Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 54
- Предыдущая
- 54/95
- Следующая
— Как хоть узнали-то? — поинтересовался Акундинов, хотя… какая теперь разница?
— В любом, даже забытом, гареме, слишком много глаз и ушей, — туманно ответил старик.
— И, что же теперь делать? — уныло спросил Тимофей, понурив голову и думая о том, что зря девки приводили подружек. Тут такое дело — чем больше народа знают, тем хуже. Ну а он тоже хорош. Вот, скажем, зачем попросил девок привести негритосиху? Ну, черномазая. Ну, подмахивает здорово. А так — все то же самое, как у обычной бабы…
— Нужно, — склонил голову учитель, — идти к кадию самому, а не ждать, пока за тобой придут стражники. Надеюсь, судья учтет это, когда будет выносить решение о наказании.
— Ну а ежели не учтет? — кривовато улыбнулся Тимофей, хотя хотелось плакать. «Сколько там за прелюбодеяние-то положено? Уж не сто ли плетей… Ну, девки! Ну, стервы!»
— Это послужит тебе хорошим уроком, — сурово сказал старик. — Но, получив наказание, ты задумаешься о своих проступках. И надеюсь, что сумеешь раскаяться. А если раскаешься, то Аллах простит тебя!
— Учитель, а скажи, нельзя ли это все как-то, э-э… замять, — спросил Тимофей, подыскивая подходящие слова и соображая — как же ему выкрутиться-то. — У тебя же наверняка есть друзья среди кади…
— Наверное, я — недостойный учитель, — пожал старик плечами. — Есть еще один выход, и я предлагаю его тебе… Уходи. Но ты должен уйти прямо сейчас, до того как начнется молитва.
— Как — уходи? — спросил Тимофей, еще не зная, то ли кричать от радости, то ли падать в ноги старику и просить прощения.
— Можешь уйти из моего дома и забыть о том, что я был твоим учителем. Либо останешься и примешь решение кадия. Выбор — за тобой.
Акундинов задумался. Идти под плети из-за каких-то баб не хотелось. Добро бы, они замужние были, так ведь — вдовые. Чего тут сыр-бор-то разводить? Можно подумать, что-то страшное стряслось…
— Мне можно захватить одежду? — спросил Тимофей, внутренне напрягаясь — а не прикажет ли старик отправляться в том, в чем он явился к нему в дом. Куда же делась та одежда, он не знал. Идти голым…
— Можешь, — устало сказал Усман-хаджа. — Я даже прикажу Селиму, чтобы он дал тебе еду и одеяло. Только, — немного помолчав, сказал старик, — если останешься в Стамбуле, то рано или поздно тебя поймают и приведут на суд.
— Все в руках Аллаха! — бодро отозвался Тимофей, собирая вещички.
— Ты не хочешь узнать, что станется с теми несчастными, с которыми ты занимался прелюбодеяниями? Ведь на твоей совести будет смерть шести женщин!
— Их казнят? А как казнить-то будут? — с интересом спросил Акундинов, вспоминая, сколько же к нему приходило… Ну, Ксюха с Мариам да негритосиха. Была еще рыжая одна. Или две рыжих? Еще вроде другие бабы заглядывали… Нет, значит, не обо всех прознали…
— И тебе их не жаль? — сбил его подсчеты старик. — Этих молодых женщин забьют камнями или завернут в кошму и утопят…
— Жаль, — как мог искренне ответил Тимоха, раздумывая — как лучше уложить «Родословие князей…» и понадобится ли еще карта Османской империи? Были тут и кое-какие свитки, которые он не хотел показывать хозяину… Для вожделенной грамотки был заведен специальный кожаный футляр. Решив, что карту все-таки надо брать, сказал: — Славные девушки…
— М-да, — вздохнул старик и вышел, не сказав ничего больше.
Когда Акундинов выходил из дома, на пороге его остановил старый раб, протягивая большую корзину, от которой соблазнительно пахло свежими лепешками и еще чем-то вкусным.
— О, очень кстати, — обрадованно сказал Тимофей, забирая провизию. — Передай Усману-хадже огромное шукран.
— Вот, еще возьми, — хмуро сказал Селим-Селифан, передавая беглецу кошелек, в котором что-то звенело. — Хозяин велел денег дать. Добрый он, Усман-то. А я бы такому, как ты, даже…
Не уточнив, что именно бы он сделал, Селифан открыл перед Тимофеем дверь и глухо сказал ему в спину: «Ну, носит же земля таких уродов!»
