Петергофе меня приняли очень ласково.
— Мужичок! — называли меня сотрудницы.
И я старался. Я помогал, как мог. Осень сорок первого обрушивалась на Петергоф бомбардировками. Грохот взрывов сотрясал вековые парковые деревья. От дворца один за другим отходили грузовики, увозя лучшие вещи из дворцового убранства и тяжелые бронзовые фигуры, уложенные в громадные ящики.
Мы копали среди деревьев и газонов огромные глубокие ямы. В них прятали мраморные скульптуры парка. Скульптуры укладывали в эти ямы, засыпали песком и закрывали деревянными щитами. Потом разравнивали дерн.
Делалось все это очень торопливо. Две женщины — сотрудницы музея составляли план тайников. План был неточный. В описании указывались только зримые ориентиры: здания, фонтаны, павильоны, постаменты от снятых скульптур. Ни отметок на карте, ни точной геодезической съемки. В нашем распоряжении имелся только самый обыкновенный компас.
Статуи были неподъемные. Мы наваливались на них все бригадой, чтобы чуть сдвинуть с места. А ведь еще нужно было не повредить мрамор! Поднимать приходилось самыми примитивным средствами: рычагами, канатами и собственными руками.
Наступил день, когда грузовики уже не смогли подойти к Петергофу: фашисты входили в город. К этому времени мы почти закончили работу, но покидать пустой Петергоф было больно до слез.
Никто и не скрывал этих слез. Плакали, глядя на пустые постаменты, на молчащие фонтаны, на одинокие дворцы.
Многие из сотрудников эвакуировались за Урал. Мы с мамой вернулись в Ленинград. Там был наш дом. Там была больная бабушка. Мы еще надеялись успеть и собирались в эвакуацию, но фашисты сжали кольцо. Мы оказались в блокаде.
Я не хочу рассказывать о тех днях. Не смогу просто. Это было так страшно, что словами не передать. Во время блокады от голода умерли и мама, и бабушка. Меня забрала к себе тетка. Я выдержал блокаду от первого до последнего дня. Меня так и не увезли на Большую землю. Иногда мне кажется, что я выжил только потому, что Петергоф нуждался во мне. Как нуждался? Долгая история. А сегодня я уже притомился. Расскажу в другой раз.
- Предыдущая
- 8/27
- Следующая
