Поход клюнутого - Чичин Сергей - Страница 47

– Это и было.

– По твоим карманам, Бингхам. Я тут с тобой шутки шутить не собираюсь. Казначеем экспедиции сэр Малкольм меня поставил, так что вываливай, чего настриг, покуда я тебя не перевернул и за ноги не потряс.

Бинго соорудил оскорбленное лицо и показательно вывернул боковой пустышечный карманчик.

– Доволен?

– Остальные показывай.

– Какие остальные?

– Щаз тебе бугенваген настанет, враль Стремгодов. А ну, сдавай кассу!

Бинго тихонько заскулил от такого невезения и нехотя выскреб из глубокого наштанного накладного кармана пяток серебряков.

– Более карманов не имею.

– Тогда сапоги снимай.

– А потом в задницу светить станешь?

– Если в сапогах не найду ожидаемого, то да. У меня и клещи есть, в деревне прикупил... не думал, правда, что для такого дела пойдут, но порядок прежде всего.

Бингхам со стоном стащил правый сапог, высыпал из него еще полдюжины монет серебром и серебряную же цепочку.

– Вот и ладушки. – Торгрим поприкинул что-то в уме. – Среднему доходу с засады это примерно соответствует. Если еще чего утаил, так и быть – подавись, дармоед, не стану ради лишней монеты паскудить клещи в твоей заднице.

– Грубый ты, – посетовал Бинго и показал Торгримовой макушке язык, поскольку и впрямь чуть не подавился, заглатывая единственную затертую и обрезанную золотую монету. – И кровавый весь... башка кровью заляпана – да сразу видно, что чужой, у тебя небось ихор черный при таком-то норове.

Торгрим недолго думая подобрал позабытую под ногами капеллину, сбитую со старшего дружинника, и нахлобучил ее на голову.

– Отмоюсь при случае, а пока так сойдет. Поехали отсюда, пока никто не нагрянул!

– А вам, воинам, разве не западло от драки бегать?

– Сколько тебе говорить – я ныне не воин, а посланник с поручением! Кроме того, нет, воинам ничего не западло, кроме одного: в бою не победить. Настоящий воин – это не тот, который железом трясет и на драку повсеместно нарывается, а тот, что боев не проигрывает. Когда выиграть бой нельзя, и в отступлении нет ничего постыдного.

– Если оно так, то для меня еще не все потеряно. – Бинго озадаченно взъерошил волосы. – Еще могу стать видным воином. Ежели сопрячь твои наставления с известной философией, что, мол, вступивши в бой, ты уже проиграл, то в аккурат и получится, что высшая воинская доблесть – быстрые ноги.

И полез на Рансера, прежде чем из ушей медленно взъяряющегося Торгрима повалил пар, а плоскость секирного лезвия повстречалась с гоблинским загривком.

Далее лес был тих и спокоен, единственно – Бинго таки схлопотал тычка пяткой секирного древка, когда начал примериваться соскочить за очередным грибом. Дварф сопел злобно и смотрел с такой суровостью, что заячья Бингхамова душонка уползла в сапоги и там затаилась, выжидая случая, когда можно будет огрызнуться безбоязненно. А примерно через пару миль от места побоища путникам повстречался еще один галадранетс – в виде еще более неприглядном, нежели первый, поскольку висел на пару недель дольше и был уже наполовину изглодан, а на вторую истлел так, что Торгримов пони попытался взбрыкнуть и свернуть в лес.

– Дикие места, дикие люди, – пробурчал дварф, каменной дланью удерживая животное на трассе. – А ну как королевская особа поедет или там дети и беременные женщины? Такое зрелище никому не в радость.

– Их радость в карманах звенит, – пискнул Бинго. – Висят и висят, внушают, стало быть. У пещерных орков, например, в чести головы на колья надевать – да не вдоль дорог, а прямо в своих же деревнях. Там тебе и дети, и королевские особи... ну, какие там у них королевские – который всех дальше из лука стреляет, тот и король.

– Безумный мир.

– У орков-то? Это да. Без ума там точно обошлось.

– Вообще тут у вас, на поверхности. Небо, что ли, на головы так давит, что всякий разум из них вытесняется?

