Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа - Страница 21

• Предыдущая
• 21/76
• Следующая

За спешкой, из-за которой его сыну пришлось везти письмо ночью, он с тревогой предугадывал драму с далеко идущими последствиями. Сев за маленькую конторку, он написал записку Ленуару, начальнику полиции, предупредив его, что отбывает ко двору, и доверил передать записку Бурдо, объяснив, почему не может сделать этого сам. Вечер закончился. Взяв факел, он проводил друзей до порога. Сансон сел в собственный экипаж, Семакгюс — в экипаж, которым Николя пользовался весь вчерашний день.

Вернувшись в библиотеку, он услышал голос Ноблекура, доносившийся из кабинета редкостей.

— Каждый вечер я прощаюсь с вещами, к которым некогда воспылал страстью. У каждой вещи есть своя история, связанная либо с ее приобретением, либо с ее собственным происхождением. Сейчас настал тот период моей жизни, когда надобно учиться расставаться с предметами, чья история будет продолжаться уже без нас. Но наши взгляды вдохнули в них свою, особую жизнь, ту, которую дали им мы. После нас им припишут иные свойства…

После такого заявления наступила волнующая тишина. Николя подошел к бывшему прокурору.

— Полно! Разве можно быть таким мрачным? Какой грустью вы наполните сердце юного кавалера? Как можно, чтобы столь приятный вечер завершился такими черными мыслями?

— Можно, господин духовный наставник. Именно радость, обретенная сегодня вечером, побудила меня вновь осмотреть все то, что когда-нибудь мне суждено покинуть. И в эту минуту я хочу сожалеть только о друзьях…

Обняв за плечи отца и сына, он крепко сжал их обоих.

— …которых — хочу вас успокоить — я намерен покинуть как можно позже.

Прежде чем закрыть дверь, он бросил последний взгляд на свои сокровища, озаренные светом горящей в руках Луи свечи.

— В сущности, мой кабинет редкостей один из самых скромных. В свое время я посетил такой же кабинет герцога де Сюлли, располагавшийся в бывшем особняке Ледигьер. Стены четырех комнат на втором этаже были сплошь завешаны изображениями животных, рептилий, бабочек; рамки висели как нельзя плотно друг к другу. В кабинете китайских редкостей, куда вели никогда не запиравшиеся двери, красовались вазы из горного хрусталя, фарфор, изделия из кораллов и слоновой кости, огромные раковины наутилуса, оправленные в золоченое серебро, бронзовые статуэтки и старинные медали. У него были даже части мумии.

Он вздохнул.

— Люди тратят на коллекции целые состояния, но даже то немногое, что удается найти, трудно превратить в единое целое! Промежуток между тем временем, когда ты еще слишком молод и когда ты уже слишком стар, очень краток. Взгляды каждого со временем меняются, и нельзя прерывать эту цепочку. Довольно! В конце концов, я лицо привилегированное: я всегда знал, когда ко мне приходило счастье. И, в отличие от многих, мне повезло, что в старости у меня есть друзья.

Николя сообщил о своем срочном отъезде в Версаль: завтра в семь утра придворная карета отвезет его туда вместе с Луи. Юноша церемонно поклонился хозяину дома. Ноблекур поинтересовался ходом расследования. Узнав, что им удалось выяснить, он нисколько не удивился.

— Судьба в который раз не желает упрощать вам задачу, — заметил он. — В полнейшей неуверенности в истинности имеющихся фактов ощущается стремление замаскировать нечто, пока еще неведомое. А если говорить о вашем друге Сансоне, то, черт возьми, он мне еще больше понравился. Несмотря на щекотливость своего положения, он сумел проявить недюжинную скромность и искренность. Вот уж действительно, своеобразная судьба, и ее особенность заключается в том, что здравомыслие мстит за презрение исключительно достойным поведением. Его доброжелательность идет от сердца, без подвохов, каких следовало бы ожидать в его незавидном положении.

Каждый отправился к себе. Николя, решив пожелать сыну доброй ночи, поднялся к нему в комнату, ту самую, которая долгое время служила спальней ему самому. Комната оказалась пуста, кровать не смята. Он с улыбкой покачал головой.

