Десятый самозванец - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/95
• Следующая

Тимофей, оставшись один, крепко задумался. То, что русские посланники, прознавшие о царевиче, вцепятся в него и уже не отцепятся, было ясно. Это, как говорится, и к бабке не ходи! И пока было непонятно, как поведет себя визирь. Что там ему наболтают посланники, неизвестно. Как знать, а не решит ли визирь, что грамота фальшивая, а Вологодского и Великопермского наместничества действительно не существует и никогда не существовало? Эх, был бы падишах здоров, то с ним-то было бы проще столковаться. Все-таки свой брат — государь!

На следующий день старший садовник, который у турок почему-то считался старшим над всеми слугами, сообщил, что жалованье от казны ему больше выплачиваться не будет, а ему по приказу великого визиря надлежит переехать из дворцовых покоев в комнаты попроще. Тимофей понял — надо бежать!

…Имущества у беглеца немного. Пожалуй, только то, что на себе, да то, что уместится в заплечном мешке. В здешних местах, правда, с мешками за плечами не ходят, предпочитая их двум торбам — одна спереди, а вторая — сзади. А торба, та, что сзади, бьет по заднице…

Тимофей решил прихватить с собой «Родословие князей…», карту Османской империи (вещь полезная в дороге!) да немного еды — десяток черствых просяных лепешек (откладывал несколько дней), пару копченых рыбин, десяток луковиц да соленый сыр. Но все равно, вместе со сменой белья да разными мелочами, включая деньги, набрался целый мешок. Пришлось еще взять два бурдюка с водой. Уже не в первый раз вспомнил недобрым словом Василия Лупу (волчара поганый!),^[54] по чьему приказу у него отобрали драгоценную саблю, отбитую у разбойников. Осмотрел нож. Когда-то им зарезали девку, имя которой он уже и забыл. А нож подарил ему пан Юзеф. Поперву Тимоха хотел его выбросить, а потом ничего, привык. Как-то даже резал им хлеб, чистил луковку, и ничего…

Вышли вечером. Племянник старого книжника Ангела — Мирчо, уже бывавший на Святой горе Айон-Орос, что всем русским более известна как Афон, сказал, что дорога займет недели две.

— Нам только из Стамбула выйти да пригороды пройти, — говорит мальчишка. — А там помогут.

Кто им поможет и как, парень разъяснять не стал. Только коротко сказал, что и в Османской империи до сих пор много тех, кто не принял ислам, оставшись, как и раньше, православными. Зато Мирчо с упоением рассказывал о монастырях полуострова Халкидики:

— Представь себе, Иванко, — помогая себе жестами, говорил он. — Халкидики — райское место. Там и груши растут, и виноград, и апельсины. А прямо из скал ручьи бьют! Там — двадцать святых обителей. Греческие есть, и сербские, и наши, болгарские. Даже грузинская есть.

— А русская? — поинтересовался Акундинов.

— Конечно. Обитель Святого Пантелеймона, — с удивлением посмотрел на него парнишка. — А ты разве не знал?

— Да нет, знал, конечно, — смутился Тимофей. — Думал, что турки все православные обители позакрывали.

— А к чему их закрывать? — настал черед удивляться парню. — Турки, они к православным-то хорошо относятся. Они говорят, что наша вера — первый шаг к истинной вере. К исламу то есть… Подать плати да джизью плати. В русском монастыре, раз он памяти святого Пантелеймона, — лучшие лекари! А на Айон-Оросе никакая власть, кроме патриарха, не действует. Оттуда тебя только по именному фирману падишаха могут вытребовать. Придешь к настоятелю да и расскажешь все, как есть. Там из России бывают от русского царя посланники да от патриарха Московского. Ежели что, так они тебе и в Россию помогут вернуться…

Тимофей порадовался осведомленности парнишки. Что же, теперь он точно знал, что в обитель Святого Пантелеймона ему лучше не ходить…

Вечером, после скудной трапезы, Мирчо сказал:

— Через два дня до Чорлы дойдем. А там — на побережье да морем… Греков там много. Кто-нибудь да на Айон-Орос пойдет.

— А коли по суше?