— Ну, не всем же праведниками-то быть, — бодро отозвался Акундинов, выходя на улицу и думая — в какую же сторону податься. Решил, что лучше бы ему двигать прямо в порт. А там и видно будет… Ну а что мутить его в дороге будет, так и ладно. Как-нибудь да перетерпит. Ну а за морем-то пусть попробуют его отловить!
1647 год A. D.
Рим.
Ну, что тут поделаешь, если всем было не до него? В Польше король и шляхта обеспокоены войной с казаками и нашествием Турции. В Турции заняты происками Венеции да восстанием в Сербии. Сербия — войной с турками и унией с Римом. А в Риме? Ну а в Риме папская курия встревожена неудачной экспедицией архиепископа Ринучеллини в Ирландию. Увы, к тому времени, пока папский легат пытался возвести заблудшую овцу, именуемую Англией, в лоно Римско-католической церкви, лорд-протектор Кромвель железной рукой подавил восстание ирландских католиков.
Далась же римским папам Англиканская церковь вместе с этим островом! Еще Григорий XIII, которого считают изобретателем нового календаря (хотя, по справедливости, календарь бы должен носить имя «лилеанский», в честь Луиджи Лилео, а не «григорианский»), отдал почти что всю казну на строительство Великой армады. Ну, где теперь армада? Правильно, ахнула-ухнула на дно морское, вместе с кораблями, матросами и золотом. Теперь вот папа Иннокентий X, которого все государи ни в грош не ставят, решил туда же…
Видел Тимоха римского папу, видел. Бенедетто, чиновник из курии, сумел поспособствовать встрече. Правда, его святейшество пока не соизволил побеседовать с «Джованни», но выслушал и милостиво позволил облобызать свою туфлю.
Целовать пыльную туфлю Тимохе страсть как не хотелось. Но Бенедетто (славный, однако, парень) объяснил, что там есть изображения святых. И ты не туфлю целуешь, а ровно бы к образам прикладываешься…
С Бенедетто Тимофею вообще повезло. По возрасту немногим старше, но уже занимает какой-то важный пост в канцелярии (то есть в курии) римского папы. Простой такой, скромный. С деньгами помог. Когда Тимофей рассказывал, как турки его пытали, то у Бенедетто на глазах выступили слезы… Одно плохо, что он слишком серьезно относился к вопросам веры.
Ох уж этот папа! Ну что, трудно ему, что ли, приказать своим секретарям, чтобы те написали пергамент (да ладно, и на бомбицину согласен, только чтобы с печатью!), где сказано, что он, папа то есть, признает его наследником русского престола Иоанном Каразейским-Шуйским? Убудет от него, что ли? Так нет же, вся курия именует его просто «Джованни Каразейски».
Сегодня Тимофею впервые выпала удача. По большому секрету, за который пришлось выложить цехин, ему сообщили, что русским гостем заинтересовалась сама Папесса.
Он уже знал, что Папессой именуют тут Олимпию Мадалькини, матушку кардинала Камилло, племянника (или — сынка?) нынешнего паны. А сама Олимпия была любовницей папы, когда тот был просто Джованни. Джованни — это по-русски Иван, как зовут его итальянцы — Джованни. Впрочем, его тезка теперь носит другое имя. А уж титул-то без пары чарок и не выговоришь: «Епископ Рима, наместник Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный понтифик вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх Ватикана и раб рабов Божьих».
Титул римского папы Тимофей выучил сразу же, как стал добиваться приема у его святейшества. Кто же их знает, пап-то этих. Может, они за ошибку в титуловании на казнь отправляют? А коли не на казнь, то во Дворец святой Минервы, где самая страшная тюрьма во всей Италии.
В папской курии было известно, что ежели хочешь чего-нибудь добиться от папы — ступай к его любовнице. Ну, теперь-то уже бывшей любовнице. Иннокентию стукнуло семьдесят пять, а в этом возрасте вроде бы не до баб. Но все равно, женщина — шея, а мужик — голова. Куда шея повернет, так туда голова и смотрит. Куда не плюнь, везде бабы правят. В Османской империи, откуда он ноги унес, гарем всеми делами заправлял. Во Франции, так там вообще королева Анна за малолетнего сынка правит. Ну а тут, в Риме, — бывшая любовница папы.
- Предыдущая
- 54/95
- Следующая
