Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая

Медленно поднялись над светлой Невой, как два наклонных утёса, половинки моста. Тяжёлый теплоход неслышно скользил между ними, закрывая бледное небо высоким бортом. Откуда пришёл этот ночной гость? Из Мурманска, а может быть, из Сингапура?

— Как жалко, Андрюша, что вы не моряк, — сказала девушка, — может быть не поздно пойти в моряки?

Андрей осторожно обнял её и ничего не ответил. Теплоход прошёл. Снова на другом берегу, за широкой Невой, открылись лёгкие очертания Университета, Кунсткамеры и дворца Меншикова. Андрей и Зоя прошли мимо дворцового моста и оказались на площади, охваченной широким полукольцом Генерального штаба. Зимний был у них за спиной, зеленоватый, вычурный и стройный с силуэтами тёмных статуй на фоне неба.

Когда они пересекали пустынную площадь, Андрей думал о том, какое счастье жить в этом городе. Лучше его не найдёшь! И лучше Зои тоже никого нет.

Незаметно дошли до подъезда Зои. В окне на четвёртом этаже горел свет.

— Кто это у вас не спит? — удивился Андрей.

— Это я забыла погасить, когда бежала к тебе. Все на даче. Она показала плоский ключик от входной двери.

На площадке четвёртого этажа Андрей поцеловал Зою. Ночь была необычайно тёплой, но она дрожала.

— Тебе холодно? — спросил он.

Она мотнула головой, протягивая ему ключ. Он понял, и они вошли. Зоя повернула выключатель, но от этого не стало темнее. Ветер с Невы гулял по пустой квартире, шелестел газетами и надувал парусом занавески. Это была первая ночь их любви.

Потом было много других дней и ночей, и даже когда началась война, в комнате на проспекте Майорова ничего не изменилось для Андрея. А теперь Зои нет. Все равно что она умерла. На то и война, чтобы умирали люди.

Зла на Зою он не затаил. Он просто старался не думать ни о ней, ни о других женщинах. Если Зоя — самая добрая, самая лучшая на свете (в ту белую ночь она показалась ему прозрачной) — так просто и грубо отказалась от него, так чего же стоят другие? Вот, например, эта Людмила Шубина. Вокруг неё все топчутся, вывалив языки, а ей того и надо. Завтра же следует обратиться к капитан-лейтенанту. Пусть отправляет её куда хочет.

Сзади раздался сигнал машины. Земсков посторонился. Мимо него промчалась «эмка» командира дивизиона. Лейтенант успел заметить в ней Арсеньева и Яновского. Он взглянул на часы: «Четверть первого. Куда это они поехали сейчас?»

Мысли лейтенанта немедленно приняли новое направление. Скорым шагом он вернулся в расположение части. Все спали. Земсков обошёл свои орудия. Последним было орудие Сомина. Оно находилось на отлёте, у края поля за линией каштанов. Сержант спал у самой пушки, на ящиках. Его шинель, сброшенная во сне, валялась рядом. Из большого шалаша доносился разноголосый храп. За стогом сена примостился другой — маленький шалашик, завешенный плащ-палаткой. Земсков наклонился и приподнял её угол.

В эту душную июльскую ночь Людмила скинула с себя все до нитки. Она спала, вытянувшись на своей шинели. Когда лунный свет хлынул в шалаш, Людмила открыла глаза и встретила растерянный взгляд лейтенанта. Это продолжалось какую-то долю секунды. Земсков быстро выпрямился и пошёл прочь.

— Черт знает что! Расположилась, как у себя дома! — злился Земсков. — А, собственно говоря, что в этом плохого? «Нет на свете краше одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи», — вспомнил он и рассмеялся над собственным смущением. Ему стоило, однако, немалых усилий заставить себя думать о чем-нибудь другом. Мысленно он все ещё возвращался к шалашу за стогом сена, когда со стороны шоссе послышался шум мотора.

«Эмка» командира дивизиона, влетев на полном ходу в станицу, круто затормозила у штаба. Арсеньев вошёл в хату:

— Дивизион экстренно к бою и походу изготовить!

Взревели моторы. Бойцы взвода управления грузили в фургон штабное имущество. Весь уют, волей-неволей установившийся за несколько месяцев жизни в станице, ломался стремительно и безжалостно. Матросы засовывали в вещмешки свои нехитрые пожитки. Растрёпанные хозяйки, придерживая ворот полотняных рубашек, наспех запихивали в солдатские мешки кусок пирога или шмат сала, чтобы хоть раз вспомнил постоялец о гостеприимной станице Крепкикской, где остались тенистые каштаны, нескошенная пшеница и горячая, хоть мимолётная, женская любовь.