— Долго, — объяснил парень. — По горам лазать да в обход — месяца два пройдет. На конях быстрее бы было, но вот… — не стал досказывать Мирчо, но Акундинов и так знал, что неверным в пределах Османской империи ездить верхом на коне нельзя. Равно как носить оружие и одежды желтого и зеленого цветов…

Тимофей при мысли о кораблях содрогнулся. Еще в Стамбуле старый Ангел удивился, что русский не хочет идти в Афон морем. В Грецию корабли ходят по нескольку штук в день. Любая рыбацкая фелюга доставит путников туда, куда укажут, — во Мраморное ли море, в Эгейское ли. А постараться — так и в Средиземное. Не скажешь же, что пока добирался из Варны, куда его отправил молдавский князь-господарь, чуть не помер от морской болезни! Думал, что коли выйти пешком из Стамбула да по суше пройти подольше, то морем придется плыть поменьше… Но все равно без проклятого моря, видимо, не обойтись!

— Спать ложись, — сказал Мирчо, ложась прямо на голых камнях и с головой укрываясь широкой шерстяной накидкой в два цвета — красный и белый. — Разбужу завтра рано!

…Разбудил Тимофея не Мирчо, а тычок в бок. Били чем-то твердым, не иначе — древком копья.

— Вставай! — услышал он голос. — Обратно поедешь.

Говорили хотя и по-турецки, но понятно. Акундинов, приподнявшись, увидел, что над ним возвышается не кто иной, как садовник господина великого визиря. Правда, с саблей на боку и с камчой в руках он не напоминал садовника. Рядом стояли и другие «слуги». На их лицах невозможно было прочитать ничего — ни злости за побег, ни радости от поимки. Посмотрев в сторону спавшего рядом Мирчо, Тимофей увидел, что на накидке к красному и белому цветам добавился еще и багровый…

— Туда сходи, на дорогу, — кивнул садовник Акундинову, показывая на камень.

— Куда? — не понял он вначале, но потом дошло — чтобы в дороге не просился!

Пока он ходил по утреннему делу, никто из стражей-слуг даже не пытался его караулить. Правильно. А куда он денется-то?

— Похоронить бы… — робко спросил Тимофей, кивая на тело мальчишки. Садовник лишь отмахнулся — некогда, мол, а Акундинов не настаивал. Да и все равно, могилу копать было нечем, а таскать камни — та еще работенка.

Тело Мирчо оставили около камней. «Может, кто и похоронит, — утешил себя Акундинов. — А я, даст Бог, жив останусь, деду объясню, где парень лежит. Надо бы заупокойную заказать…»

Коня для Тимофея, конечно же, взять никто не догадался. Он надеялся, что кто-нибудь из всадников возьмет его к себе за спину. Как же! Руки связали, накинули на шею аркан и повели, как овечку, до самого Стамбула.

За день с Мирчо они прошли верст двадцать. Вчера думал — поболе бы! А сегодня, поспешая за верховыми, радовался, что кони из-за камней были вынуждены идти медленно… Радовался верст десять. Ну а когда началась хорошая дорога, после нее — пригороды, пришлось бежать рысью и радоваться опять, что старый садовник не пускает коня в галоп.

…Великий визирь по долгу службы не очень доверял русским посланникам (да и другим тоже). После беседы окольничего Телепнева и дьяка Кузовлева с Акундиновым он решил проверить — кто прав? Канцеляристы, разобрав донесения, касающиеся русских земель, подтвердили — никакого Вологодского или Пермского наместничества нет! Был в Вологде наместник, но давно, лет сто назад. Старый Селим-паша, лично не поленившийся посмотреть свитки, в коих записаны были имена всех государей, отыскал, что царь московский и всея Руси Василий умер тридцать шесть лет назад. Иоанну, в лучшем случае, было тридцать… Ну а когда садовник (он же начальник охраны) доложил, что русский гость сбежал, все стало ясно. Но все же визирю хотелось еще раз послушать этого наглого гяура.

Притащенный на аркане, грязный и оборванный самозванец, которому и передохнуть не дали, стоял на коленях перед малым диваном, где собрались только самые близкие к визирю, и вещал, делая паузы для толмача:

— Почтенные старейшины, — говорил Тимоха, не зная, как правильно обращаться к дивану. Переводчик, однако, бесстрастно переводил так, как нужно: — Я, законный наследник последнего русского царя из рода Рюриковичей, изгнанный волей злых недругов, прошу вас о помощи и взываю к справедливости…

• Предыдущая
• 49/95
• Следующая