Граница нормальности - Цыбиков Ч. - Страница 30

• Предыдущая
• 30/44
• Следующая

Досчитаю до трех и ухожу, и плевать.

Раз.

Дверь открывается, и входит Санька.

— А, ты уже здесь, а я тебя снаружи высматриваю, — говорит он и плюхается рядом. — Поехали, командир. Больше никого не будет.

Командир не реагирует, но автобус тут же трогается.

В салоне был телевизор, и в этот раз он даже работал. Санька, базарный и общительный, начхав на мрачные рожи и общее недружелюбие, поболтал с одним, с другим, перекинулся парой слов с водителем и в итоге завладел пультом. Пощелкал и включил наш, естественно, канал. Шёл «Открытый микрофон», обсуждали то же самое, что и на прошлой неделе — убийства журналистов и почему народ безмолвствует.

— Тоска, — сказал Санька и выключил. — Почему, почему. У нас народ такой, его резать будут, он промолчит. Пока не поднимешь рогатиной из берлоги, медведь не шевельнётся.

Рогатину, которой поднимают медведя из берлоги, я тактично пропустил. Но причем тут журналисты и народ, я действительно не понял.

— А при том, — ответил Санька. — Вас, журналюг, (каков, а?) убивает не народ вообще. А вполне определённые лица. При попустительстве властей. Я вообще говорю, — добавил он, увидев, как у командира ОВО шевельнулись брови. — Но журналисты это тоже граждане. И государство их должно защищать, и желательно эффективно.

Ну, нас вроде как вполне эффективно защищают, заметил я. Не сочтите за прогиб, товарищ командир пятнадцати ментов.

— Это нас, в Москве, — сказал Санька. — А в Задрищенске каком ни о какой защите и речи не идет.

Так в Задрищенске и не убивают, вроде как.

— Откуда ты знаешь? — возмутился Санька. — Ясное дело убивают. Это же истерия, по всей стране. И мы сами гадим ещё в эту кучу, вон (он ткнул пультом в темный экран) ток-шоу собираем, ах, ох, убили двадцать журналистов! Народ смотрит и видит — опа, их же можно убивать!

Чё-то как-то ты хватил, говорю я.

— Да ничего не хватил, — неожиданно спокойным тоном говорит Санька. — Прогнило тут всё.

По этой фразе опытному человеку станет понятно, сколько лет Саня работает на телевидении. Правильно, около десяти лет. Примерно после седьмого года работы наступает разочарование — и периодами накатывает тоска, вперемешку с цинизмом. И контора прогнила, и жизнь дерьмо, и бабы дуры, и друзья предатели, а про начальников и речи нет, с этими педерастами давно всё ясно.

— Эй, командир, а куда это мы свернули? — Санька следит-таки за дорогой. Опыт не пропьёшь. Может, и правда в Чечне был.

— Сигнал поступил, на той улице журналиста избивают, — отвечает командир.

Ого, думаю я. Не с Ленты-Ру кто-нибудь? Тут их офис как раз…

Я подбираюсь поближе к водителю, чтобы сразу увидеть, что к чему — и тут же автобус тормозит, а я зверски стукаюсь лбом о поручень, меня отшвыривают в сторону — ну правильно, нехрен стоять на дороге, им надо действовать быстро, а то ведь ещё один труп будет.

Трясу головой, выбираюсь из автобуса.

Толпу, метелящую кого-то ногами, вижу сразу. Пинают одного, светлая куртка мелькает между топчущихся ног. Ну сейчас вам покажут… Интересно, им можно применять резиновые дубинки?

Поворачиваюсь и вижу странное.

Пятнадцать ОВОшников с автоматами и дубинками, в две шеренги, стоят по стойке смирно. Напоминаю, в десяти метрах толпа кого-то отчаянно метелит, и этому кому-то, кажется, худо. Командир же неторопливо катает:

— Становииись! Рррравняй-йсь! Смиррррна!

Я смотрю на Саньку. Он тоже не понимает.

— Товарищи бойцы! — говорит тем временем командир. — Руководство поставило нам задачу обеспечить охрану улицы Ленинская Слобода, на участке от пересечения с улицей Восточной до дома номер 20. В данный момент на вверенном нам участке имеют место происходить хулиганские действия. Приказываю: в соответствии с поставленной задачей, руководствуясь федеральным законом «О милиции» и подзаконными актами, хулиганские действия прекратить. Столкновений с гражданскими лицами избегать. Задача ясна? Приступить к выполнению! Напра-во! В боевой порядок — рассредоточиться!

