Пепел Ара-Лима. - Костин Сергей - Страница 16

За спиной у ганны скрипнуло. На короткий миг она вздрогнула, глазом испуганно моргнула, стрелой пошевелила.

Йохо времени зря не терял. Хоть заранее с жизнью и попрощался, но жить не расхотел. Резко голову вниз опустил, переносицей наконечник подминая, тут же, без промедления всякого, лицо отвернул от стрелы сорвавшейся. Отметил про себя, что худшего избежал. Стрела по касательной по плечу чиркнула, между ног прошла, в траву вгрызлась.

Ударил ладонью что силы по икрам ганны, подтянулся, навалился сверху на тело подкосившееся. Чтобы не визжала, вырвал травы клок, да в рот затолкал. Вместе с комьями земли, да с листвой прошлогодней. Слышал Йохо, что даже голос ганны может беду накликать.

Накликал.

Ганна выгнулась, словно змея за горло схваченная, лягнула лесовика туда, куда стрела промахнулась. Был бы в то мгновение нож в руках, не задумываясь лесовик его бы использовал. Но железо в траве сразу и не отыскать. Тем более с такой болью сгибающей.

Глаза Йохо, конечно, выпучил, щеки надул, но хватку не ослабил. Голыми руками решил ганну придушить.

В кустах по новой заскрипело. Да так жалобно, что опешил Йохо. Показался знакомым скрип. Слышал он такой три дня назад.

Отвесил крепкую пощечину, чтоб ганна не вертелась, к уху ее наклонился:

— Что там у тебя? Быстро говори.

Женщина замычала, дикими глазами на лесовика глянула. От такого взгляда у настоящих лесовиков кровь застывает. Если, конечно, не смельчак или не мертвый.

Йохо обхватил шею ганны крепким захватом, нож оброненный в траве нащупал:

— Попытаешься убежать, убью. Ты ж законы наши знаешь. Кто проиграл, тот и мертв.

Потащил тело обмякшее к кустам, из которых скрип доносился. С каждым шагом тревожнее на сердце становилось. Уже знал, что увидит. И знал, что сделает с тем, что увидит.

В траве густой, под листьями белены, на грязных тряпках сучил толстыми ножками ребенок.

— Везет мне в этом году на неожиданности, — застучало в висках у лесовика. Знать начали сказываться чары ганны. — Что ж ты… Мать, можно сказать, а в добрых людей стрелами швыряешься?

Ганна с силой траву изо рта выплюнула. Немного до лица лесовика не долетело.

— Тронешь сына, в аду сгоришь. И все твои родственники в огне сгорят. Никого не останется.

— Сгорели уже, — нахмурился Йохо. Не знал, то ли здесь свидетеля лишнего убить, то ли к колдуну тащить. И не знал лесовик, сумеет ли нож поднять. Одно дело ганну проклятую жизни лишить, следов за собой не оставить. Совсем другое — на дите малое нож поднять. Не законченный подлец же он, в самом деле. Даже если колдун прикажет.

— Ах ты, дьявол! — лесовик не удержался, по лбу кулаком хлопнул. — Ай да колдун! Ай да мерзавец! Ну-ка, вставай! Бери дите, да к обозу своему ступай. Не бойся, в спину не ударю. Но если побежишь, вспомни перед смертью, что лесовики без промаха ножи метают.

Ганна, то и дело на Йохо поглядывая, взяла ребенка на руки.

— Почему сейчас не убьешь? Зачем к повозке ведешь?

— Потому, что работу для тебя нашел, — гоготнул довольно лесовик, лук поднимая, за плечо вешая. — Работа не черная. Можно сказать, королевская работа.

Так смеясь от собственной сметливости до дороги и шел.

Колдун сидел на перевернутой повозке, болтал босыми ногами, да на небо, поглядывал. Мудро улыбался, счастливо щурился. Авенариус вокруг осла кругами ходил. Косил глазами то на хозяина, то на мертвечину.

— Посмотрите, кого привел! — Йохо придержал ганну за локоть. — Признайся, колдун, не зря ты нас от прямого пути в сторону направил? Ответь, видение тебе было? Знамение какое?

Самаэль от неба оторвался, спрыгнул, руку морщинистую к женщине протянул:

— Иди ко мне, дитя бедное. Не бойся старика седого. Видел я тебя в своих снах старческих. Знаю, где путь твой начинался, и где закончится. Отец наш Гран повелел мне придти к тебе в этот час тяжелый. Не бойся. Никто не обидит ни тебя, ни твоего ребенка.

— Значит, вы не кэтеровские соглядатаи? — ганна хоть и была испугана, но держалась гордо. Спину не гнула, глаза не опускала.