На это Бинго не взялся так с ходу ответить. Знавал он одного аскета, который жил в подземной каверне, питался мхом и улитками, а говорил нараспев и невпопад, так не было похоже, что отлучение от неба благотворно на нем сказывалось. И, наоборот, многие умы, почитаемые за великие, нарочно повадились селиться к небу поближе – в высоких башнях. Правда, помимо мудрецов, в башнях обычно живут и принцессы-блондинки, лучшее подтверждение Торгримовой теории... Задумавшись же о блондинках, Бинго с критики их разума незаметно перешел на осмысление иных их сторон и вскорости уже глупо ухмылялся, начал плямкать губами, развесил слюни до седла, блаженно зажмурился и наконец так треснулся лбом о сук, коварно перекинутый старым кленом через дорогу, что опрокинулся на могучий круп Рансера. Для Торгрима иных подтверждений слабоумия наземников и не требовалось... да и вообще не требовалось. А Бинго полежал, потирая голову, да так и пристроился было ехать лежа, даже задумался, закрепиться ли как-нибудь, чтоб даже во сне не свалиться, но долго прохлаждаться ему не довелось.

– Вижу разметный столб, – заявил дварф. – Похоже, тут-то графские земли и кончаются. Правда, незнамо что еще начнется.

– Хуже, чем было, в эту сторону быть не должно, – лениво заверил Бинго. – Ну, по крайней мере, до Рухуджи.

– А там будет?

– Там все по-другому. Никаких тебе, понимаешь, пасторалей, только успевай стрелы зубами ловить да от особо крупных троллей прятаться.

– Что-то ты больно безмятежен в свете таких радостей!

– Берегу нервы. Чего сейчас-то плакаться? Вот как пойдет самая забава, тогда-то всласть и поною, поскулю, разревусь и обделаюсь.

– И не хочешь пути поспокойнее поискать?

– Как же его поищешь? Думать ты запретил, чему я и рад, к тому же есть народная примета – если что-то можно было сделать безболезненно и без усилиев, то это уже давным-давно гномы сделали. Нет уж, тут искать бесполезно – придется лезть, как набежит, а там уже по обстоятельствам от плюх уворачиваться. Это вон что там?

Лес расступился, выпуская дорогу в раскидистые луга, а Бинго перстом пометил возникшую вдали постройку, над которой поднимались дымовые клубы.

– Похоже, предсказанная кузня, – смекнул Торгрим. – Вот что, давай-ка в этот раз я сам поговорю, а ты молчи в тряпочку.И не зарься на кузнечиху! Здешний мастер, как я понимаю, весь при делах, непьющий и суровый, как реморхаз на морозе, к тому же нам может быть полезен, так что не зли его никаким образом.

– А кого я когда злил?

– Меня. Всегда.

– Это у тебя разлитие желчи. Тебя все злят! Мастеровой пьет – ты недоволен, старушка косо глянула – ты в ярости, на национальный вопрос переводишь, увидел в лесу людей при деле – сразу норовишь их буген...

– Вот только скажи это слово еще раз, и я его к тебе применю в полном объеме!

– Во-во, я и говорю, чуть беседу поддержишь – сразу за топор, а не поддержать тоже боязно – сочтешь за неуважение, как влупишь! Ладно, трепись со своим кузнецом сам, только не забудь у него вызнать, как нам дальше ехать, где заночевать, в чем смысл жизни, ну и вообще всякое.

– Смысл жизни-то тебе зачем?

– Мне незачем, да я слыхал, что один заморский мудрец его ищет и обещал щедрейше наградить принесшего.

– Вечно вы, наземные, все хотите задурно, на чужом горбу. Жизнь у каждого своя, и смысл в ней тоже свой у каждого. Даже если у кузнеца он водится, мудрецу не подойдет – тот вовсе не сдвинет такую кувалду.

Торгрим наподдал коняжке каблуками под бока и вырвался в авангард. Бинго без особой охоты сел в седле, посмотрел было на шлем, но солнышко припекало, края железного ведра нагрелись, и влезать в него совершенно не захотелось. Гоблин подумал было выдернуть из пучка мечей один и присобачить на бок, чтобы смотреться гордо и убедительно, но и этой мерой по здравом размышлении пренебрег – перед кузнецом Торгрим пускай сам рожи корчит и иначе выделывается. Если заведутся разговаривать и тем паче кольчугу кроить, надо будет слезть и прилечь поваляться, дабы силы зря не расходовать. И не вводить окружающих во искушение пообщаться, чреватое, как водится, рукоприкладством и другими архаичными формами насилия.