Тут эти ребята неторопливо разошлись этаким веером и зашагали по направлению к творящимся на улице Ленинская Слобода беспорядкам. Беспорядки, к слову сказать, немедленно прекратились. Те, кто пинал — их было человек шесть — перестали пинать, поглядели на приближающихся милиционеров, стали отряхиваться, поправлять одежду, да и пошли потихоньку себе.

— Уважаемый, — обратился командир к одному из них.

— Да, — с готовностью откликнулся тот.

— Тут избили журналиста, какие-то хулиганы, вы никого не видели подозрительного?

Уважаемый глубоко задумался.

— Да нет, пожалуй, — ответил он наконец.

— Жаль, — сказал командир. — Ну что ж, не смею задерживать.

Двое омоновцев подняли избитого. Это оказался чернявый молодой человек. Его лицо было разбито, но в целом он чувствовал себя бодро, взор был ясный, руки-ноги вроде целы.

— Господин журналист, — командир был само уважение и почтительность. — Мы довезём вас домой.

— Довезите, довезите, — сказал чернявый. — Гады.

— Не понял, — ответил командир.

— Гады вы, говорю, суки рваные, менты, уроды.

— Омельченко, — позвал командир, не меняя голоса.

Омельченко подошёл к чернявому и без лишних разговоров врезал ему под дых. Чернявый согнулся в три погибели, заперхал, тоненько заскулил.

— Рядовой Омельченко, за превышение должностных полномочий при исполнении служебных обязанностей объявляю вам устное предупреждение, — скучным голосом проговорил командир.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, — сказал боец Омельченко. — Не повторится.

Сели в автобус. Чернявый представился Алексеем, работает в Ленте-Ру. Узнал, что мы с телевидения, заволновался страшно, прорезался явственный кавказский акцент. Я это просто отмечаю, без всякого этого. Как факт. Двадцать минут пытал нас, каково это, работать на телевидении, как туда берут, и правда ли то, это, пятое, десятое и тридцатое. Санька плёл ему обычную лапшу с три короба, я кивал и усмехался про себя.

Тут автобус опять остановился.

Подошёл командир, кивнул Алексею.

— Выходи.

— Мне не здесь, — затравленно сказал он.

— Выходи, говорю, — повторил командир. — Автобус дальше не идет.

— Ответишь за это, — сказал Алексей.

— Я с тобой, гамадрилом, на брудершафт не пил. Выметайся. Вы, — он обратился к нам с Санькой, — можете оставаться, мы вас довезем как обычно.

— А с ним что не так? — спросил Санька.

— Всё с ним нормально, — отрезал командир.

— И всё-таки, товарищ лейтенант? — сказал я. Командир слегка удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Не наша зона ответственности. Его через пять минут другой отряд подберёт, они уже связались с нами.

— А, — сказал Санька. — Ну понятно. Понятно же?

Алексей оскалился и пошёл на выход.

— Стой, — сказал я. — Я с ним пойду.

— Андрюха, не дури, — предостерегающе сказал Санька.

— Всё нормально, — сказал я, махнул рукой ему на прощание и вышел вслед за Алексеем.

— Зачем ты это? — спросил тот хмуро.

Я пожал плечами.

— Ладно, сам знаешь, спасибо, — несвязно сказал Алексей и крепко сжал мне ладонь. Автобус было тронулся, но тут же остановился, снова зашипела дверь, и выскочил Санька.

Я поднял брови — правда удивился.

— Да нет, — скривился Санька. — На. На всякий случай. Спрячь.

И сунул что-то тяжёлое мне в руку.

Повернулся, запрыгнул на подножку, помахал рукой и нырнул в салон. Автобус взвыл и уехал.

— «Макаров», — сказал Алексей. — Ты его лучше выкинь.

— Зачем это?

— Опасно, — ответил Алексей. — На дурь тянет, на подвиги.

— Не потянет, — заверил я его и спрятал.

— Может, он и не заряжен, — безразлично сказал Алексей. — Или вообще не боевой, травматический или газовый.

— Неважно, — сказал я. — Пойдём.

— Куда? — спросил Алексей.

— До метро, куда.

— А! Не, я в другое место поеду. К знакомому одному.

• Предыдущая
• 30/44
• Следующая