— Хочешь ответы на вопросы получить? — улыбнулся колдун. — Посмотри сюда. Здесь все ответы.

Самаэль показал на корзину ивовую, в которую куль положил.

Ганна приблизилась осторожно, отвернула угол. Ахнула. На шаг отступила.

— О мой дух Барехас, прости меня, что дозволила глаза свои поднять на тайное.

— Не говори, что не заметила печати королевской, — Самаэль встал рядом, до плеча ганны дотронулся. — Понимаешь теперь, почему Отец наш Гран нас к тебе прислал?

Ганна облизала губы сухие:

— Или меня к вам. Так ведь вернее будет?

Из корзины донеслось всхлипывание. Вслед за ним и из тряпья грязного, что в руках ганны ворочалось, жалобный писк эхом повторился.

Колдун вопросительно посмотрел на ганну. Ничего не говорил. Ни о чем не просил. Ждал.

Женщина постояла нерешительно, гневное лицо к колдуну обратила:

— Разве сможете вы меня убить после того, как я покормлю его грудью своей, молоком своим? О том, что видела, молчать буду. Вы знаете, что ганны никому ничего не рассказывают. Все свои тайны с собой в могилу уносят. Заключим сделку честную. Я вам помогу, а вы меня отпустите.

— Согласен на сделку, — колдун ладонь протянул. — Но условия другие. Вы, ганны, по закону детей иметь не должны. Прокляты вы на веки. Наверно поэтому тебя солдаты убить хотели? Не отвечай, знаю точно. Ну уйдешь от нас. И что? Не жить тебе в одиночестве. И недели не протянешь. Наткнешься на нож гражданина добропорядочного, о вере заботящегося. А сына твоего, скорее всего, в озере утопят. Или живым в землю закопают. Сама знаешь порядки людские. Предлагаю стать тебе кормилицей ребенку, которого видела. А сын твой станет молочным братом отмеченному печатью королевской. Выбирай сама. Или с нами пойдешь, хоть и нелегок путь. Или здесь останешься.

Ганна ноздри тонкие раздула, склонила голову, к крикам детским прислушиваясь:

— Имя мое Вельда.

Подхватила корзину и за повозку зашла. Вскорости и звуки пищащие смолкли.

— Вот так история! — Йохо хлопнул ладонями по коленям. — А ведь могла, Самаэль, стрела Вельды тебе в глаз войти, а из затылка выйти. Чтоб тогда делали?

— Мне в глаз, тебе в переносицу. Разница небольшая. Извини, Йохо, хочу я к духам за советам обратиться. А для этого мне тишина нужна. Да и тебе собраться не мешало бы. Теперь за двумя младенцами присматривать будешь. И за кормилицей. Не отвернулось еще солнце от Ара-Лима.

Пока колдун с духами в молчании общался, Йохо, из двух корзин сумку заплечную сооружая, все удивлялся. Как удается Самаэлю все видеть, все знать, все предвидеть?

Ночевать на дороге не остались. Больно место бойкое. Могут и солдаты появиться, и жители любопытные. Хоть и ночь наступала, но поостеречься не мешало. Мало ли кому под луной путешествовать захочется.

Отошли подальше в лес, первый раз за три дня костер развели. Самаэль колдовал долго, дым с воздухом смешивая, чтобы ни запаха, ни видимости.

Ворон в дозор улетел, местность проверяя. Когда вернулся, летел низко, верхушки кустов пузом черным цепляя. Клюв в крови, глаза довольные. На суровый взгляд хозяина только каркнул, оправдываясь.

— Не пропадать же добру. Такая туша. Все одно падальщикам достанется.

Вельда от младенцев не отходила. В ручье, что поблизости протекал, тряпье выстирала. И наследника и брата его молочного. В одной куче, в одной воде. Сама грязь с лица стерла, волосы растрепанные в тугой пучок собрала. Йохо, как обратно вернулась, даже челюсть закрыть забыл.

— Глаза свернешь, обратно не вернешь, — ганна сверкнула очами бездонными. Не забыла, как лесовик ей травой рот затыкал. Такое долго не забывается.

Йохо, странное дело, засмущался. Захотелось ему сказать ганне слово ласковое. Душе такой же одинокой, как и он сам. Не сказал. Знал, что к проклятой скиталице не положено с добром обращаться. Злом может вернуться. Только выдохнул воздух, легкими сжатый. Отвернулся к костру, ножом занялся. Бруском, от деда доставшимся, заговоренным, как положено, полотно стал точить. Чтобы волос мог недвижимый пересечь. Чтобы в дерево, как в воду. Ну, и в живое тело без помех. Все как положено.