Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/103
• Следующая

— Эй, хлопец, закурить есть?

Из-за облака вышла луна. Она осветила Сомина с гранатой в руке, танкиста в расстёгнутом шлеме и звезду на башне танка. Струйка холодного пота скатилась со лба Сомина. Дрожащими пальцами он вынул запал из гранаты и полез в кювет за обронённой рукавицей.

— Ты что, глухой? — крикнул танкист. — Закурить, спрашиваю, есть?

— Конечно, есть!

Они закурили. Теперь Сомин болтал без умолку, даже рассказал танкисту, что здесь на даче жила его знакомая. Тот понимающе подмигнул:

— Значит решил спикировать! Давай, давай. Завтра будет поздно.

— А что?

— Говорят, завтра вдарим. Мы сейчас чесанули маршик километров на двести с другого участка. Даже табак выдать не успели.

Подошло ещё несколько танкистов из других машин. Сомин охотно раздал им всю махорку и крепко пожал руку тому, кого он собирался только что угостить гранатой:

— Будь здоров! Я пошёл.

— Меня зовут Кулешовым, — сказал танкист. — Может, встретимся. Знаешь, гора с горой не сходится…

Через десять минут Сомин подошёл к знакомой даче. Забор был повален. Глубокий снег покрывал дорожки и клумбы. Из сугробов выглядывала пухлая от снега спинка садовой скамейки.

«Посижу здесь немного и пойду назад», — решил Сомин. Чувство стыда и досады после того, как он испугался наших танков, мешало ему вспоминать и переживать прошлое. «И для чего я сюда пришёл? Да ещё и Земскову рассказал?»

Сомин хотел уже уходить, но в окне второго этажа он заметил светлую щёлку. Сомин помнил, что на даче жила постоянно старуха — сторожиха. Это была довольно неприветливая ворчливая особа, но она могла знать адрес. Решительно перешагнув поваленный заборчик, он подошёл к двери и постучал. Так и есть — тётка тут. Старуха оказалась не из робкого десятка. Она сразу открыла и, увидев бойца, не стала задавать никаких вопросов. Сомин прошёл за ней в маленькую комнату, где обычно занимался Константин Константинович. Теперь на письменном столе стояла рядом с бюстиком Гиппократа керосинка. В комнате было холодно и пахло картофельными очистками.

— Откуда родом? — резко спросила старуха. Она была замотана в дырявый шерстяной платок, который когда-то, должно быть, считался белым. Огромные валенки затрудняли её и без того не быструю поступь.

— Московский, — коротко ответил Сомин. Она не узнала его ни в лицо, ни по голосу.

— Родители живы?

— Должно быть, живы, а точно не знаю.

— Вот верно. Сейчас никто ничего не знает, — она продолжала свой допрос, накладывая на тарелку перловую кашу. — Женатый?

— А кто у вас наверху живёт? — в свою очередь спросил Сомин.

— Тебе на что? Никто не живёт. Замёрз небось, — сказала она несколько более любезно. — Выпить, наверно, хочешь. Все вы — одинаковые. Ну, годи. Сейчас, может, раздобуду.

Старуха вышла за дверь, с трудом передвигая пудовые валенки. «Скрывает что-то!» — подумал Сомин. Ему хотелось хоть на минуту заглянуть в комнату Марины. Там, наверно, поселился какой-нибудь командир. Неудобно!

Он все-таки поднялся ощупью по знакомой лестнице. Под лестницей старуха гремела бидонами и бормотала:

— Все усталые, безродные, злые. Со зла бог знает чего человек не натворит.

Сомин подошёл к двери на втором этаже и уже хотел постучать, когда дверь отворилась сама. На пороге стояла Маринка с садовым фонарём в руках. Она узнала его мгновенно:

— Володя!

Он не успел ответить, как она уже втащила его в комнату и начала расстёгивать тугие крючки полушубка.

В чёрном свитере, в платке, накинутом на плечи, Маринка казалась старше.

— Меня как-будто подтолкнул кто-то. Володенька, неужели это ты? — Она стащила с него рукавицы, шапку, шинель. — Ты моряк? Вот удивление! Ну, садись скорей, рассказывай. Кто тебе сказал, что я здесь?

Сомин все ещё не верил в реальность этой встречи. Маринка выпустила оранжевый язычок из горелки фонаря. В комнате стало светлее. По ступенькам, кряхтя, поднялась старуха. Вид у неё был разгневанный:

— Тебя сюда нешто звали? — накинулась она на Сомина. — Чего ты здесь забыл?

