Фихте - Бур Манфред - Страница 18

Человек может пользоваться неразумными вещами как средствами для своих целей, но не разумными существами; он не смеет даже пользоваться ими как средством для их собственных целей; он не смеет на них действовать как на мертвую материю или на животное, чтобы только при помощи их достигнуть своей цели, не считаясь с их свободой…

Все индивидуумы, принадлежащие к человеческому роду, отличны друг от друга; только в одном они вполне сходятся, это их последняя цель — совершенство. Совершенство (Vollkommenheit) определено только одним образом: оно вполне равно самому себе. Если бы все люди могли стать совершенными, если бы они могли достигнуть своей высшей и последней цели, то они были бы совершенно равны между собой, они были бы чем-то единым, единственным субъектом. Теперь же каждый в обществе стремится сделать другого более совершенным, по крайней мере по своим понятиям, поднять его до своего идеала, который он имеет о человеке. Следовательно, последняя, высшая цель общества — полное согласие и единодушие со всеми возможными его членами. Но так как достижение этой цели, достижение назначения человека вообще предполагает достижение абсолютного совершенства, то это точно так же недостижимо, как и то недостижимо, пока человек не перестанет быть человеком и не станет богом. Полное согласие со всеми индивидуумами есть, следовательно, хотя и последняя цель, но не назначение человека в обществе.

Но приближаться и приближаться к этой цели до бесконечности — это он может, и это он должен. Это приближение к полному согласию и единодушию со всеми индивидуумами мы можем назвать объединением. Следовательно, объединение, которое должно становиться по сплоченности все более крепким, по объему все более обширным, есть истинное назначение человека в обществе; но так как все люди согласны и могут быть согласными только относительно своего последнего назначения, это объединение возможно только благодаря совершенствованию (Vervollkommnung). Поэтому мы с таким же основанием можем сказать: общее совершенствование, совершенствование самого себя посредством свободно использованного влияния на нас других и совершенствование других путем обратного воздействия на них как на свободных существ — вот наше назначение в обществе…

«В человеке имеются различные стремления и задатки, и назначение каждого в отдельности — развить свои задатки по мере возможности. Между прочим в нем есть стремление к обществу; последнее дает ему особое развитие, развитие для общества и необыкновенную легкость развития вообще. В этом смысле человеку ничего не предписано — должен ли он все свои задатки, все до одного, развивать непосредственно в природе или посредственно через общество. Первое трудно и не способствует прогрессу общества, поэтому каждый индивидуум по праву избирает себе в обществе определенную отрасль всеобщего развития, предоставляет остальные другим членам общества и ожидает, что они дадут ему возможность воспользоваться преимуществами их развития, подобно тому как он дает им возможность воспользоваться своим, и это есть начало и правовое основание различия сословий в обществе».

Вот выводы пока прочитанных мной лекций. В основе вполне возможного деления на различные сословия согласно чистым понятиям разума должно было бы лежать исчерпывающее перечисление всех природных задатков и потребностей человека (не только его искусственно придуманных потребностей). Для культуры всякой склонности, или, что то же самое, для удовлетворения всякой естественной потребности, основанной на изначально заложенном в человеке стремлении, может быть предназначено особое сословие. Это исследование мы откладываем на известное время, чтобы сейчас взяться за другое, нас более занимающее.

Если бы возник вопрос о совершенстве или несовершенстве общества, устроенного по указанным принципам, — а всякое общество устраивается благодаря естественным стремлениям человека без всякого руководства и совершенно само собой именно так, как явствует из нашего исследования о возникновении общества, — если бы, говорю я, возник этот вопрос, то ответ на него предполагал бы исследование следующего вопроса: обеспечены ли в данном обществе развитие и удовлетворение всех потребностей, и именно однообразное развитие и удовлетворение? Если бы это было обеспечено, то общество как общество было бы совершенным; это не значит, что оно достигло своей цели, что согласно нашим вышеприведенным соображениям невозможно, но оно было бы так устроено, что оно должно было бы непременно все более приближаться к своей цели. Если бы это не было обеспечено, то оно, правда, могло бы продвинуться по пути культуры благодаря счастливой случайности, но на это нельзя было бы никогда твердо рассчитывать, оно могло бы точно так же благодаря несчастной случайности вернуться обратно…

(33, стр. 75–76, 78–82, 101–103)

Не знание само по себе, но деяние, сообразное твоему знанию, есть твое назначение — вот что ясно слышится в глубине моего существа, если я хотя на мгновение сосредоточиваю все свое внимание на самом себе. Не для праздного самосозерцания и размышления над самим собой и не для самоуслаждения своими благочестивыми чувствами, нет, для деятельности существуешь ты; твое действование, и только оно одно, определяет твою ценность…

Все мое мышление должно иметь отношение к моей деятельности; оно должно признать себя средством, хотя и отдаленным, для этой цели; вне этого оно — пустая бесцельная игра, трата силы и времени и извращение благородной способности, которая дана мне для совершенно иной цели…

Мы действуем не потому, что познаем, но познаем потому, что предназначены действовать; практический разум есть корень всякого разума…

Даже внутри государств, где закон, по-видимому, объединил людей для равенства, под почетным именем закона властвуют большей частью насилие и хитрость; война ведется здесь тем постыднее, что она не признает себя открыто войной, и у подвергающегося нападению отнимается даже решимость защищаться против несправедливой силы. Маленькие общественные группы громко радуются невежеству, глупости, пороку и нищете, в которые погружены многочисленные массы их собратьев, и открыто делают своей важнейшей целью держать их в этом состоянии и еще глубже погружать их в него с тем, чтобы вечно иметь их своими рабами; они губят всякого, кто осмелится просвещать эти массы и улучшать их положение. Вообще еще невозможно составить проект улучшения, который бы не разбудил и не вызвал на войну против себя целое войско самых разнообразных эгоистических целей и в борьбе против которого не объединились бы самые разнообразные и противоречащие друг другу образы мышления…

Возможен только один мир, абсолютно хороший мир… Этот высший мировой план и есть то, что мы называем природою, когда говорим: природа вещей ведет людей через недостаток к трудолюбию, через бедствия всеобщих неурядиц к правовому устройству, через невзгоды беспрестанных войн к конечному вечному миру…

Всякая смерть в природе есть рождение, и в умирании особенно ясно проявляется повышение жизни. В природе нет умерщвляющих начал, ибо природа вся есть только жизнь; умерщвляет не смерть, а более живая жизнь, которая зарождается и развивается, скрытая за старою жизнью. Смерть и рождение— только борьба жизни с самою собою, и цель этой борьбы — все более просветленное и соответствующее требованиям жизни проявление ее.

(32, стр. 72, 79, 84, 90, 122–123, 131)

Всякое сознание обусловлено непосредственным сознанием нас самих

Да позволит нам читатель, с которым нам предстоит достигнуть согласия в мысли, обратиться к нему с увещанием и вести увещание на дружеское ты.

1. Ты, без сомнения, можешь мыслить Я; и, когда ты мыслишь это, ты мысленно находишь свое сознание известным образом определенным; ты мыслишь только нечто, именно то, что ты охватываешь в понятии Я, и отдаешь себе в этом отчет; и в это время ты не мыслишь ничего другого, что бы ты мог также мыслить в другое время и, может быть, уже и мыслил. Мне пока нет надобности заботиться о том, охватываешь ли ты в понятии Я больше или меньше, чем я сам. То, о чем идет речь, уже наверняка у тебя имеется также, и этого с меня довольно.