Понедельник, 10 февраля 1777 года.

Что это за пышный бал? Он не помнил, чтобы кто-нибудь приглашал его сюда. Может, он сопровождает королеву? Внезапно он заметил Эме д’Арране, присевшую в глубоком реверансе, как того требовала фигура танца. Ему показалось, что она заговорщически подмигивает своему кавалеру. Неужели его вновь одолевают навязчивые мысли? Он захотел подойти к ней, но не смог сдвинуться с места: ноги отказали ему. Посмотрев вниз, он обнаружил, что паркет покрыт какой-то густой липкой массой, напоминавшей смолу. Перед ним появился некий субъект в пышном костюме.

— А, господин маркиз! Разве вы не знаете, что нынче молодые женщины предпочитают фараон и бириби?[12] Вот две игры, в которые мы играем во время карнавала, и за них мне гораздо более признательны, чем ежели бы я дал еще два роскошных бала!

Он усмехнулся, и по этой усмешке Николя комиссар узнал его. Он попал на улицу Гренель, в особняк Бонак, а его собеседник был не кто иной, как граф Крейц, посланник шведского короля в Париже.

— Если вы хотите выйти, — произнес граф, распахивая окно, — веревка готова.

Николя подошел к окну, вскочил на подоконник, схватился за веревку и спрыгнул в пустоту. Пытаясь упереться ногами в стену, он почувствовал, что веревка дрожит, как если бы вверху кто-то пытался ее перерезать. Его охватил страх. Он крутился, вцепившись руками в жалкое вервие. Чувствуя, что веревка поддается и он вот-вот рухнет на каменную мостовую, он с ужасом ждал неизбежного конца… Сверху на него в упор смотрело ярко нагримированное лицо. Где он видел его раньше?..

— Отец, пора собираться.

В изумлении увидев перед собой лицо Луи, он почувствовал, как его сковала судорога и пальцы впились в ладонь. Снова Морфей, этот насмешливый утренний божок, сыграл с ним злую шутку.

— Который час?

— Пять утра, отец. Через полчаса нас будет ждать экипаж.

Николя заметил, что проведенная, как он полагал, без сна ночь нисколько не отразилась на молодом человеке. В этом возрасте бессонные ночи почти не оставляют следов. Эта мысль привела его в некое замешательство.

— Вы не ночевали дома.

Он ни о чем не спрашивал, просто говорил как равный с равным.

Луи лукаво посмотрел на него.

— А вы отправили за мной своих шпионов?

— О, если бы! — с такой же улыбкой ответил Николя. — Тогда бы мне не пришлось задавать тебе нескромные вопросы.

— Значит, надо отвечать, даже если придется нарушить другое обещание, столь же священное, как священна для меня ваша воля.

Николя задумался: с кем и каким обещанием мог быть связан его Луи? Чей авторитет был в глаза его столь же велик, как авторитет отца? Правду говорят, сыновья старят отцов задолго до наступления старости.

— Но скажите мне, ради всего святого, что за власть поставила вас перед таким выбором? Насколько мне известно, вы никогда не страдали от отсутствия здравого смысла.

Он не любил семейные перепалки, воскрешавшие в нем его детские горести и угрызения, особенно когда он вспоминал свою последнюю встречу с отцом в замке Ранрей.

— Такая, какую вы, полагаю, готовы признать: власть матери над сыном.

— Власть матери? Что это значит?..

Его внезапно охватило странное чувство.

— Моя мать сейчас в Париже, и я всю ночь проговорил с ней, рассказывая о себе и о…

Нежная усмешка промелькнула на его губах.

— …и о вас, отец мой, ибо она очень за вас волнуется.

Николя хотел сказать, но сын быстро схватил его за руку.

— Нет, не говорите ничего, дайте мне рассказать все до конца. Два дня назад, будучи в Версале, я получил письмо, где мать сообщала мне о своем приезде в Париж. Она приехала, чтобы закупить кружева для своей модной лавки в Лондоне. Ей очень хотелось обнять меня, но она не желала стеснять меня своим присутствием. Поручение госпожи Кампан предоставило мне возможность встретиться с ней.

• Предыдущая
• 21/76
• Следующая