— Глебовна! — воскликнула Маринка. — Ты не узнала его? Это же Володя Сомин!

Старуха взмахнула толстыми ватными руками, как курица крыльями:

— Батюшки! Володя и есть. Что же ты сразу не сказался? А я-то, старая дура, не признала!

— Он, наверно, голоден, — шепнула ей Маринка.

— Иду, голубушка, иду, — старуха заторопилась, подобрав свою юбку. Володя и Маринка снова остались одни.

Утром — первый в жизни бой, а сейчас эта невероятная встреча. Только что — тревожный зимний лес, и тут же Маринка — её глаза, её руки. Все это было похоже на сон.

Маринка забрасывала его вопросами. Но Володя все ещё не мог прийти в себя. Ему казалось, что произошло чудо. В действительности все было очень просто. Когда Ирина Васильевна и Маринка вернулись из Куйбышева, Константин Константинович уже уехал на фронт. После первой же бомбёжки Ирина Васильевна перебралась на дачу. Она была убеждена, что за месяц — полтора фашистов разобьют, но вышло иначе. Фронт, стремительно продвигаясь вперёд, подошёл на расстояние в несколько десятков километров. Уехать обратно в город Ирина Васильевна не могла. У неё обострилась старая болезнь — хроническое воспаление спинного мозга. К этому времени Мединститут эвакуировался в Среднюю Азию. Маринка не решилась оставить больную мать. Так оказалась она на подмосковной даче в прифронтовой полосе.

Не отпуская Володину руку, Маринка долго рассказывала ему, как тоскливо и одиноко ей на этой даче с больной матерью. Что будет, если немцы придут сюда? Перевезти Ирину Васильевну в город — невозможно. Нужна специальная машина. В грузовике или на повозке её везти нельзя, да и повозку сейчас не достанешь.

— Я все о себе и о себе, — спохватилась Маринка. — Лучше ты рассказывай. Нет — раньше ешь, — она пододвинула ему тарелку щей и большую рюмку водки.

— А ты, Мариночка?

— Я уже ела. Кушай, Володя, и рассказывай.

От тепла и от водки, от того, что Маринка сидела рядом с ним, Сомин почувствовал необычайный прилив энергии. Он лихо выпил вторую рюмку и, не закусывая, начал рассказывать о моряках лидера «Ростов», о своих новых друзьях, которые все, как один, герои. Ему хотелось самому быть героем в глазах Маринки, чтобы волновалась и тревожилась за него, чтобы считала его своим защитником.

Сомин снова и снова возвращался к сегодняшнему утреннему эпизоду, и теперь ему уже начинало казаться, что он участвовал в большом сражении, исход которого имел самое непосредственное отношение к судьбе Маринки.

— Может быть, хватит, Володя? — спросила Маринка, отодвигая от него пустую рюмку.

Сомин пожал плечами, будто хотел сказать, что для моряка такая рюмочка — сущая безделица. Его щеки покраснели, голос стал громким, руки двигались сами собой, дополняя рассказ, который обрастал все новыми и новыми подробностями.

Маринка куда-то исчезла, потом возвратилась с подушкой и одеялом.

— Я тебе постелю здесь, Володя, а сама буду спать внизу с мамой и Глебовной. Они уже спят.

— Что ты, Мариночка, — он поднялся, опрокинул стул и тяжело опёрся обеими руками о стол, — разве я могу ночевать? Мне — в часть. Давай выпьем с тобой на дорожку, — он вылил из бутылки остаток водки и протянул рюмку Маринке. Она отстранилась, поморщившись от запаха сивухи.

— Ты не хочешь со мной выпить? Ну, немножко, Мариночка, только пригубь. За то, чтобы мы снова встретились!

Маринка с отвращением прикоснулась губами к рюмке. Володя выпил и снова сел. В его захмелевшем мозгу все спуталось. Внезапно нахлынула грусть. Наверно, он больше не увидит Маринку. Скорее всего его убьют в одном из ближайших боев, а она так и не узнает, как он её любил. А может, ей это не важно?

— Когда тебе нужно быть в части? — спросила Маринка.

— Ты ждёшь, чтобы я ушёл?

— Что ты, Володя! — Она подошла к нему и обняла его одной рукой за шею. — Как ты мог подумать? Я просто беспокоюсь…

Сомин не дал ей договорить. Он порывисто поднялся и с размаху поцеловал её в щеку. Маринка не двигалась.

• Предыдущая
• 18/103
• Следующая