Агония христианства - де Унамуно Мигель - Страница 11

Вместе с Буквой родилась догма, то есть узаконенное учение. Борьба, агония происходила внутри догмы и сама догма была ареной этой борьбы, в силу того противоречия, которое догма несет в себе самой, ибо Буква убивает. И началась агония догмы, борьба против ересей, борьба идей против мыслей. Но догма жила за счет ересей, подобно тому как вера живет за счет сомнений. Догма сохраняла и утверждала себя через свои отрицания.

И вот, наконец, явилась величайшая из ересей (после арианства, [51]которое в ней возродилось) – Реформа, у истоков которой стояли Гус, Виклиф и Лютер. Говорят, что с тех пор, как «Реформа рассекла надвое нашу Европу, нет больше христианства». И при этом добавляют. «Где же теперь род человеческий для каждого конкретного человека? – У него на родине», а говорится это в книге, на титуле которой стоит: La Dèesse France. [52]

Реформа, которая взорвала Букву изнутри, стремилась воскресить в ней Слово. Она хотела извлечь Слово из Книги, Евангелие из истории, и воскресила все то же старое, скрытое противоречие. И тогда жизнь христианства стала истинной агонией!

Протестанты, учредившие таинство Слова – таинство, уничтожившее Евхаристию, – подчинили его Букве и стали учить народы уже не столько слушать, сколько читать.

Кстати, в порядке отступления, любопытно заметить, что баскский язык – родной язык Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, Сен-Сирана, [53]аббата Пор-Рояля, а также и моих дедов и прадедов, – обрел письменность именно благодаря протестантскому движению. Сделанный баско-французским гугенотом Хуаном де Лисаррага перевод Нового Завета на баскский, де Бриску – по-баскски Бераскойа, – был одной из первых книг (кажется, второй), написанных на баскском языке.

Протестанты хотели Буквой утвердить Слово, но агония усиливалась. Боссюэ [54]сказал ясно и определенно: «Ты изменяешься, значит, ты не истина!»; однако, противореча самому себе, он говорил: «Ты не изменяешься, значит, ты смерть! «. И вот Церковь и Реформа вступили в борьбу друг с другом и каждая – сама с собой, началась борьба за то, чтобы Римская Церковь протестантизировалась, а Реформа романизировалась.

Все это кончилось тем, что христианскость оязычилась и окаменела в Священной Римской Империи, где шла борьба между Папством и Империей; закончилась эпоха Соединенных Штатов Запада и началась эра наций, богини Франции и богини Германии, богини Англии и богини Рима, и бедной полубогини Италии. И впредь граждане, так называемые христиане, смогут объединяться, преследуя патриотические, национальные или социально-экономические цели, но уже никогда больше не объединит их цель сугубо религиозная. Испанский традиционализм выдвинет свой лозунг «Бог, Родина и Король!». Мадзини [55]провозгласит: «Бог и Народ! «; но этот Бог не тот Бог, что в одиночестве удалился на гору, когда толпы народа хотели провозгласить Его царем. [56]

Во время одной из наших последних гражданских войн в Испании, в моей родной Стране басков, во время гражданской войны 1873–1876 гг. [57]карлистский генерал Лисаррага – тоже Лисаррага, как и тот гугенот, что перевел на баскский Евангелие, и, кстати, это же самое имя носят по материнской линии мои дети, [58]– атакуя либералов, послал небесам это бессознательное богохульство: «Живи, Бог, дабы…! «Бывает, что говорят «Да живет Бог! «. Но это «Живи, Бог! «сказано уже не в сослагательном, не в пожелательном, а в повелительном наклонении!

Реформа хотела вернуться к жизни через Букву, а кончила тем, что уничтожила Букву. Ибо свобода совести это смерть Буквы.

Первая книга Царей, [59]начинается так:

Далее речь идет о том, как Адония, сын Аггифы, возгордившись, говорил, что он будет царем, когда умрет Давид, и собрал вокруг себя целую армию своих сторонников; но пророк Нафан сказал Вирсавии, матери Соломона, что он, а не Адония должен стать наследником Давида, и сделал так, что Вирсавия пошла к великому царю, к своему соучастнику во грехе, и просила его, чтобы престол унаследовал Соломон, сын их греха, а не Адония, который уже сделал жертвоприношение и правил как царь. Пророк Нафан поддержал Вирсавию в ее хлопотах. А тем временем бедная Ависага, единственная жена великого царя, так и оставшаяся девственницей, лишь согревала его в его агонии, оставаясь безучастной к каким бы то ни было политическим интригам. Давид же пообещал Вирсавии, что Соломон унаследует престол.

Давид приказал священнику Садоку, пророку Нафану и Ванее, сыну Иодая, чтобы они свели Соломона к Гиону, помазали его в царя и провозгласили «Да живет царь Соломон!». И они исполнили это, окруженные большой толпой народа. А тем временем бедная Ависага из Сунама, оставаясь безучастной ко всей этой политике, продолжала согревать своими объятиями и поцелуями агонию Давида.

Сторонники Адонии – Ионафан, сын священника Авиафара и другие – разбежались. Но Адония, боясь Соломона, встал и пошел, и ухватился за роги жертвенника. А потом поклонился Соломону как царю.

Глава II книги 1 повествует о советах, которые Давид дал перед смертью Соломону, сыну греха своего, а затем говорится:

Хотя в библейском тексте об этом ничего не сказано, но Давид должен был умереть в объятиях Ависаги Сунамитянки, последней своей жены, которая, наверное, баюкала его по-матерински, когда он засыпал своим последним сном. Ведь Ависага, эта невинная девушка, которую Давид так и не познал и которая не познала, но лишь желала познать Давида, была не только последней женой, но и последней матерью великого царя.

Соломон занял престол Давида, отца своего, а Адония, этот отвергнутый претендент на престол, пошел к Вирсавии и убедил ее попросить нового царя, чтобы тот отдал ему в жены Ависагу Сунамитянку, вдову Давида. Соломон разгневался, видя коварство своего старшего брата, вознамерившегося посредством этого брака отнять у него престол, и поклялся убить его.

Соломон был царем учености и роскоши, царем политики, царем цивилизации, и ему не было никакого дела до бедной Ависаги Сунамитянки, которая любила покойного царя Давида, супруга своей девической невинности, и горько оплакивала его, страстно желая, чтобы он воскрес, в то время как Соломон царствовал и содержал гарем. Как символична эта история! Не правда ли?

Для христиан Давид был одним из символов, одним из прообразов Богочеловека, Христа. Любящая душа стремится согреть своего Бога в его агонии, агонии старости, она хочет согреть его поцелуями и объятиями своей пылкой любви. И так как она не может познать своею возлюбленного, а – что самое ужасное – и возлюбленный тоже уже не может познать ее, она отчаивается в своей любви.