Хосе Марти - Терновой Олег Сергеевич - Страница 2

Положение Кубы усугубилось тем обстоятельством, что в 90-е годы она фактически попала в зависимость от одного рынка — рынка Соединенных Штатов Америки. В 1894 г. 90 % кубинского сахара экспортировалось в США. К этому времени на самом острове уже успели прочно обосноваться первые американские компании (Аткинса и др.), ставшие крупными владельцами плантаций сахарного тростника и сентралей: стоимость сентралей, принадлежавших американцам, составляла 20 млн. песо, а все инвестиции США на Кубе достигли 50 млн. долл. Возраставшая экономическая зависимость Кубы от США являлась грозным симптомом уже начавшегося процесса превращения страны, еще не успевшей сбросить иго испанских рабовладельцев, в колониальную вотчину новых хозяев — американских империалистов.

На основе развития производства сахара на экспорт и формирования капиталистических отношений происходили значительные изменения в промышленности и сельском хозяйстве, в национальном составе населения и в классовой структуре кубинского общества. По сравнению с 1774 г. население Кубы к 1861 г. выросло в 8 раз и составило около 1,4 млн. человек. Рост населения происходил в основном за счет ввоза рабов африканского происхождения. Если с 1512 по 1790 г. на Кубу было ввезено 90 тыс. рабов, то за период с 1790 по 1880 г. — 900 тыс. Рост населения сопровождался уменьшением удельного веса прослойки испанцев — уроженцев метрополии и увеличением новой группы населения — креолов, т. е. родившихся на острове потомков главным образом тех испанцев, которые уже считали Кубу своей родиной. В 1861 г. 46 % населения Кубы составляли креолы, 28 — негры-рабы, 16 — свободные «цветные», 8 — испанцы, 2 %—китайцы.

Испанский колониальный режим на Кубе характеризовался тесным переплетением национального и социального гнета. Долгое время законы, устанавливавшие национальную и расовую дискриминацию и защищавшие основанную на рабстве систему общественных отношений, прямо и непосредственно определяли социальное положение человека. Поэтому национальный состав населения в известной степени отражал классовое деление общества, его социальную структуру.

На самом верху социальной иерархии находился небольшой привилегированный слой из представителей землевладельческой олигархии, богатого купечества, крупного духовенства, военной и чиновной знати, которые в большинстве своем были испанцами; в системе колониального управления испанцы занимали все высшие военные, административные и церковные должности. Менее привилегированное положение занимали креолы — собственники плантаций и животноводческих хозяйств. Ниже их находились незначительная прослойка местной национальной буржуазии, а также довольно широкий слой чиновников, военных, интеллигенции. Еще ниже располагались мелкие и средние крестьяне, ремесленники и мелкие торговцы, наемные рабочие. И наконец, в самом низу социальной иерархии находились негры-рабы; лишенные какой-либо собственности после освобождения в 1880–1886 гг., они сразу же оказались на положении наемных сельскохозяйственных и городских рабочих; лишь немногие негры после освобождения «выбились в люди», превратившись в мелких собственников земли или самостоятельных ремесленников.

С развитием капитализма на Кубе, в особенности после отмены рабства, классовая дифференциация, уже ранее наметившаяся во всех без исключения национальных и расовых группах, еще более усилилась и во многом способствовала сближению и нивелированию по своему социальному положению всех «бедняков земли» независимо от цвета кожи и национальной принадлежности. Среди белого населения как испанского, так и креольского происхождения к этому времени уже четко выделилось эксплуататорское меньшинство, в руках которого концентрировались власть и богатство, и неимущее большинство, которое, несмотря на националистические и расистские пережитки прошлого, тяготело к солидарности со своими братьями по классу из среды негритянского и мулатского населения. Это начавшееся изменение отношения к неграм и мулатам со стороны малоимущего белого населения было окончательно закреплено совместно пролитой кровью на полях сражений за национальную независимость. «На войне, — писал в 1894 г. Марти, — все смотрели в глаза смерти, все были одинаково наги и босы и не было разницы между негром и белым, война их уравняла и породнила» (11, стр. 269). Не случайно имена белого потомка испанцев X. Марти и мулата, потомка негров-рабов, А. Масео [2] стали не только образцами героизма в борьбе за национальное освобождение Кубы, но и символами единства складывающейся из разноплеменного населения молодой кубинской нации.

XIX век, ознаменовавшийся глубокими изменениями социально-экономической структуры Кубы, занимает также видное место в истории ее идеологии, науки и культуры. Процесс становления кубинской нации, обусловленный кризисом феодально-колониального строя и развитием капитализма на Кубе, сопровождался и формированием национального самосознания народа. Выразителями интересов складывающейся нации, патриотических настроений кубинцев стали люди передового образа мыслей и большого таланта: первый поэт Кубы Хосе Мариа Эредиа (1803–1839), ее первый крупный мыслитель

Феликс Варела-и-Моралес (1787–1853), основатель национальной музыкальной школы композитор Мануэль Самуель Робредо (1817–1870), выдающийся философ Хосе де ла Лус-и-Кабальеро (1800–1862), видный идеолог и ученый Хосе Антонио Сако (1797–1879). Это перечисление замечательных имен можно было бы продолжить. Как справедливо заметил президент Академии наук Кубы профессор Антонио Нуньес Хименес, «своих выдающихся представителей кубинский народ дал всем областям искусства, науки и культуры» (29, стр. 81). Все помыслы этих передовых деятелей были направлены на достижение независимости Кубы, на борьбу с колониальным режимом и его реакционной феодально-религиозной идеологией.

Идеологической опорой колониального господства Испании была католическая религия. В течение всего колониального периода католическая церковь, превратившаяся в руках инквизиции в самое страшное орудие испанского абсолютизма и колониального владычества, сохраняла безраздельное господство над умами людей. Она крепко держала в своих руках просвещение и общественную мысль, в том числе и философию, препятствуя их свободному развитию. Лишь в конце XVIII — начале XIX в. под влиянием французской буржуазной революции 1789 г. и войны за независимость в Латинской Америке 1810–1826 гг. на Кубе начинается процесс освобождения философии из оков теологии. Несмотря на все препятствия, чинимые колониальными и церковными властями, на остров проникают из Европы прогрессивные идеи философии и естествознания.

В 1797 г. публикуется первое на Кубе философское произведение — «Избранная философия» Хосе Агустина Кабальеро (1767–1835), в котором содержался протест против засилья схоластики и призыв к изучению физики, химии, анатомии. Более решительным оказался его последователь Феликс Варела, впервые осуществивший на Кубе, в семинарии Сан-Карлос, реформу в преподавании философии; в результате этой реформы схоластика была упразднена, а философия получила право на самостоятельное существование, освободившись от незавидной роли служанки теологии. Ф. Варела написал ряд философских работ, в том числе «Философскую смесь», в которых отстаивал опыт, разум, науку как единственные достоверные источники знания об окружающем нас мире в противовес схоластике, которая «отвернулась от реальной жизни». Линию Варелы продолжил Хосе де ла Лус-и-Кабальеро, утверждавший в основном с материалистических позиций эмпиризм и сенсуализм как основополагающие принципы научного метода познания. В 1838–1839 гг. он написал полемическое произведение «Вопрос о методе», направленное против спиритуализма, видными представителями которого были братья Хосе и Мануэль Сакариас Гонсалес дель Валье. Эта полемика рельефно отразила борьбу двух основных направлений в кубинской философии XIX в.: складывающегося и еще не свободного от теологической непоследовательности материализма, с одной стороны, и спиритуализма, выступившего в роли хранителя и продолжателя традиций средневековой схоластики, — с другой.