Держа в одной руке полученную в подарок от «невесты» гитару с розовым шёлковым бантом, а в другой чемодан лейтенанта Рощина, Валерка Косотруб с помощью Журавлёва взобрался на полуторку.

— Живо! Живо! — кричал из кабины Рощин. Накануне он улёгся спать сильно выпивши, но, услышав сигнал боевой тревоги, сунул кудрявую голову в кадушку с водой и теперь готов был мчаться хоть на край света за первым своим орденом или за последней пулей.

Вслед за машиной разведки тронулся весь дивизион. Арсеньев приказал вынуть из чехла флаг. На ходу машины флаг расправился и захлопал, будто под свежим ветром. Николаев, стоявший на подножке машины Дручкова, запрокинул круглую голову и кивнул флагу, как старому знакомому:

— Что, соскучился, небось, в чехле!

Арсеньев и Яновский пропустили весь дивизион, потом, обогнав его по обочине, снова поехали впереди. То, что они узнали ночью, было хуже всяких предположений. Оказывается, немцы прорвали Юго-Западный фронт уже неделю назад. Теперь их танковые колонны приближались к Ростову. Из намёков командующего артиллерией армии Арсеньеву и Яновскому было ясно, что Ростов удерживать не будут. Его предполагалось защищать только для того, чтобы дать возможность войскам переправиться через Дон и занять оборону на другом берегу. Дивизион был включён в состав частей, прикрывающих подступы к Ростову.

— Для нас довольно неожиданно все это получилось, — сказал Арсеньев.

— Потому что истинное положение на фронте от нас скрывали, — хмуро ответил Яновский, — это факт.

— Довоевались!

— Теперь речь не о том, Сергей Петрович. Надо как можно дольше держать Ростов.

Слово «Ростов» было преисполнено для Арсеньева особым смыслом. Этот незнакомый город дал имя кораблю, с которым связывалось самое главное и значительное в жизни капитан-лейтенанта. Ему казалось, что не корабль носил имя южного города, а наоборот, город получил своё название в честь корабля. И то, что ему, командиру «Ростова», придётся оставить Ростов врагу, казалось Арсеньеву чем-то невероятно позорным для него лично.

— Назад я не пойду! — сказал капитан-лейтенант. — Пока будет хоть один снаряд…

Во взгляде Яновского отразилось удивление, смешанное с восхищением. «Необыкновенный человек!» — подумал он. Больше они не говорили.

Петляя между полями, дорога перерезала станицы и хутора. Через полтора часа с холма открылся Ростов. Не доезжая нескольких километров до города, машины свернули с шоссе на просёлок. Здесь уже ждали Будаков и Рощин. В редколесье расположились штаб, полуторки с боезапасом. Под топорами вздрогнули стволы молодых деревьев.

— Редковато! — заметил Арсеньев. — Маскироваться немедленно!

Среди кустов быстро натягивали палатки, прикрывая их листьями. Матросы ломали ветки, устилали ими чехлы боевых машин, но все-таки высокие автомобили чётко выделялись среди пропылённых кустов.

День прошёл спокойно. Никаких занятий, конечно, не было. Люди отдыхали. Людмила устроила стирку, не задумываясь о том, что в любой момент дивизион может быть брошен в бой.

В знойном безветренном небе висел корректировщик. Он почти не двигался вперёд, а только переваливался с боку на бок, высматривая, что делается внизу.

После вечерней поверки Земсков вызвал к себе командиров орудий. Сомин, Клименко, долговязый, уже немолодой Омелин и старшина Горлопаев собрались у полуторки с зенитным пулемётом, на которой обычно ездил Земсков. Старший пулемётчик Калина — бледнолицый болезненного вида человек с острыми скулами, возился у счетверённого пулемёта и что-то бормотал, скорее всего — ругался. Лейтенант смотрел на командиров орудий, оценивая каждого из них. Старший сержант Клименко — неискренний человек, службист, но опытный — умеет подчинять себе людей. Омелин — добросовестный, старательный, но нет огонька. Этому надо подсказывать каждую мелочь. Сомин — неуравновешенный, стремительный, мальчишески стройный, ещё не окрепший телом и духом. А все-таки уже не тот, что раньше. Посуровел, держится увереннее, военная форма уже улеглась на нем, но по-прежнему он вспыхивает, как порох, наделает ещё немало ошибок. Но главное — есть у него горячая юношеская хватка и своя военная гордость. Из Сомина получится со временем неплохой командир.

• Предыдущая
• 27/103
• Следующая